Читаем без скачивания Бездомные - Стефан Жеромский

– Ну?

– Да работает на этом заводе.

– У Миллера?

– Куда там, на железоделательном, в сталелитейной.

– В сталелитейной! – удивился Юдым.

– Да вот, в сталелитейной.

– А почему?

– Переметнулся. Говорит, что захотелось так. Ну и легче, мол, ему будет… Но это уж, Томцик, ты виноват, а никто другой… – сказала она равнодушно, разглаживая сборки своей юбки.

– Я виноват, что Виктор переметнулся?

– Что он мечется, вот в чем ты виноват. Пока он был глупым обломом, так и работал сколько влезет. А ты давай набивать ему голову всякими премудростями, вот ему теперь и расхотелось работать. Взялся не за свое дело. Книжки читает. А как же… ученый человек! – насмешливо улыбнулась она, показав белые зубы.

Юдым равнодушно слушал. Потом спросил:

– Много зарабатывает?

– Нет, немного. Пришлось и ей взяться за работу, потому что нужда заставила.

– Где же она?

– На сигарной фабрике. Расходятся в разные стороны с самого утра, а мне приходится за детьми смотреть, еду готовить, весь дом держать в порядке. А ты где будешь жить? Постоянно то есть? Здесь или где-нибудь от нас далеко? – спросила она с притворным безразличием.

– Сам еще не знаю, ведь я только что приехал.

Разговор оборвался. Юдым искоса смотрел на клочок асфальта, заброшенный сюда будто случайно и лежащий среди глыб булыжника, на деревце, поднимающееся прямо из асфальтовой скорлупы. Вблизи тонкого ствола находилась решетка сточной канавы, усеянная всяческими отбросами. Солнце припекало. В тени высокой фабричной стены играла стайка детей. Одни из них были так бледны, что на прозрачных личиках была ясно видна сеть голубых жилок, у других загорели на солнце не только мордашки, руки и шеи, но даже выглядывающие из огромных дыр колени. Среди носящейся по двору толпы ребят ползал крохотный ребенок, рахитичный, с постыдно искривленными ножками и следами оспы на худых голых руках и ногах. Вся эта шайка производила впечатление уличного мусора или опавшей листвы, которую гонит с места на место ветер. Верховодил шумной компанией восьмилетний мальчонка, стройный, без шапки, одетый в отцовские брюки и материнские башмаки. Этот молодой человек орал не своим голосом, на что, впрочем, имел право, потому что командовал остальными в какой-то баталии, которую они вели. Когда он мчался, как олень, на середину двора, Юдым узнал его:

– Да ведь это Франек!

– Франек… – сказала тетка.

Доктор Томаш остановил племянника и вызвал этим на его физиономии выражение искреннего неудовольствия. Из толпы выдвинулась девочка, помоложе Франека, и подошла к тетке. Это была Каролина, Юдымова племянница. На сером, истощенном личике, из-под закрывающей глаза и свисающей до носа челки, глаза горели как угли. У ребенка было старческое хитрое лицо, упорный испытующий взгляд, как у человека, который пережил горечь сотен разочарований и который уже не поддается иллюзиям. Юдым привлек девочку к себе и поцеловал ее. Она не сопротивлялась. Только смотрела ему в глаза своим тяжелым взглядом, словно спрашивая, что можно от этого выгадать. Франек на лету чмокнул «дядюшку» в манжету и, пробормотав что-то невнятное в ответ на несколько вопросов, удалился с ватагой своих приятелей.

Разговор с теткой не клеился, но зато, как это часто бывает в таких случаях, доктору приходили в голову мысли, новые, совершенно непригодные для этого разговора. Эти дети, бегающие в тесном закоулке, неизвестно почему напоминали ему стаю запертых в клетку белок. Их стремительные движения, непрестанные прыжки требовали широкого простора, деревьев, травы, воды…

– Томцик, ты, наверно, хотел бы поскорей увидеться с Виктором? – сказала тетка, никогда не любившая проявлять теплые чувства, которых она не испытывала.

