Читаем без скачивания Остров ГНИИПИ - Николай Вильямс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава 7. Колька Серый и братья Кровяшкины /продолжение/
Молода была, страдала, да во дубравушке бывала,
Мы с милёнком в той дубраве, ой да играли в каннибала.
У нас и карточка была, едим мы человечину,
Только плёнка, где филе, Сучкою засвечена.
(Гнииповские страдания.)Все оставшиеся в живых 345 братьев Кровяшкиных сидели у костра, пылавшего в середине барака. Они ели Петьку Кровяшкина, некогда их единоутробного брата, час назад приговоренного семейным советом к превращению в жаркое. На лицах пирующих было написано блаженство.
До такой жизни братьев довёл голодный месяц январь. Доставать пищу было неимоверно трудно. И братья, знавшие, что против Кольки Серого надо воевать не числом, а умением и спортивной формой, решились на вышеописанный стратегический ход.
Каждый вечер в бараке шло открытое голосование. Каждая выдвинутая кандидатура, после неизбежного антипатриотического самоотвода, детально обсуждалась. За и против приводились самые разнообразные аргументы, от чисто кулинарных до политических и личных.
— Давай Стёпку завтра схаваем! — предложил Иегудиил Кровяшкин, один из самых активных выборщиков, чья густая шерсть и хрящеватость делали его почти непригодным для приготовления чего-либо съедобного. — Он, сука, мне полполушки должен…
— Меня нельзя! — отчаянно завопил Стёпка. — Я отдам! Я амутру не прививал!
Хотя упоминание о страшной гнииповской болезни амутре, гнойном воспалении всего организма полностью, не должно было бы вызывать веселья, хохот потряс барак. Амутру здесь, несмотря на титанические усилия Сени, не прививал никто.
— Отчего же, можно и Стёпку… — загудели голоса. Сытые братья не хотели спорить. Отчаявшийся Стёпка решился на крайние меры и впопыхах совершил неверный шаг.
— Меня нельзя! — снова завопил он. — Я агент!!! За меня сам Сеня…
Но сообщить, чего предпримет начсучки в отместку за гибель сотрудника, договорить Стёпке не дали. Предполагаемый изменник пал, сражённый четырьмя топорами разгневанных родственников. Завтрак, из расчёта 226 грамм Стёпки на рыло, был обеспечен. Братья занялись текущими делами. Около сортира выстроилась очередь.
Собственно, в этот миг и начались события, еще раз подвергшие испытаниям многострадальное гнииповское население. В тот момент, когда очередь дошла до Овсея Кровяшкина, в сортир, проломав унитаз, влез Колька Серый. Голодный чемпион, проникнув в тайну братьев, решил последовать их примеру.
В доли секунды прикончив Овсея, дерзкий Колька, зажав труп в пасти, вихрем промчался мимо обалдевших братьев и пропал во вьюжном просторе за Кровянкой.
И пока озлобленные Кровяшкины давали патетические клятвы и по-собачьи нюхали заносимые снегом следы, Колька отменно нажрался и впервые за последние недели подумал, что жизнь не так уж плоха.
Затем настали тяжелые дни для братьев Кровяшкиных. Колька, а вослед за ним и Васька Жареный быстро пристрастились к нежной кровяшкятине. Чтобы не быть истребленными собственными и колькиным аппетитами, Кровяшкины сделали налёт на барак братьев Гавняшкиных. Гавняшкины отреагировали съедением шести братьев Сапляшкиных.
Так в ГНИИПИ появилось и распространилось людоедство. Жить стало страшно. По старым привычкам, чаще всего заготовляли мясо ночью, а жертвы намечали днём. Прямо на улице к гнииповцу подходили трое-четверо молодых людей или девиц, брали его в кольцо, и, уставясь на него глазами с расстояния в полметра, так что смрадный запах из ощеренных пастей бил несчастному в нос, оценивающе обсуждали:
— Энтот?
— Пойдёт… не отходи от его, а то опять перехватят.
Рассказывали страшные истории о гурманах, выедающих только икры или языки. Человечиной начали торговать на рынке. В Сучке быстро научились идентифициротвать погибших по любым останкам. Вместе с тем оставшиеся в живых заметно поправились и на людях всячески стремились выказать лояльность.
Однажды в чудесное морозное утро профессор Прахарягин шёл домой с толкучего Рынка, держа в руке завёрнутый в тряпку предмет. Навстречу ему спешил Сеня. Прахарягин важно поклонился и хотел было последовать далее, но Сеня, усмотрев какие-то неполадки в профессорской осанке, пересёк улицу и встал перед заслуженным деятелем.
— Энто чего? — с обычной деловитостью осведомился он, указывая на свёрток.
