Читаем без скачивания Повелитель зверей: Повелитель зверей. Повелитель грома - Андрэ Нортон

Дорт остановился перед хижиной вождя. Шторм также остановился поодаль, напустив на себя такой же безучастный вид, как и Норби. Он насчитал двадцать покрытых шкурами хижин. Каждая даёт приют целой семье, то есть в каждой хижине живут пятнадцать, а то и больше туземцев. У Норби мужчина, женившись, переходит в семью жены на правах старшего сына. Он становится главой семьи, только когда его собственных детей станет больше, чем было в семье до того, как он пришёл туда. Поэтому семьи у Норби большие и связи в них весьма запутаны.

По стандартам Норби селение, куда попал Шторм, по численности скорее соответствовало населению среднего городка. Возле хижины вождя возвышался тотемный столб с изображением замля, священной птицы, которой возносились молитвы. Имя замля было написано и под изображением.

Дорт затейливой комбинацией пальцев отбарабанил вежливое приветствие безучастным Норби, шепнув при этом Шторму:

— Позови свою птицу, видишь, у них такая же на тотеме.

— Вижу, — отозвался Шторм. — Это люди клана замля. Поэтому их так изумляет мой живой тотем.

Он вновь свистнул и Баку вновь спустилась с небес. Правда, на этот раз появление птицы не прошло столь торжественно. Опустившись, Баку внезапно издала воинственный клич, хотя обычно она этого не делала. К тому же орлица нахохлилась, будто встречая опасность, и выставила когти в сторону хижины вождя.

Землянин кинулся к ней, пытаясь нагнать орлицу, шествующую к хижине вождя в полной боевой готовности. Что привело Баку в такую ярость, Шторм не мог понять. Но вот из-за полога хижины раздался ответный клич, вызов Баку был принят. Но прежде чем Баку ринулась в атаку, Шторм схватил её за волочащиеся по земле кончики крыльев. Орлица заклекотала, захлопала крыльями. Шторму пришлось удерживать её силой, совмещая физическую хватку с ментальным контролем.

В то же время вождь Норби еле сдерживал свою птицу, тоже рвавшуюся в бой и тоже кричавшую от злости. Но вот кто-то из Норби накинул на разъярённого замля полог и тот затих. Зелёную священную птицу Норби унесли в хижину. Тогда Баку немного успокоилась. Шторм обмотал ей лапки ремешком и усадил на руку так, чтобы она не смогла вырваться. Повернувшись к вождю Норби, Шторм увидел, с каким интересом тот рассматривает орлицу. Пальцы вождя зашевелились. Дорт перевёл:

— Вождь Кротаг хочет знать. Эта птица — твой тотем?

— Да, — кивнул Шторм. Он надеялся, что на Арзоре этот кивок означает то же, что означал на Земле. Согласие.

И тут в голосе переводившего Дорта прозвучало потрясение:

— Шторм! Вождь ещё говорит, чтобы ты показал свои шрамы. У тебя есть хоть какой-нибудь шрам? Для Норби это знак отличия, он означает, что ты настоящий воин. Если у тебя кроме тотема найдётся шрам, вождь, возможно, посчитает тебя за равного.

Шрамы у Шторма были. Он расшнуровал застёжку рубахи, обнажив левое плечо. Загар был прочерчен белой неровной линией. Всё, что осталось от встречи с чересчур прытким центурионом на планетке, звезда которой была всего только бледной точкой в арзорском небе.

Шторм заговорил, обращаясь к вождю:

— Я воин. И мой живой тотем не раз спасал мне жизнь.

Кажется, вождь понял Шторма, так как в этот раз повёл речь не только на пальцах, он заговорил, сопровождая высокую щебечущую речь жестами. Дорт засмеялся.

— Сработало, Шторм! Они будут с нами вести «беседу-с-питьём». Так они лучше узнают, какой ты отважный воин.

В результате высоких переговоров Ларкин нанял в лагере Норби пятерых следопытов для выслеживания и сбора отбившихся от табуна коней. Для Норби выгода заключалась в получении «Высоких-Высекающих-Гром-Из-Гор». То есть, лошадей, которыми Ларкин готов был заплатить за работу.

Теперь, когда люди и нанятые Норби разбились на пары, собирая разбежавшийся табун, Шторм всё больше убеждался в правильности собственной догадки. Табун распугали и разогнали умышленно. Коней обнаруживали маленькими группками, собранными в лощинах и оврагах.

Однако само отсутствие каких-либо следов было подозрительно. Как-то за спиной Шторм уловил ворчание — Норби в это время ловко отлавливали жеребят, — «Сами, наверное, распугали табун, спрятав отбившихся животных где-нибудь в укромном месте. Так что „заработать“ обещанных Ларкиным жеребца и трёх или четырёх кобыл им будет совсем нетрудно».

Днём позже Шторм всё ещё размышлял над этим. Он скакал по степи, ветер поднимал ему в лицо красноватую пыль. Индеец закутался в шарф, так было легче дышать. Собранных в степи коней сгоняли теперь к месту сбора всего табуна. Шторм умело направлял их. С другой стороны коней погонял другой всадник. Шторм еле различал его — просто маленькая движущаяся вдали точка, заметная в основном из-за белого окраса коня. Это скакал Колл Бистер, которому Шторм был в общем-то обязан. Именно Бистер в своё время отловил в дикой степи и доставил Ларкину Дождя, жеребца, на котором сейчас скакал Шторм. Но как человек, Бистер не вызывал у Шторма симпатии. Бистер был злейшим противником любых контактов с Норби. К тому же он почему-то невзлюбил Шторма, и до сих пор Повелитель зверей не мог понять, из-за чего.

На ночных привалах землянин всегда держался обособленно. У него был неотразимый довод, объясняющий, почему он сторонится компании, — животные, которых он должен размещать отдельно от чужих. Однако самого Шторма повсюду принимали радушно: его умение обращаться с лошадьми снискало ему добрую славу, открыв любые двери. Когда Ларкин поручив Шторму объездить несколько молодых лошадок взамен растерявшихся в степи, многие наездники отложили поиски, чтобы увидеть, как Шторм приручает их.

Здешним всадникам пришёлся по вкусу незлобивый характер Шторма, прилежная работа в качестве пастуха, его умение ладить с животными. Шторм при желании мог бы стать первым среди степных наездников. Они мирились даже с его замкнутостью, которая за месяцы пребывания в Центре превратила его прямо-таки в непробиваемого молчуна. Однако для пионеров, чьи корни уходили в неизвестное прошлое, трагедия Земли была отголоском чего-то экзотически далёкого. А для землянина утрата родины была живой трагедией, и естественно, что индеец глубоко страдал. Поэтому суровость Шторма лишь добавляла его облику некое сходство с коронованной особой, находящейся в изгнании. По крайней мере в глазах простодушных арзорских пастухов.

Шторм подружился по-настоящему только с Дортом и Ларкиным. Во время степных разъездов Дорт учил Шторма «речи-на-пальцах», рассказывал о верованиях Норби. Шторм внимал ему, как способный ученик слушал бы опытного учителя. А Ларкин долгими вечерами у костров беседовал со Штормом о лошадях, и тема эта была для обоих нескончаема.