Читаем без скачивания Леди на монете - Маргарет Барнс

– А вдовствующая королева не собирается в Лондон?

– Думаю, что да. Конечно, она поедет туда с визитом, но вначале ей надо уладить все дела с владением, которые Кромвель раздарил таким же убийцам, как он сам.

– И потом она заберет всех нас? – настойчиво продолжала Фрэнсис.

Генриетта сидела неподвижно, сложив на коленях руки и глядя на подругу. Несмотря на то, что она продолжала очень любить Фрэнсис, что-то в их отношениях изменилось. Впервые сделалась заметной разница в возрасте – два года, которая существовала между ними. Все счастье Генриетты заключалось в ее любви к брату, чья привязанность давала ей чувство защищенности и сознание того, что она нужна ему. Но в ее жизнь вошли новые настроения, которые как бы усиливали эту любовь. Впервые в ее ответе появилось что-то королевское, связанное с тем, что ее брат вернулся на престол.

– Возможно, что здесь, в Париже, королеву задержат и другие дела…

Фрэнсис быстро уловила перемену тона.

– Речь идет о вашем замужестве?

– Они все обсуждают эту тему – королева Анна, его мать, кардинал Мазарини и остальные.

– Они не собираются выдать вас за герцога Орлеанского? – не в силах скрыть свое негодование спросила Фрэнсис.

– Почему бы и нет?

– Конечно, всем известно, что он хотел бы жениться на вас. Но сейчас, когда положение Стюартов так изменилось, король Людовик не станет возражать, ведь правда?

– Mais naturellemant.[21] Брат французского короля и сестра короля Англии. Вполне подходящая пара.

Фрэнсис подошла к подруге и опустилась перед ней на колени.

– Нет, Риетта, я совсем не это хотела сказать. В мире нет ни короля, ни императора, который был бы достоин вас! Но… вы и Филипп Орлеанский!

– По крайней мере, он готов был жениться на мне даже тогда, когда мы были изгнанниками без единого пени в кармане, а такого вы не можете сказать ни об одном мужчине, – ответила Генриетта с цинизмом и здравым смыслом, присущими ее брату.

– Но разве его можно назвать мужчиной? – с сомнением спросила Фрэнсис, стараясь придать своему голосу как можно больше уверенности, хотя не очень хорошо понимала, о чем именно спрашивает. – Вы же прекрасно знаете, как мы все смеялись над его манерой одеваться, он позирует художникам, как дама, и эти его вспышки ревности…

– Пора вам перестать рассуждать, как романтическая барышня, – резко сказала Генриетта, задетая за живое справедливостью того, что услышала от подруги. – Королевским дочерям вряд ли стоит надеяться на любовь в браках, которые заключаются ради государственных интересов.

Да, но никому не нужен муж, над которым смеются другие женщины, подумала Фрэнсис, и была очень близка к тому, чтобы облечь эту мысль в слова. Но сказала другое:

– Когда я выйду замуж, это будет настоящий мужчина. Человек, который совершает поступки и занят каким-нибудь делом. Человек, которого я смогу уважать. Мне кажется, что если я буду его уважать, то смогу и полюбить.

Генриетта смотрела на Фрэнсис со слезами на глазах. Еще раз она получила возможность убедиться в том, что эта веселая девочка может порой прекрасно оценить ситуацию и выразить самую ее суть.

– Я надеюсь, что у вас будет именно такой муж. Но я не уверена, что кто-нибудь вообще поинтересуется вашим мнением. Поэтому будет лучше, если вы расстанетесь с этими романтическими мечтами.

– Я знаю… вы правы, Риетта. Моя мать – вдова с тремя детьми на руках – скорее всего, примет первое же предложение, которое будет мне сделано. И я буду вынуждена с этим смириться. Но я желаю вам счастья, ma chère, вам, у которой было такое ужасное детство! В конце концов, и королевские браки иногда заключаются по любви. Ваши родители, например.

– Да, конечно, есть счастливые люди, которым повезло. Но, как говорит добрейший отец Киприан, надо постараться воспользоваться своим везением как можно лучше.

– Ну и какое же везение для вас в этом младшем брате короля Людовика? – непочтительно не унималась Фрэнсис.

Генриетта поднялась и, подойдя к окну, встала у подруги за спиной.

– Он всегда будет жить во Франции, – ответила она. Фрэнсис, как флюгер, стремительно повернулась к принцессе и посмотрела ей в глаза.

– Вы что, не хотите возвращаться в Англию? – не скрывая своего недоумения, спросила она. – Даже ради того, чтобы быть возле любимого брата?

Хотя настойчивость Фрэнсис становилась уже непереносимой, Генриетта, не поворачиваясь, спокойно ответила:

– Конечно, я хочу вернуться в Англию. Но у меня нет такого нетерпения, как у вас, словно это возвращение – предел всех моих желаний. Скажите мне, сколько я смогу прожить в Англии? Только до тех пор, пока мне не подыщут другого мужа. В Испании, в Португалии… Или, может быть, в Италии… Да, я слышала, как королева говорила об этом с монсеньером Джермином. Нас, принцесс, в жизни переставляют с места на место точно так же, как шахматные фигуры на доске… И я предпочитаю остаться в той единственной стране, которую я знаю. Je suis française, moi[22] так же, как вы чувствуете себя шотландкой.

– Понимаю, – медленно ответила ей Фрэнсис, усаживаясь на ближайший подоконник и чувствуя себя последней дурой, потому что раньше никогда не замечала у своей подруги подобных настроений.

Так же, как и Карл, она в период изгнания могла испытать радость от самых незначительных каждодневных событий и умела получать от них удовольствие. Однако сейчас новая мысль, как мрачная туча, нависла над нею: ей либо придется разлучиться с Генриеттой, которую она успела искренне полюбить, либо остаться во Франции.

Последующие дни оказались наполненными такими событиями, что Фрэнсис веселилась от души и не могла думать ни о чем другом, кроме сиюминутных радостей и развлечений.

Как только стало известно, что вдовствующая королева Франции просила руки Генриетты для своего младшего сына, французские аристократы зачастили в Коломб. Если даже слуги королевы Генриетты-Марии не были столь величественны, а засахаренные фрукты – столь изысканно вкусны, общая атмосфера Шато де Коломб привлекала гостей искренним дружелюбием, а обе хозяйки – мать и дочь – были просто очаровательны. И Фрэнсис, постигая искусство быть фрейлиной, вносила немало веселья в общество, состоящее преимущественно из мужчин.

– Как она прелестна! – заметила вдовствующая королева Генриетта-Мария, наблюдая за Фрэнсис, обучавшей новому танцу – паванне – явно неравнодушного к ней юного маркиза.

– Но явно мало для ума дочери такого образованного врача, – ответила миссис Стюарт. – Я предпочла бы, чтобы Фрэнсис больше внимания уделяла книгам. Она ужасно пишет. Безграмотна. Да что говорить! Даже малышка Софи пишет многие слова без ошибок.