– Ну конечно.

– С ним теперь трудно встретиться. Иной раз по три дня, по три ночи его дома нет.

– А где же он пропадает?

– А кто его знает. Может, впрочем, как раз сегодня и придет…

– Так я забегу вечерком, а сейчас мне бы хотелось с невесткой поздороваться. Можно зайти к ней на фабрику, впустят меня туда?

– Иной раз и впускают. Ты попробуй. Вам, господам докторам, ведь все легче, чем нам, бедноте.

– Где же она, эта фабрика? – спросил Юдым, которого этот разговор уже начинал тяготить.

Тетка указала ему дорогу и сказала адрес.

Вырвавшись из этого дома, доктор повесив голову шел по улицам к предместью, машинально ища глазами сигарную фабрику. Здесь уже не было однообразного ряда больших каменных домов, реже попадались и двухэтажные. Вместо них вдаль уходили низкие обшарпанные деревянные строения, не похожие ни на хозяйственные постройки, ни на деревенские избы, но смутно вызывающие в памяти и то и другое.

Эти домишки были увешаны яркими вывесками и забрызганы грязью. Грязь на окнах защищала внутренность квартир от взглядов прохожих и вполне успешно заменяла жалюзи. Впрочем, с фасада там помещались главным образом лавчонки. В одной продавалась жалкая колбаса, в другой, еще более захудалой, – дрянные гробы.

Кое-где из ряда этих городских избушек, покрытых старой черепицей или толем, по которому то тут, то там уже ползла зеленая плесень, устремлялся вверх новый каменный домик, построенный наскоро, будто здесь песок вздулся. Такого рода геометрическая фигура, с невидимой крышей, с тремя глухими стенами и четвертой, снабженной рядом окон, вздымалась среди старинного, почти средневекового облика домишек, как указатель того нового направления, которое примет отныне порядок вещей, и возвещала аннексию этих окрестностей в пользу растущего большого города, с его суровыми, безжалостными линиями, с его мостовыми и голыми, тюремными, шершавыми стенами. Еще чаще линию низеньких домиков прерывал огромный толстостенный корпус фабрики с широкими воротами и батареей труб. Вдали эти бесконечные трубы, трубы над линией крыш, виднелись уже повсюду.

Серединой улицы, по разбитой мостовой, тащились один за другим возы с кирпичом, рассеивая во все стороны розовую пыль. Их сопровождали засыпанные этой пылью с головы до каблуков возчики, и на их лицах было столько же мысли, как на кирпичах. Или грохотала огромная телега, груженная зашитыми в рогожу тюками. На верхней палубе такого корабля обычно сидел чудовищного вида еврей в красном бумазейном кафтане, размахивая кнутом, и орал на пару лошадей, которые переставляли ноги со страшным усилием. Одна из телег, въезжая в ворота большого строения, преградила Юдыму дорогу. Номер дома указывал, что это и есть фабрика, разыскиваемая доктором Томашем. То же подтверждал и приторный, неприятный запах табака, который окутывал постройки и распространялся далеко по улице. Юдым вошел в ворота и обратился к привратнику с вопросом – нельзя ли увидеть работницу по фамилии Юдымова. Сторож и слушать его не хотел, пока не почувствовал в руке двугривенный. Под воздействием этой монеты он принялся усиленно размышлять, потом на миг исчез и привел какого-то покрытого пылью беднягу. После долгих разговоров тот поманил Юдыма пальцем и ввел его в боковой флигель. Табачная пыль забивалась здесь в нос, горло и легкие пришельца, учащала дыхание. Во втором этаже он увидел большой зал, прямо-таки битком набитый женщинами, их было человек сто, склонившихся над длинными узкими столами. Женщины эти, полуобнаженные, без малейших притязаний на приличие, свертывали сигары быстрыми движениями, на первый взгляд производящими впечатление каких-то мучительных судорог. Одни наклоняли головы и трясли плечами, как кухарки, раскатывающие тесто, – они занимались тем, что завертывали крупно нарезанный табак в листья, быстро и искусно скроенные заранее. Другие складывали свернутые уже сигары под деревянные прессы. Удушающая атмосфера, насыщенная смрадом тел, работающих в жарком, низком помещении, и пылью тертого табака, казалось, разрывала легкие, ела глаза и горло. За первым залом виднелся другой, гораздо более вместительный, где ту же работу делали по меньшей мере триста женщин. Проводник не дал Юдыму задерживаться здесь и повел его дальше по узкой лесенке и коридорчику, мимо машин, сушащих табачные листья, мимо мельницы, перемалывающей нюхательный табак, и табакорезки, нарезающей разные сорта табака, – туда, в помещения, где упаковывали готовый товар. Там кипел бешеный труд. Юдым мимоходом заметил девушку, оклеивавшую пачки сигар бандеролями Быстрота, с которой двигались ее руки, его изумила. Ему казалось, то работница непрерывно тянет из стола и наматывает себе на пальцы белую тесьму. Готовые пачки летели из ее рук в корзину под столом так быстро, словно их выбрасывала машина. Чтобы понять, как она это делает, нужно было усиленно всматриваться, стараясь уловить, когда начинается оклеивание каждой пачки.

