Читаем без скачивания Алиби - Димитр Пеев

— Так для чего, собственно, я вам понадобился?

— Расскажите мне коротко свою биографию, — сказал Влахов. Это был самый легкий способ затянуть разговор.

— Какую биографию?

— А их у вас сколько?

— Самое меньшее три: для товарищей из отдела кадров, для любовницы и для самого себя.

Что означала эта манера держаться? По роду службы Влахову приходилось сталкиваться с самыми разными типами. Но это было что-то новенькое. Демонстративная храбрость виноватого? Или просто разнузданность?

— А мне вы какую расскажете?

— Вы не кадровик. И не любовница. Но и не Дешевка.

— В каком смысле?

— Так меня называют. Я хочу сказать, что вы — это не я.

— Ясно. Ну, так какую же из своих биографий вы собираетесь рассказать мне?

— Придется сочинить что-нибудь специальное.

— Хорошо, сочиняйте! — Влахов взглянул на часы. Еще немного, и придет Пенчев.

— Родился в 1934 году, по данным паспорта. Сам, к сожалению, не помню. Родился в Софии, в цыганском квартале. Социальное происхождение — мелкая буржуазия: мой отец был сапожником, имел мастерскую по ремонту обуви. С раннего детства у меня стали проявляться задатки вундеркинда-художника. Рисовал сначала на стенах домов, потом в тетрадках и, наконец, в академии. Но бросил ее. За два года сумел понять, что старикашки ничему меня не научат.

— А сейчас чем занимаетесь, где работаете?

— Занят я главным образом в «Бамбуке»: кушаю духовную пищу и наливаюсь витаминами. Совмещаю, так сказать.

— Эти ваши занятия, предполагаю, не приносят вам больших доходов. Чем вы живете, работаете где-нибудь?

— Конечно, работаю, как не работать. Самая квалифицированная работа: думаю! А чем живу — живу помаленьку: всегда найдется какой-нибудь интеллигентный человек, чтобы угостить аристократа по духу.

Дверь открылась. Вошел Пенчев с зажженной сигаретой во рту. Влахов указал ему на кресло против Скитального и сказал:

— Ясно. А теперь ответьте мне, знаете ли вы Стефку Якимову?

Скитальный вздрогнул. На секунду задумался. Лицо его словно сморщилось, утратило свое насмешливое выражение.

— Штефи? — спросил он.

— Для меня она Стефка Андонова Якимова.

Влахов испытующе смотрел на него. Скитальный вынул новую сигарету и закурил ее, но не успел затянуться во второй раз, как Влахов резко осадил его:

— Погасите сигарету! И отвечайте на мои вопросы.

Художник взглянул на него, удивленный неожиданной переменой в поведении Влахова, и сказал протяжным голосом:

— Значит... конец первого действия, да?

— Прошу без паясничанья. Приберегите этот тон для «Бамбука». Когда вы были у Якимовой?

— В субботу.

— Что вы там делали? Это она вас пригласила? Откуда вы знаете, где она живет?

Смущение Скитального, видимо, нарастало. Было заметно, что он лихорадочно обдумывает свои ответы, что он не только удивлен, но и испуган посыпавшимися на него вопросами. Влахов обратил внимание на руки Скитального. Художник, заметив его взгляд, сжал кулаки, чтобы унять предательскую дрожь.

— Она не приглашала меня. Никогда не приглашала. — Дрожь перенеслась на его бородку. Сознавая, что это выдает его, он пытался овладеть собой и не мог. — Я провожал ее до дому. Стефка мне нравится, но она не обращает на меня внимания. Только забавляется мной, как и другие, по-свойски.

— Вы сами выбрали себе такую роль в жизни.

— Она разведенная. Красивая. Я держал пари на бутылку «Плиски», что укрощу мадам.

Что говорит этот тип! Он нормален? Или... ничего не знает?

— Что вы хотите этим сказать?

— Что она станет моей любовницей.

Негодяй! Влахов еле сдержался, чтобы не выкрикнуть это вслух.

— Ну и как, удалось?

— Нет. Прогнала меня и в субботу, и в воскресенье...

Реденькая бородка Скитального тряслась, и весь он выглядел смешным и жалким. Почему он все-таки так волнуется? Что это — страх разоблаченного убийцы или причиной всему расшатанные алкоголем нервы? Влахов взглянул на Пенчева, но тот пристально наблюдал за художником.

— Расскажите подробно и о субботе, и о воскресенье, обо всем.

— В субботу я пришел к ней после обеда. Позвонил. Она открыла. Едва впустила. Но я вошел, я ведь нахал. Посидели, покурили, поболтали о... об искусстве. Она была как на иголках, куда-то спешила. Все твердила, что должна уходить, в другой раз, мол, поговорим поподробнее. Я предложил подождать ее, пока она переоденется, сказал, что не буду ей мешать, даже повернусь спиной. Но она меня вытолкала из комнаты. А когда я попытался обнять ее, поцеловать, заявила, что позовет хозяина. Ну, и я ушел.

