Читаем без скачивания Оккультные корни Октябрьской революции - Валерий Шамбаров

Но коммунистическое руководство очень встревожилось. Чичерин вел переговоры с германским послом Гельферихом, предлагая немцам оккупировать Петроград, чтобы оттуда красные части можно было перебросить под Вологду. На такой шаг Германия не пошла. Ей не до того было — на Западном фронте кипели напряженнейшие сражения “Второй Марны”. Но тайные переговоры продолжились в Берлине и завершились подписанием 27 августа дополнения к Брестскому договору. Немцы обещали свою поддержку, обещали даже очистить и отдать большевикам часть Псковщину и Белоруссии до Березины, а за это советское правительство под разными “благовидными” предлогами обязалось уплатить огромное количество золота, 245 тонн 564 килограмма. Впрочем, сделать это оно не могло. Каппелевцы и чехи с налета захватили Казань, и находившийся там золотой запас России тоже попал в их руки.

Неспокойно было и в тылу. Утром 30 августа в Петрограде был убит начальник здешней ЧК Моисей Соломонович Урицкий. Мрачный и страшный человек, вовсю производивший бессудные расстрелы и казнивший сотни мирных граждан. Рассчитался с ним Леонид Канегиссер. Еврей по национальности, бывший юнкер Михайловского артиллерийского училища, поэт-романтик, отомстивший за смерть своих русских друзей-юнкеров и их близких. Действовал отчаянно, подкараулил Урицкого возле здания ЧК, и, когда он приехал на службу, уложил его прямо в вестибюле. После чего попытался скрыться на велосипеде. За ним сразу ринулись в погоню, Канегиссер отстреливался, но его догнали, сбили с ног и скрутили. Из Москвы в Питер сразу же отправилась следственная бригада ВЧК во главе с Дзержинским.

А вечером прозвучали выстрелы и в столице, на заводе Михельсона… История с покушением на Ленина до сих пор остается очень темной и загадочной. И однозначного ответа, кто организовал теракт, даже кто был непосредственным исполнителем, еще не найдено. Так, уже многие исследователи обратили внимание на то, что весомых доказательств, уличающих Каплан, в материалах следствия… нет. А на вопрос о причастности к покушению партии эсеров нужно ответить вообще отрицательно.

Начнем с того, что Фанни Каплан (Фейга Ройдман) была тяжело больной женщиной. И к тому же… полуслепой. И к эсерам она никогда не принадлежала. Она родилась на Волыни, в семье “учителя еврейской общины” (видимо, раввина) — впоследствии отец с семерыми другими детьми эмигрировал в США. А Фанни, как и многие другие представители еврейской молодежи, в годы первой революции ударилась в терроризм. Вступила в организацию анархистов. Когда готовилось покушение на киевского генерал-губернатора Клейгельса, в комнате Каплан по неосторожности взорвалась бомба. Несколько соратников было убито, а сама она получила тяжелую контузию, была арестована и приговорена к пожизненной каторге.

Из-за контузии начались проблемы со зрением. Как сообщала ее подруга, “…Каплан ослепла 9 января, в четвертую годовщину Кровавого воскресенья… Она и прежде теряла зрение, но ненадолго, на два-три дня. На этот раз ее прозрение длилось почти три года. Тюремные врачи потерю зрения Фаней Каплан связывали с резкими головными болями, которыми она жестоко страдала на каторге”. Была освобождена Февральской революцией, получила путевку в Евпаторию, в санаторий для пострадавших “политических”. Потом устроилась работать в Симферополе на женских курсах. В материалах следствия указано и то, что зимой 1918 г. она якобы ездила в Харьков, где ей делали глазную операцию. Что было невозможно проверить, Харьков находился под немцами. И что вызывает сомнения. Вряд ли в революционном Харькове функционировали учреждения, вроде клиники Федорова, способные быстро и полноценно вернуть зрение. Да и слепота Каплан определялась вовсе не офтальмологическим диагнозом, а была связана с контузией и головными болями, то есть была вызвана мозговой травмой или перенесенным стрессом.

В Москву она прибыла за несколько месяцев до рокового дня (когда именно, почему-то нигде не упоминается, но, скорее всего, уехала с Украины в связи с немецкой оккупацией). Жила у подруг-каторжанок Анны Пигит и Веры Тарасовой-Бобровой. Из-за болезни нигде не работала. Очень стеснялась своего положения нахлебницы. И изображала, будто у нее есть какие-то дела. Брала портфель и уходила. Хотя подруги подметили, что портфель у нее пустой или с какими-нибудь ненужными бумагами, и что она без дела слоняется по Москве и сидит в скверах на лавках. А 30 августа она, вроде бы, собиралась ехать в больницу, ей опять стало хуже. Револьвера или другого оружия у нее никогда не замечали. И она, кажется, никогда в жизни не училась стрелять.