— Да понимаешь, Семён Вавилыч, — в отчаяньи вскричал Прахарягин, — вот прахаря с ремонта несу…
— Прахаря, говоришь? А кровь зачем оттеда каплет?
— Болячка у меня была, — плачущим голосом стал причитать Прахарягин, — когда мерил — сорвал… вот кровь моя, стал-быть, на землю льётся…
— Дай-ка сюда, — решительно сказал Сеня.
Он развернул свёрток. Глазам его предстал большой кусок ягодицы, поросшей рыжей шерстью. Сеня покачал головой. Тут же на месте Прахарягину выписали 15 суток, решив не прибегать к высшей мере ввиду прежних заслуг профессора.
Но особенно презрел все этические нормы Колька Серый. До поры до времени каннибализм старались скрывать из страха перед Сучкой. Колька же, в короткие сроки, нажив большой капитал на спекуляции человечиной, однажды вечером напился в «Бля», и, потеряв всякую осторожность, тут же за столиком съел принесённый с собою кусок мяса пятилетней девочки. Это переполнило чашу терпения властей. Утром на Колькино месте жительства пришли, чтобы вести его общать. Но Колька, отличавшийся быстрым умом, понял, что настала пора выполнить заветное решение. За час до прихода властей он ушел жить в канализацию.
В пять часов дня дрожащий от торжественности голос диктора зачитал указ Феофана. Колька Серый за тягчайшие преступления объявлялся врагом человечества. Его сняли с работы и лишили звания чемпиона. Каждый встретивший Кольку был обязан немедленно доставить его в Сучку. Не успели гнииповцы переглянуться после зачтения указа, как изо всех унитазов города раздался демонский смех. Колька Серый принял вызов.
Вслед за Колькой ушли в канализацию братья Кровяшкины. Присутствие там Кольки их не смутило — в чём-чём, а в отваге братьям отказать было нельзя. Между тем над инициаторами человекоядения нависла реальная угроза знакомства с Митькой.
Теперь в любое время суток из сортиров и выгребных ям валил дым, соблазнительно пахнущий мясом, слышались звуки песен и джаза, порой долетали слова политбесед. Сеня пытался бороться с новыми веяниями организацией «сортиров самообслуживания», но это не помогло. В «Бля» открыли подвальный зал. Всё больше и больше гнииповцев уходило в безопасные края, к привольной жизни, в то время как наверху агенты выли от скуки и с тоски пытались арестовывать друг друга.
Колька Серый, лелеявший мечты о политических свершениях, предложил Кровяшкиным перемирие. Детально взвесив все про и контра, братья согласились. Во ознаменование союза была написана инвектива в адрес Феофана. В слоге этого документа блестяще проявились стилистические таланты Кольки: «… псина Феофан сука позорный тебя под люку гноил…» Малограмотные Кровяшкины, как ни пыжились уесть вождя, смогли придумать только слово «димафродит». Передать грамоту наверх поручили Евплу Кровяшкину. Противу всех ожиданий, бесстрашный Евпл вернулся через родимый унитаз целехонек. Гордые подвигом собрата Кровяшкины задрали нос. Через два дня Евпла нашли в отдалённом изгибе малопосещаемого стока с перерезанным горлом, ибо не было в канализации человека, более ревнивого к чужой славе, чем Колька Серый. В поисках убийцы он проявил фантастическую активность, лазил, наверх по всем трупопроводам, заглядывал под брошенные по углам кости, во всём винил агентов Сучки и притворно ахал. Братья подозрительно молчали.
А в конце февраля грянул такой мороз, что стали лопаться канализационные трубы. Братья Кровяшкины не выдержали. В один из дней длинная процессия потянулась к Феофановой резиденции с повинной. Как ни странно, их простили — просто потому, что наверху некого стало брать, а задержанием одних Кровяшкиных нельзя было бы удовлетворить наросшие потребности, надо было выманивать остальных. В день амнистии газеты употребляли выражение «соблюдение законности», и искушённые в чтении подтекстов жители поняли, что покамест хватать не будут. И даже Колька Серый вышел на поверхность.
Но уже на другой день в газетах замелькали выражения «усиление бдительности», «идиотская болезнь ротозейства» и «возмездие». И снова гнииповцы поняли, что теперь хватать будут всех подряд. Так оно и было. Однако, Колька Серый сохранил вольный статус — скорее всего, в связи с необоримой верой в достоинства финача. Мы закончим эту главу сценкой из гнииповской трагедии «Буду рад, когда ты сдохнешь», относящейся к описанным временам.
«… Колька сидит на корточках внутри канализационной трубы, глядя на мчащийся поток. Из потока показывается голова Прахарягина. Колька выхватывает профессора.