— Дальше, — торопил его Влахов. — Рассказывайте.

— Наши чуваки видели ее в субботу вечером в «Берлине» с этим олухом, адвокатишкой, ее приятелем. Ну, потешались надо мной.

— Когда же ваши, как вы их называете, чуваки, успели увидеть ее и сообщить вам?

— Мы ведь в воскресенье по утрам ходим в «Бамбук» на богомолье. Там мне и сказали.

— Ну, и...

— И я решил попытаться еще раз. Пошел не с пустыми руками. Принес бутылку «Плиски».

— А откуда вы ее взяли?

— Аванс в счет премии. Я сказал нашим, что, если не дадут аванс, расторгну договор. И они купили пол-литровую бутылку. Когда она меня увидела, то рассердилась. Никак не хотела впускать. Я пригрозил, что буду стоять перед дверью и звонить, пока меня не впустят. Она ляпнула, что этого не боится, потому как хозяев нет дома. Ну, я тут решил — теперь или никогда! Она, видно, испугалась шума и в конце концов впустила.

Значит, он был у Якимовой в день убийства! И говорит об этом так спокойно. Спокойнее, чем в начале. Сам сказал, что был у нее в воскресенье, не дожидаясь вопроса. Подозрения Влахова словно таяли.

— Но я уже понял, — продолжал Скитальный, — что номер не пройдет.

— Почему поняли?

— Она впустила меня, чтобы показать, что я ей не страшен. Мне не впервой, знаю я эти штучки. Обидно стало. Ну, думаю, по крайней мере, хоть коньяк разопью в компании. Только это и оставалось. Она сказала, что через пять минут ей надо идти. Ну, я согласился, конечно. Налил по одной. Но она едва пригубила. Я выпил еще две-три рюмки. Ей это не понравилось. Она явно ждала кого-то другого. «Ну, Дешевка, пора сматывать удочки», — сказал я себе. На всякий случай решил напоследок снова попытать счастья. Кинулся к ней...

— И?..

— Треснула она меня наотмашь правой, так что у меня искры из глаз посыпались. А окно открыто, на дворе детишки играют — момент неподходящий. Да и не мой стиль. Жаль было бутылку, но совсем уж неприлично было бы взять ее с собой.

— Вы хотите сказать, что после пощечины ушли?

— А что мне оставалось делать? Она меня прогнала. «Марш!» — говорит. Сказала еще, что пожалуется Слави. Я и отчалил. Решил отыграться на этом адвокатишке. Надо, думаю, вернуть ему нокдаун.

— Когда же вы ему задолжали?

— Штефи мне его инкассировала. За него.

— И что вы сделали?

— Спрятался в подъезде противоположного дома. Решил дождаться Слави и поговорить с ним по-мужски. Чтобы он явился к своей возлюбленной еще краше.

— Ну и что — избили?

— Он не явился. Ждал я, ждал, потом мне это осточертело, и я ушел.

— Куда ушли?

— В берлогу.

— В какую такую берлогу? — спросил сердито Влахов. — Выражайтесь яснее.

— В ателье, на чердаке, где я живу. Решил спрятаться, чтобы меня наши чуваки не нашли.

— Это все?

— Все, гражданин следователь, — В голосе Скитального снова прозвучала насмешливая нотка: знаю я, мол, эти дела.

Рассказывая о визите к Якимовой, Скитальный поуспокоился. Бородка дрожать перестала, глаза снова приняли дерзкое выражение.

Пенчев поднялся и направился к двери. На пороге, за спиной Скитального, он остановился и многозначительно пожал плечами — что, дескать, ты с ним возишься, разве не видишь, его показания ничего не дадут?

Влахов это сам понимал. В начале допроса у него зародилось подозрение, что он напал на человека, каким-то образом замешанного в убийстве. Но по мере того, как к художнику возвращались его спокойствие и самоуверенный вид, подозрение это все больше рассеивалось. Теперь Влахов был уверен не только в том, что Скитальный невиновен, но и в том, что этот допрос — напрасная трата времени. Однако они с Пенчевым ошибались. Самое интересное Скитальный рассказал под конец. Он торчал в подъезде противоположного дома до десяти-пятнадцати минут десятого. Когда ему надоело ждать, он снова поднялся к квартире Доневых и позвонил несколько раз длинными звонками. И так как никто ему не открыл, он выругался и пошел к себе в ателье, где провел ночь в одиночестве.

Влахов ожидал, что Скитальный скажет, как он встретил Каменова, запугал, ударил или, по крайней мере, видел его входящим в дом Стефки. Тем самым художник разоблачил бы себя. Потому что он вошел к Якимовой в половине седьмого, вышел от нее, по его собственным показаниям, без десяти семь и сторожил в подъезде до четверти десятого. Все это время Каменов с Григоровым возвращались с Витоши, а потом ужинали. Однако Скитальный упорно твердил, что он внимательно наблюдал за улицей и подъездом, но Каменов так и не появился.