Вот и посудите, неужели опытные боевики-эсеры могли столь легкомысленно поручить такую важную акцию больной женщине, которая вполне может подвести? Да и где вообще гарантия, что полуслепая попадет? И в того, кого нужно? Каждый, кто хоть раз стрелял из боевого пистолета, думаю, согласится со мной, что из этого оружия и вполне здоровый человек поражает цель не всегда. Нужен и навык, и обязательно — твердая рука.

Перейдем к самому покушению. Все показания состоят из сплошных неувязок и противоречий. А иногда существуют и в нескольких вариантах. Ленин, закончив выступление, вышел с гранатного цеха завода. Стала вытекать и толпа присутствующих, создав пробку в единственных дверях. Рядом с Ильичом шла кастелянша соседней больницы Попова и пыталась выспросить наболевшее, почему опубликовано распоряжение не отбирать продукты, везущиеся из деревни, а заградотряды все равно отбирают. Он отвечал, что да, мол, еще есть злоупотребления, но с этим будет навелен порядок. И вот возникают два варианта показаний шофера Гиля. По одному из них: “Я увидел сбоку, с левой стороны от него (Ленина), в расстоянии не более трех шагов, протянувшуюся из-за нескольких человек женскую руку с браунингом, и были произведены три выстрела, после которых я бросился в ту сторону, откуда стреляли. Стрелявшая женщина бросила мне под ноги револьвер и скрылась в толпе… Поправлюсь, после первого выстрела я заметил женскую руку с браунингом”. То есть, стреляли из толпы. По второму варианту, “она стояла с левой стороны машины, у переднего крыла, и целилась в грудь Владимира Ильича”.

Показания явно подправлялись. Поскольку сперва следствие не располагало данными ни о количестве выстрелов, ни о марке револьвера. Пыталось выяснить, но в течение нескольких дней таких сведений добыть не получалось. А разглядеть, что это браунинг в сумерках, при накрапывающем дождике вряд ли было возможно. К тому же по показаниям других свидетелей, Гиль ждал Ленина, сидя в машине! И только после выстрелов стал вылазить. О чем он и сам проговорился — увидев Ильича, стал заводить мотор. А когда заводят мотор, по сторонам обычно не смотрят. Смотрят перед собой.

В это время поднялась суматоха. Выстрелы. Кастелянша Попова тоже была случайно ранена. Остальные бросились кто куда. Одни из-за выстрелов, другие из-за стихийной паники, третьи — чтобы их случайно не замели. Гиль проявил себя крайне бестолково. Выскачил из кабины, начал метаться по двору с наганом, так что его самого приняли за убийцу, потом закрывал Ленина собой и отгонял людей. Кстати, сам Ильич спросил в первую очередь: “Поймали его или нет?”

А Гиль настолько ошалел, что чуть не угробил вождя. Когда его посадили в машину, сопровождавшие рабочие указали ближайшую больницу, но шофер зацикленно твердил: “Нигде не останавливаюсь, еду прямо в Кремль!” И Ленин попросту истек бы кровью. Спас его рабочий И.В.Полуторный, случайно нашел в кармане бечевку и перетянул руку, из которой хлестала кровь. Словом, психология шокированного шофера — где взял, туда и доставить. И привез на квартиру. Где Ленин тоже долго лежал без оказания помощи: пока соображали, куда звонить (позвонили в Совнарком), пока Бонч-Бруевич, снявший трубку, начал принимать меры… Ну и что мог разглядеть и заметить Гиль, пребывавший в таком шоке?

А задерживает Каплан Сергей Батулин, помощник комиссара 5-й Московской дивизии. Вот что он показал: “Человека, стрелявшего в Ленина, я не видел. Я не растерялся и закричал: “Держите убийцу товарища Ленина!” и с этими криками выбежал на Серпуховку, по которой одиночным порядком и группами бежали в разных направлениях перепуганные выстрелами и общей сумятицей люди… Я увидел двух девушек, которые по моему глубокому убеждению, бежали по той же причине, что позади них бежал я и другие люди, и которых я отказался преследовать. В это время позади себя, около дерева, я увидел с портфелем и зонтиком в руках женщину, которая своим странным видом обратила мое внимание. Она имела вид человека, спасающегося от преследования, запуганного и затравленного. Я спросил эту женщину, зачем она сюда попала. На эти слова она ответила: “А зачем вам это нужно?” Тогда я, обыскав ее карманы и взяв ее портфель и зонтик, предложил идти со мной…”