Читаем без скачивания Королевский дракон - Кейт Эллиот

Он прыгнул. Тоска попытался ухватить его за полу кафтана, но промахнулся, и Алан с шумом вывалился из леса.

— Стой! — громко закричал он.

Двое схватили его, завернув руки за спину. Какое-то время он боролся, но те были сильнее. Внутри клетки раздался тяжелый стук, как будто кто-то, бывший к тому же немаленьких размеров, всей тушей ударился о прутья.

— Может, бросить туда этого? — проявил творческий подход один из несших тело. — Он моложе и свежее.

Тоска с рычанием выпрыгнул из-за деревьев. Алан сразу оказался свободен, а нападавшие обнажили ножи.

— Это одна из псин графа Лавастина, — раздраженно сказал охранник, — их нельзя убить.

Тоска загородил собой Алана и ощерился.

— Не делайте этого, — взмолился юноша. — Это жестоко. Так нельзя!

У охранника клетки не хватало кисти одной руки, лицо от лба до подбородка было изуродовано глубокими шрамами, один шрам проходил там, где когда-то был левый глаз. На груди висел бронзовый Круг Единства.

— Скотинку надо кормить, мальчик. Свежей кровью. Или и впрямь хочешь предложить свою?

Алан содрогнулся. Но память о предсмертном вое и рыданиях несчастного Лэклинга оказалась сильнее страха. Вину следовало искупить. Он вспомнил вдруг и брата Агиуса с его ересью о том, что блаженный Дайсан принес себя в жертву, чтобы искупить людские грехи. Жертва делает человека достойным! Алан шагнул вперед.

Тоска толкнул Алана сзади с такой силой, что тот упал на колени. Собака вцепилась ему в руку, едва не прокусив до крови. Люди с ножами подошли ближе. Тоска, косясь на них, зарычал, но не выпустил руку из пасти.

— Кое-кто не согласен с тобой, — прокомментировал охранник, сдерживая удивление. Он склонился над неподвижно лежащим человеком, ухватил его здоровой рукой и поднял на плечо. Силы солдату было не занимать: он с легкостью приподнял дверь клетки так, чтобы туда горизонтально вошло человеческое тело, и запихнул спящего.

— Пусти меня, — с силой крикнул Алан. Не обращая внимания на боль, он вырвал руку из собачьих зубов и рванулся вперед. Надо было помешать убийству.

Охранник вздрогнул и, неловко повернувшись, случайно сорвал с клетки прикрывавшую ее рогожу, открыв взору…

Двое убийц, стоявших позади Алана, хотели вскрикнуть от ужаса, но не смогли. Любой звук замирал в горле при виде этого. На них смотрел один огромный глаз. Остальное было гигантской массой гниющей плоти, в которой копошились черви. Гной стекал с отвратительной морды существа. Взгляд его вселял ужас и отвращение.

Алан не мог шевельнуться. Смотрел со страхом и жалостью на чудовищную внешность. Существо выглядело крайне жалким. Как у гигантской птицы, две когтистые лапы и два крыла болтались неподвижно и беспомощно. Как у дракона, длинный извивающийся хвост и лысая голова отливали стальным блеском и одновременно отсвечивали чем-то зеленовато-желтым. Существо было больным. Тем не менее оно неловко потянулось к своему обеду.

Охранник стал засовывать тело внутрь, но неожиданно оно шевельнулось. Несчастный просыпался. Просыпался к яви, бывшей хуже любого ночного кошмара. Огромная лапа придавила его голову к полу клетки, погрузив когти в еще живую плоть, а затем утянула целиком внутрь.

Охранник снова накинул рогожу. Из клетки донесся сдавленный крик и… чавканье. Оцепенение, вызванное взглядом гуивра, миновало. Алан упал лицом в песок и, содрогаясь, зарыдал. Он намеренно не двигался. Увиденное было не для его глаз.

Однорукий закрыл дверцу и запер ее. Затем посмотрел на юношу уцелевшим глазом.

— Эти двое отведут тебя к епископу. Она захочет на тебя посмотреть.

Епископ Антония. Конечно, никто, кроме нее, не мог стоять за этим. Той ночью и потом, в Лавасе, Агиус отказался бороться с ней. Теперь Алану придется заняться этим. Или вместе с Тоской попытаться оказать сопротивление, которое, он знал заранее, будет бесполезным. Смирившись, он пошел туда, куда его вели.

Чувство смирения перед Божьей волей исчезло, пока он ждал перед шатром. Ждал, когда епископ закончит службу, посвященную восходу солнца и приходу нового дня. Благородные вельможи почтительно принимали благословения.

Когда Антония вернулась, все еще облаченная в белые богослужебные одежды, и, твердо держа в руках свой епископский посох, выслушала все, что прошептал ей на ухо об Алане один из клириков, спокойно проговорила:

— Снова он? Брат Гериберт, сообщите Лавастину, что этот юноша какое-то время будет следовать в моей свите. Граф не будет возражать.

Клирик вышел. Алан, испуганный и жалкий, ждал, пока разберут и упакуют во вьюки шатер. Тоска устроился в его ногах и не желал уходить. Никто не говорил с юношей, искоса поглядывали на него и двух стражников.

Когда все было готово, главные из свиты епископа расселись по лошадям, остальные заняли место в походном строю согласно своим званиям. Откуда-то со стороны обоза появилась тень — это вернулась Ярость, присоединился к ней и Тоска. Никто не пытался прогнать собак, и их присутствие совершенно успокоило Алана.

Когда войско тронулось с места, двое солдат пинками заставили идти и Алана. Он повиновался, хотя, возможно, ему и надо было бежать. Но как? Ожидать, конечно, следовало худшего. Его, быть может, казнят или скормят гуивру. Или госпожа Антония придумает что-нибудь еще.

Весь день они шли, остановились только раз, чтобы напоить лошадей. Ратники Сабелы двигались через холмистую и пустынную, местами поросшую лесом местность, где встречались редкие фермы и пастбища. Идти было легко. Реки на пути были мелководны, подножного корма для лошадей хватало. И ни следа хоть какой-то силы, верной королю Генриху.

Полдень давно миновал, когда они достигли долины реки Роун. Холмы исчезли, и они шли по долгому покатому склону, ведущему вниз. Окутанная туманом, вдали виднелась высокая каменная колокольня Отунского собора, граница земель, подвластных герцогу Варингийскому, и графство Аркония, сердце прежнего королевства Варре. А за графством Арконийским был Вендар.

Войско остановилось и готовилось к ночлегу. Стражники втолкнули Алана в палатку и по приказу Антонии заставили сесть на небольшой раскладной табурет. Собаки тихо вошли следом и примостились в ногах. Епископ оставила его под присмотром одного из своих клириков, молодого человека с голубыми глазами и ярко-красными шрамами на руках и шее, которого звали Виллиброд. Выглядел он вполне безобидно и, расположившись напротив Алана, достал резец и на небольших деревянных Кругах Единства принялся вырезать буквы. Закончив, он соединил их тонким ремешком на манер ожерелья.

— Ты будущий клирик, — обратился он к Алану, когда заняться оказалось нечем. — Ты гладко выбрит, как и полагается доброму человеку церкви.