Читаем без скачивания Воронье живучее - Джалол Икрами

— Э, и не спрашивайте! — вздохнул Бурихон и обратился к матери и сестре: — Что-то пусто у вас на скатерти?

— Да не позволили ака Мулло, не захотели, — ответила мать.

— А вы и послушались? Давайте угощайте!

Мать и дочь вышли из комнаты. Старик молчал. Бурихон, выждав минуту-другую, снова вздохнул и сказал:

— Плохи дела, ака Мулло!

— Что происходит?

— Обкладывают со всех сторон.

— Ты не загадки загадывай — говори!

— Жалоб много. Изменилось и отношение ко мне руководителей райкома. Все началось из-за этого Нуруллобека…

— Что посадил без оснований? Я все доказательства подготовил, вручил тебе самолично.

— Доказательства-то доказательствами, да ведь люди не просты! После того как отец Нуруллобека побывал у Рахимова, чувствую, что тот потерял ко мне доверие. Винодел, будь он проклят, не отрицал вины сына, наоборот, требовал, чтобы судили по всей строгости закона, но так, чтобы не остались на свободе и те, кто толкал сына в болото, развращал его и был соучастником. Просил дать ему свидание с сыном: хочу, говорит, прочистить Нуруллобеку уши, чтобы никого не выгораживал и помог разоблачить всю шайку. Чувствуете, чем это пахнет? Он ведь мне прямо сказал, что и я виноват — гнилой друг, не мог не видеть, как Нуруллобек катится вниз…

— Ну и что? — спросил Мулло Хокирох, зажав в горсть бородку.

— Боюсь, что после этого разговора дело Нуруллобека у меня отберут и передадут в областную прокуратуру. Хочу посоветоваться с вами…

— Советуйся! — самоуверенно произнес Мулло Хокирох. — Только не поддавайся панике, иначе все дело испортишь.

— Нет, ака Мулло, все это серьезнее, чем кажется, — сказал Бурихон, сцепив ладони и хрустнув пальцами. — Аминджон Рахимов попусту сердиться не будет. Поверьте, он обкладывает нас со всех сторон. Не случайно так много занимается и вашим колхозом. По-моему, жалоб больше всего оттуда. Рахимов сам намерен участвовать в вашем отчетно-выборном собрании. Вам надо остерегаться врагов вроде Бобо Амона. Особенно после того, как у него умерла дочь…

— Умерла так умерла, я при чем? Божья воля…

Хотя ака Мулло произнес эти слова внешне спокойно, на сердце у него заскребли кошки. Дело Нуруллобека у Бурихона заберут… жалобы из их колхоза… Аминджон Рахимов будет участвовать в колхозном собрании… смерть дочери Бобо Амона… Вдобавок ко всему в бегах этот идиот Дадоджон… Недоброжелатели могут все сопоставить… ухватятся, как за нитку клубка! Но нет, до него им не добраться! До всего не докопаются! Но Бурихон, Мансур Хайдаров, Абдусаттор и прочие могут провалиться. Если хоть один из них упадет, шатер его благополучия пошатнется. Вот выпал, как звено из цепи, Нуруллобек — и цепь уже стала не та. Конечно, Нуруллобек мог навредить, но он, видимо, ошибся, заставив Бурихона посадить его. Да, это был промах, серьезный и крупный. Как исправить? Помочь. Нуруллобеку обелиться? Нет, ни в коем случае! Назад пути нет, отступать нельзя. Вытаскивая Нуруллобека, можно вконец угробить Бурихона, которому, судя по всему, не удержаться в прокурорском кресле. Надо ему помочь. Надо постараться, чтобы дело Нуруллобека, если его передадут в областную прокуратуру, попало в руки своих людей. Тогда Нуруллобеку не выбраться из ямы…

Молчание нарушил Бурихон.

— Я слышал, — сказал он, — что на собрании нападут и на вашу тетушку Нодиру. По-моему, вы можете извлечь пользу из этой баталии.

— Яйцо курицу не учит, — усмехнулся Мулло Хокирох. — Ты о себе сейчас думай! У меня за тебя болит голова.

Бурихон вздохнул, хотел что-то сказать, но тут вошла Марджона-Шаддода и принялась расставлять на скатерти вазочки и блюдечки со сладостями. Невеселый для обоих разговор прервался.

28

Дадоджон за несколько дней отошел и почувствовал себя значительно лучше. Его глаза снова зажглись живым огнем, лицо порозовело, появился аппетит, он стал лучше спать. Но если он оставался один или без дела, если среди ночи вдруг просыпался, то боль и тоска хватали его за сердце. Он вспоминал Наргис и начинал вновь и вновь винить себя в ее смерти, казнить за глупость, нерешительность и безволие, проклинать старшего брата…

Порой он сравнивал себя со своими товарищами, с дядюшкой Чорибоем и его сыновьями. Ведь он тоже не из робкого десятка, тоже не боится работы, добр и отзывчив, не держит ни на кого зла, хочет жить честно и открыто. Но почему-то обстоятельства складываются против него, оказываются сильнее?.. Он приходил к выводу, что слабоволен и простодушен, слишком доверчив. Прежде чем на что-то решиться, подолгу колеблется. Сидят в нем и повадки черных воронов — воронья живучего, как говорил муаллим Салохиддинов. И он не знает, что делать, как устоять, как бороться со слабодушием, выдавить его из себя!..

Он часами ворочался с боку на бок, забывался лишь под утро и, просыпаясь, видел, что только он еще лежит в постели, все остальные уже давно заняты делами. Торопливо вскакивал, одевался и умывался и, сконфуженный, просил прощения у дядюшки Чорибоя и тетушки Рухсоры. Дядюшка Чорибой посмеивался и говорил:

— Ничего, это с непривычки к степному воздуху. От него поначалу пьянеют.

А тетушка Рухсора прибавляла:

— Раз спится, надо спать. Хороший сон укрепляет здоровье. После него и работается лучше.

Осваивать профессию чабана Дадоджон начал со знакомства с отарами.

Дядюшка Чорибой провел его по загонам, где содержались каракульские овцы, и сказал: «В каждом из этих пяти кутапов помещается от двухсот до пятисот голов, сейчас в них около полутора тысяч. У колодца, который называется Зулолкудук, есть еще пять каракульских отар и пять гиссарской породы, а неподалеку от него, у подножья горы, тоже наши овцы. Всего их почти двенадцать тысяч».

Становище дядюшки Чорибоя считалось центральным, другие чабаны получали здесь необходимое снаряжение и продукты.

Под началом Камчина, за которым была закреплена отара каракульских овец, работали два помощника. Длинным летом Камчин готовил корма. Вокруг становища высились огромные стога сена.

— Подкинут еще жмыха и каменной соли, будет полный порядок, — радовался он.

Один день Дадоджон провел на «электростанции» Шамси. Движок обычно работал без перебоев, но в тот день почему-то заглох и никак не заводился. Дадоджону приходилось на фронте иметь дело с машинами. Засучив рукава, он взялся помогать Шамси. Они разобрали весь движок, тщательно промыли в бензине детали и части, прочистили карбюратор, и, когда собрали заново, движок заработал лучше прежнего. Услышав, как он затарахтел, к ним подошел дядюшка Чорибой, пожелал, по обычаю, не уставать в делах и сказал:

— А хорошо стучит. Это благодаря помощи Дадоджона?

— Да нет, главный мастер Шамси! — ответил Дадоджон. — Я в восторге!

— Ну, если в восторге, — усмехнулся Шамси, — то