Читаем без скачивания Программа защиты любовниц - Галина Романова

Иван еще раз набрал Зою, поболтал с ней, все больше для того, чтобы удостовериться, что она невзначай не нагрянет с глупой бабьей башки. Зоя даже не выезжала еще от детей, обрадовавшись вчерашнему предложению продлить свой отпуск.

— Как вы там без меня, Ванюша? Не разнесли еще дом в пух и прах? — рассмеялась она, готовясь проститься.

— Все нормально, Зоя. Все чисто, — соврал он.

На самом деле он ни разу не взял в руки пылесоса и тряпки с тех пор, как в кладовой поместили пленницу, некогда было. Все время приходилось прислушиваться и наблюдать за воротами. Не дай бог, нагрянет кто-нибудь, а у них тут такое!

Небеса были на их стороне, за эти дни ни одна сволочь не навестила их дома. Никто не ткнулся пальцем в звонок на воротах, не прогундосил в домофон и не напросился в гости. Вот и запустил за наблюдениями дом. Ничего, Зойке делать нечего, наотдыхалась, слава богу.

Он прошел все этажи комнату за комнатой, отметив про себя, где особенно пыльно. Зашел на кухню и без аппетита съел приготовленный на двоих завтрак. Каша получилась пересоленной, правильно хозяин сделал, что не остался. Кофе остыл, тосты высохли и скорчились, напоминая вкусом и видом картон.

Иван вымыл посуду под раковиной, считая барством загружать посудомоечную машину двумя тарелками. Тщательно вытер столешницу, обеденный стол сначала влажной тряпкой, потом сухим полотенцем, затем пошел в мастерскую.

Он долго стоял перед верстаком, рассеянно рассматривая предметы, развешанные по стенам. Прикидывал, рассчитывал, думал. Решил, что ничего не годится. Перешел в дальний угол к металлическому шкафу, долго рылся в ящиках, пока наконец не нашел то, что ему было нужно. Тонкая металлическая проволока, прочная и гибкая, как леска. Он откусил кусачками кусок длиной полметра, тщательно закрепил концы на деревянных ручках, дергал, натягивал, получилось вроде прочно. Ладно, что не выйдет с проволокой, он доделает руками. Но стрелять девку он точно не станет, хотя и было из чего, это даже с глушителем опасно. Мало ли кто мог услышать странный хлопок. Вдруг догадаются? Маловероятно, конечно, но вдруг?

Теперь бы хозяин не пожалел о своем решении, он же любил ее, любил. Вдруг опомнится, когда схлынет злоба, и пожалеет?

Приготовив орудие решения проблемы последних напряженных дней, Иван сел у телефона и замер. Вернее, телефонов было сразу три. Один домашний и два мобильных. Они лежали рядом. Иван искренне надеялся, что по одному из трех телефонов его хозяин непременно позвонит. Он дал ему час времени.

Черных позвонил через сорок минут.

— Ванька? — осторожно спросил тот, позвонив на домашний.

— Я.

— Как там у тебя?

— Все тихо.

— Как это тихо?! — заволновался тот сразу. — Она что, перестала орать?

— Да.

Иван тут же снова прислушался, в кладовке было тихо.

— Ты смотрел ее?

— Нет.

— А чего так?

— Завтракал, — безмятежным голосом ответил работник.

— Ну ты… Ну и нервы у тебя! — невольно восхитился Черных, помолчал минуту. — Заявление я оставил.

— Приняли?

— Да. Хотя и с большой неохотой.

— Вопросы были? — насторожился Иван.

— Нет. Спросили про машину. Я сказал, что в моем гараже такой нет.

— Про машину?! — Иван вдруг переполошился. — А как они?.. Кто-то видел? Запомнил?

— Они туману напускают, но, думаю, соседи видели.

— Ладно… — промычал Иван.

А про себя тут же подумал, что дело дрянь. По тачке выйти на него раз плюнуть. Черных — нет, тот не пострадает. Он вообще видел эту колымагу и сидел в ней единожды. Сквозь темные стекла его никто не рассмотрел, а вот на него выйдут запросто.

Черт, черт, черт!!!

Иван так сильно сдавил телефонную трубку, что последние безмятежные слова его хозяина прошли словно сквозь вату, только потом он о них вспомнил, когда уже отключился, и замер возле телефонов, стройным рядом лежащих перед ним, один домашний и два мобильных.

Что сказал Владимир Сергеевич? Что вылет у него через час? Что он уже прошел регистрацию? Да, кажется, так. И что прилетит непременно загоревшим и отдохнувшим. И что ему — отдохнувшему, конечно же, не хочется разгребать проблемы по возвращении. Ему даже вспоминать обо всем этом не захочется.

А он что ответил ему?

— Я все решу, — коротко обронил он.

И теперь он должен это сделать.