За этим залом открывалась темная комната, где, по словам проводника, работала невестка Юдыма. Окна этой комнаты были затянуты проволочной сеткой, ее частые ячейки, забитые рыжей городской пылью, пропускали мало света снаружи, но зато задерживали эмиграцию миазмов изнутри. По углам здесь лежали вороха крупно нарезанного табаку. Посреди зала стояло несколько столов, на которых упаковывался товар. От каждого стола отходила загнутая трубка, из которой с шипением вырывался длинный горизонтальный язык горящего газа. За каждым столом работало четверо. У первого же Юдым увидел свою невестку, место которой было на углу, возле самого газового пламени. По другую сторону стоял, верней покачивался на ногах, высокий человек с лицом трупа. Далее, на другом конце, сидел старый еврей в шапке, нахлобученной так низко, что видны были лишь длинная борода и впалый рот. По левую сторону, рядом с Юдымовой, стояла девушка, которая непрестанно брала из вороха пригоршню крупного табака, бросала ее на чашку весов и, отвесив четверть фунта, подавала покачивающемуся человеку. Доктор остановился у дверей и долго стоял, пытаясь понять манипуляции этой четверки. У них был вид людей, мечущихся в судорогах, в припадке, и тем не менее во всем этом были ненарушаемая симметрия, методичность и ритм. По столу, у которого работали эти люди, между Юдымовой и ее соседом непрестанно двигались два жестяных сосуда, с одной стороны расширяющиеся в форму четырехугольных бокалов, с другой стороны параллельностенные. Эти формы были пусты. Юдымова хватала одну из них в левую руку, поворачивала широким концом книзу и упирала ее в колено. Правой рукой она брала из пачки листок с напечатанной на нем этикеткой фирмы, обертывала им конец жестяной формы, загибала уголки бумаги и склеивала их сургучом, который молниеносным движением растапливала на пламени газа. Едва она успевала прижать пальцем склеенные концы, форму брал из ее – рук сосед, а она в то же время брала стоящую перед ним другую, уже освободившуюся форму, чтобы вновь выполнить ту же работу. Мужчина поворачивал форму отверстием вверх, а конец, оклеенный этикеткой, вставлял в соответственное углубление в доске стола. Затем принимал из рук взвешивающей девушки чашечку весов, всыпал в отверстие сосуда четверку табаку и двумя ритмичными движениями утрамбовывал его пестиком, сделанным по форме жестянки. Потом он вынимал жестяную форму из наполненного уже табаком бумажного пакетика и протягивал руку за следующим, который за это время успевала склеить Юдымова. Третий работник вынимал из отверстия в столе оставленную там пачечку табаку и заклеивал ее с другой стороны, топя сургуч в огне по примеру своей товарки, стоящей на противоположном конце стола.