Читаем без скачивания Светлая даль юности - Михаил Семёнович Бубеннов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Именно так и вышло…
Но я еще не знал, что почти все те листки, какие я зачастую с удовольствием перечитывал под березами, осенью мною будут уничтожены. И военная книга будет начата заново.
III
Через неделю я получил назначение во вновь создаваемую 10-ю гвардейскую армию — на должность писателя армейской газеты «Боевое знамя».
История 10-й гвардейской армии описана в книге П. К. Алтухова, А. Н. Грылева, А. А. Малиновского и других «Незабываемые дороги» (Воениздат, 1974). Для тех читателей, которым эта книга незнакома и, может быть, остается незнакомой, я все же постепенно расскажу, хотя и коротко, о ее боевом пути. Ведь ее путь — и мой путь, без которого мною не могла быть создана книга о войне.
В конце июля 1943 года, после напряженной боевой подготовки к наступательным боям, наша армия, совершая ночные марши со строжайшим соблюдением правил маскировки, вышла в исходные районы северо-западнее Спас-Деменска, а затем и в полосы наступления, сменив стоявшие там в обороне войска.
Главные события того лета, как известно, развернулись на Курской дуге. Но советское командование придавало большое значение и наступлению на Смоленском направлении. Перед войсками Западного и Калининского фронтов ставилась задача нанести поражение основным силам немецкой группы «Центр», овладеть Ельней, Смоленском и тем самым воспрепятствовать переброске немецких войск в район Курской дуги.
Наступление нашей армии началось 7 августа, но, к сожалению, при недостаточно сильной и эффективной артиллерийской поддержке. За прорывом немецкой обороны мне пришлось наблюдать с НП командира 65-й гвардейской дивизии, а затем с НП командира одного из полков этой дивизии. Бой был тяжелым, затяжным, кровопролитным. На другой день в прорыв была введена 22-я гвардейская дивизия, в которой я бывал особенно часто, — в ней воевали мои земляки-сибиряки. Начались бои за высоту 233,3, господствующую над обширной местностью перед Гнездилово. Эта высота дорого стоила нашей армии. Она была взята 10 августа. В завершающем бою за высоту отличились также бойцы 1-й штурмовой комсомольской инженерно-саперной бригады (грудь каждого ее бойца была защищена стальным панцирем, наподобие тех, какие носили воины в далекие времена).
Целую неделю севернее Спас-Деменска шли беспрерывные, незатихающие бои. За эту неделю, спасая положение, немецкое командование вынуждено было перебросить сюда более одиннадцати дивизий. И все же 10-я гвардейская армия совместно с другими войсками, действовавшими слева и справа, разгромили мощный, глубоко эшелонированный рубеж противника.
После небольшой передышки, пополнив силы, армия вновь ринулась в наступление и 30 августа овладела Ельней. В честь этой победы был дан салют в Москве. Нашей 29-й гвардейской дивизии, особо отличившейся при освобождении старинного русского города, было присвоено почетное наименование Ельнинской.
Через две недели началась Смоленская наступательная операция, в которой участвовало несколько армий. 10-я гвардейская, прорвав оборонительный рубеж врага на речке Устром, за пятнадцать суток, минуя Смоленск южнее, продвинулась на сто тридцать пять километров и достигла границы Белоруссии в районе Орши. Но здесь, ввиду начавшейся распутицы, наступление было приостановлено.
Более двух месяцев вела наша армия тяжелые наступательные бои, находясь в составе главной, ударной группировки Западного фронта. Ей пришлось прогрызть три заранее подготовленные оборонительные полосы противника, построенные в необычайно выгодной для обороны овражисто-лесистой местности с густой сетью траншей и разных укрытий, с развитой системой противопехотных и противотанковых заграждений. К тому же во время наступления чуть ли не ежедневно шли дожди, реки поднялись и взыграли, грунтовые дороги стали непроезжими, низкие места превратились в топи. Никогда не забыть эти дожди на смоленской земле!
Большую часть времени я проводил в районе боевых действий, и всегда — на главных участках наступления нашей армии. Мое положение, как писателя армейской газеты, сильно отличалось от положения сотрудника дивизионки. Теперь я выполнял лишь специальные задания редактора и должен был, как правило, давать крупные вещи: развернутые репортажи, очерки, рассказы, публицистические статьи. Но по старой привычке я давал немало и оперативного материала. Я знал, как дороги солдатам слова ободрения в тяжелые боевые дни и ночи. К сожалению, далеко не все, что писалось мною, публиковалось в газете: не для всех материалов находилось место на ее небольших полосках.
В начале октября я побывал на нашей передовой, проходившей недалеко от поселка Осинторф. Целый день я лазил по неглубоким, наскоро отрытым в торфянистых местах траншеям, развороченным немецкими снарядами и полузалитым водой. Переночевав в небольшой, переполненной людьми землянке, где воды было едва не до колен, я отправился утром в редакцию.
Идти было далеко — километров тридцать, и все по непролазной грязище. В дороге у меня оказалось достаточно времени для раздумий. Вспомнился весь путь, пройденный за год и два месяца от Погорелого Городища до торфяных болот Белоруссии. Да не однажды пройденный, а дважды и трижды, и не по прямой, а извилистыми фронтовыми дорогами, зачастую с отвилками в разные стороны. Вспомнились многие бои, в которых пришлось участвовать, многие встречи и беседы с солдатами, с крестьянами освобожденных деревень, с партизанами… Но на этом, стало быть, и заканчивалось мое знакомство со Смоленщиной. Впрочем, я понимал, что у меня уже так много впечатлений, связанных с войной в древнем русском крае, что их вполне хватит для будущей книги.
Давно мне не удавалось покопаться в своей рукописи, хотя она всегда была со мною в полевой сумке. (Боялся оставлять ее в редакции: вдруг получу, ранение, меня увезут в тыл, а она затеряется на фронте.) Устроив привал у фронтовой дороги, разведя небольшой костерок, я наконец-то решил перечитать то, что было написано не только от руки, но и переписано за лето на машинке.
Не знаю отчего, но рукопись, которой я прежде был вполне доволен, на этот раз вызвала у меня странную неудовлетворенность, смутное беспокойство, а под конец — и ощущение неудачи. В чем дело? Сначала решил было, что моя неудовлетворенность — исключительно от усталости. Но вскоре должен был с огорчением признаться себе, что причина более серьезная.
Мой главный герой Андрей Лопухов был показан, главным образом, в наступлении; год назад мне казалось, что надо описать только наступление нашей армии, чего ждет народ, только наступление. Андрей лишь вспоминал о доме, о семье, оставшейся на захваченной врагом территории, о том, что было до войны в родной Ольховке. Замысел книги, как это очевидно, был слишком узким. Он