Иван погладил стальной корпус своего мобильного. Ему нравилась эта игрушка — подарок хозяина. Он не особенно бывал щедр и не часто, но вот эту игрушку, очень дорогую, ему подарил к Рождеству. Иван подарком дорожил.

Не так уж много было у него в жизни подарков. Главным подарком оказалось его умение держать удар и быть первым в боях без правил. Он всегда выходил победителем, всегда! Но один раз уступил просьбе своего прежнего хозяина и согласился проиграть. Он не знал, соглашаясь, что его просто решили убрать с ринга. Такого вот непобедимого, несгибаемого, не чувствующего боли и редко идущего на компромисс.

Его убивали тем вечером, просто убивали, с удовлетворенной улыбкой, смакуя. Толпа улюлюкала и тыкала перевернутыми большими пальцами в пол. Потом выбросили за городом издыхать, а он взял и выжил. Убрал потом всех своих обидчиков, тихо, без лишнего шума и суеты, и главное, чисто! А после исчез с глаз долой, немного подретушировал внешность, начал одеваться иначе. Совсем перестал походить на себя, не узнавал его никто при редких встречах. Хотя, он знал, его не искали.

Не нашли бы, начни искать! Ни за что не нашли.

И тут этот прокол с тачкой! Угораздило его купить ее, а! Зачем она была ему нужна, если у Черных полный гараж разномастных тазов!

— Зачем тебе она?! — вытаращился, когда увидел, Владимир Сергеевич. — Моих, что ли, мало?!

Иван промолчал.

— Ладно, пусть стоит, — позволил тот великодушно. — Может, пригодится когда. Надеюсь, ты не на себя ее оформил? Ума-то хватило?

Ума не хватило. Именно на себя он ее и оформил, но он не признался.

Теперь что будет? Теперь по этой тачке на них могут выйти? Но разве же знал он тогда, что все так обернется?!

Он вдруг почувствовал, как у него задрожали колени, прямо как в тот раз, когда он вышел на ринг проигрывать. Так же вот сделалось смрадно и страшно, а коленки подогнулись. Иван провел подрагивающей рукой по коротко остриженным волосам, голове было прохладно, значит, где-то сквозняк. После того страшного избиения он малейшее дуновение своей башкой чувствовал. А лопатками опасность.

Он насторожился и прислушался.

Нет, в доме тихо. Слышно даже с того места, где он стоял — в центре холла у входной двери, — как тихо урчат в кухне морозильники и тикают часы в столовой. В доме никого нет, кроме заполошной девицы, вдруг подозрительно затихшей. А сквозняк, потревоживший его затылок, мог произойти и оттого, что дуло в замочную скважину, такое уже бывало.

Иван нащупал в кармане удавку, что смастерил собственными руками. Еще раз обошел весь дом, на всякий случай присматриваясь к окнам и форточкам. Одна, на площадке между первым и вторым этажом, и впрямь моталась на ветру распахнутой, он ее прикрыл и пошел в кладовку.

Кладовка вполне могла быть жилой комнатой, как-никак двадцать квадратов, там было и тепло, и сухо. Мог бы и он туда перебраться, в его конуре рядом с котельной ему сделалось вдруг тесновато от нажитых у Черных вещей и книг, которые он взялся читать с упоением, но в кладовке отсутствовали окна, и хозяин запретил.

— Мало ли что, Ванька! Вдруг пожар!

— И что?

— Как что?! Окон нет. Так и сгоришь заживо! Заживо себя похоронишь!

Он мог бы добавить, что заживо его уже хоронили, но промолчал. Принял решение Владимира Сергеевича, как единственно верное, и теперешнее его вынужденное решение он принял, хотя…

Хотя в глубине души, на самом, самом, не покрытом шрамами дне, теплилось какое-то странное чувство к этой бешеной девице. Это была не жалость, он давно уже никого не жалел. Это было любопытство, наверное. Недоумение, может быть. Непонимание.

Разве можно было так поступать с Владимиром Сергеевичем?! А раз поступила некрасиво, а он не понял, смирись! Сделай так, как тебе велят!

Она не сделала, бунтовала, орала, царапалась, швыряла в стену и дверь подносы с едой, и тарелки. Иван перестал ей их туда носить. Что проку? Все равно все превратит с мусор, а ему потом убирать. Все же ему убирать-то! И следы ее бешенства, и следы ее присутствия. И уборку он наметил на сегодняшний вечер и ночь. Сейчас, вот сейчас он успокоит бесноватую, а потом…

Дверь он запирал! Он точно помнит, что запирал! Надежный врезной замок с хитрым поворотом длинного ключа: два поворота влево, три назад. Он все это проделал! Чего тогда?! Чего дверь приоткрыта?! Свет пробивается тонким лучом. Его взгляд, как заколдованный, замер на острой светящейся полосе на дубовом паркете. Это говорило о чем? О том, что дверь не заперта! О том, что девицы в комнате нет! Потому и тихо, потому и…