Читаем без скачивания Тринадцать мнений о нашем пути - Николай Романецкий

Андрей Лазарчук: Нормально отношусь. Цена ошибки высока всегда. Что касается термояда, то в радиационном отношении он опасен значительно меньше, а про тепловое загрязнение я уже сказал.

Святослав Логинов: Альтернативы атомным станциям у нас нет. От электричества люди всё равно не откажутся, тепловые и гидростанции по большому счёту опаснее атомных, а так называемые альтернативные источники — ещё хуже. Ветровая станция, способная снабдить энергией хотя бы один областной центр, вызовет катастрофические изменения климата, приливные станции полностью уничтожают экологию прибрежной зоны, а уж любимая футурологами, но, по счастью, гипотетическая станция, работающая на стекании зарядов из ионосферы, при достаточной мощности уничтожит всё живое на тысячи километров вокруг себя. Не знаю, сумеем ли мы овладеть термоядерным синтезом и как он поведёт себя в промышленных масштабах, но атомные станции в настоящее время — наиболее чистые и безопасные источники энергии.

Евгений Лукин: Ну а как же! Пока паровых котлов не было, они не взрывались. Живи я в ту эпоху, ни за что бы не согласился работать кочегаром — уж больно велика ответственность!

Сергей Лукьяненко: Вряд ли здесь имеет смысл сослагательное наклонение — атомная энергия доступна, доступно и ядерное оружие… что куда более печально. Можно спорить о плюсах и минусах атомной энергетики, вспоминать трагедию Чернобыля — но остановить прогресс действительно невозможно. Человечество подошло к такому моменту, когда смогло овладеть энергией атомного распада, — оно и овладело. Теперь надо работать над тем, чтобы минимизировать возможные катастрофы (а они, увы, всегда возможны). Термоядерный синтез — опять-таки неизбежный этап развития, и время его уже приходит. Голову в песок прятать не стоит, впадать в ужас — тоже. Надо учиться жить в мире, где существует ядерная и термоядерная энергетика.

Сергей Переслегин: Положительно. Для многих стран (Япония, Швеция, Франция, Армения, Литва) эта энергия является источником жизни (во всяком случае — индустриальной жизни). Цена человеческой ошибки действительно стала слишком большой, но это — не проблема атомной энергии, а проблема границы фаз развития. В окрестностях фазового барьера малые возмущения серьезно меняют динамику развития системы, и цена ошибки действительно возрастает. Ошибка капитана груженного нефтью танкера не менее страшна по своим последствиям, нежели ошибка оператора АЭС. Ошибка пилота самолета, зачастую, более страшна.

Что касается термоядерного синтеза, то по целому ряду причин, в основном, организационных, я сомневаюсь, что им удастся овладеть в текущей фазе развития. В следующей фазе это, несомненно, будет сделано и особых проблем не вызовет.

Вячеслав Рыбаков: Сложный вопрос. Конечно, по простоте душевной всегда хочется запретить все опасное. Говорят, в свое время паровозы запретить пытались: тогдашняя наука доказала, что на столь бешеных скоростях, какие может развить поезд с паровым локомотивом, у людей будут происходить помутнение сознания, истерика и сумасшествие.

Почему-то запреты подобного рода никогда не действуют. Никогда.

Еще в своей статье «Письмо живым людям» в середине 80-х я писал:

«Отказ от того, что дала тебе природа или техника, — всегда трусость и всегда вызывает презрение. Попытка предложить отказ как позитивную программу извращает мир, и даже реально существующую проблему немедленно превращает в надуманную; подсмотренную даже в гуще жизни ситуацию — в анекдотически, смехотворно невозможную; обычный человеческий характер — в донельзя упрощенную маску; любую философскую тираду — в нудный набор общих мест. Всякая попытка научиться применять дар, сколь угодно неумелая и болезненная, — всегда восхождение и мужество, всегда вызывает сочувствие и желание помочь, делает даже простые слова исполненными глубокого смысла, делает даже слабого человека венцом творения.

Любой отказ — это смерть или убийство. Иногда духовное. Иногда и физическое. Ни то, ни другое никогда не удается достоверно выставить в качестве образца поведения.

Мы ни от чего не в состоянии отказаться. Мы должны учиться применять».

Борис Стругацкий: Я не специалист, чтобы основательно судить об оправданности-неоправданности риска. Ясно, что надо быть очень-очень-очень осторожными, но пока не найдены альтернативные источники энергии (термояд, скажем), нельзя пренебрегать ничем. 15 %, которые дают нам АЭС, тоже на дороге не валяются. Другое дело, что не стоит, все-таки, ставить реакторы рядом с миллионными городами или в районах тектонической активности, но и совсем отказываться от них — тоже будет перебор.

10. Вопрос: Считаете ли Вы, что наука решит в будущем все проблемы человечества? Или, решая одни проблемы, она все время будет создавать новые?

Эдуард Геворкян: Проблемы создают и решают люди. Все остальное — перевод стрелок. Ни к чему персонифицировать некую «науку» вообще, и тем паче не стоит демонизировать ее.

Олег Дивов: Наука вообще ничего не решает. Любое научное открытие может быть блокировано, отменено в приказном порядке, оплевано, объявлено ересью и т. д.

Кирилл Еськов: Вопрос в принципе некорректен. Не по адресу. Наука sensu stricta, вопреки широко распространенному заблуждению, «решением проблем человечества» вообще не занимается. Так что Роман Ойра-Ойра в памятном диалоге («А чем вы занимаетесь?» — «Как и вся наука — счастьем человеческим») несколько лукавил: ему ли не знать, что на самом деле наука занимается лишь «Удовлетворением собственного любопытства за казенный счет» — и ничем кроме. Более того, наука — вопреки еще более широко распространенному заблуждению — не занимается даже и поисками Истины: это — задача религиозно-философских систем, которая науке категорически противопоказана. Функция науки же состоит в сравнительном анализе информационных моделей окружающей нас реальности — и полностью этим исчерпывается.

Попросту говоря, задача науки ограничивается выбором между геоцентрической и гелиоцентрическими системами, тогда как разработка основанных на тех моделях Вселенной методов навигационного исчисления для целей практического кораблевождения — это уже задача не научная, а инженерная (инженерия — ничуть не менее почтенная сфера интеллектуальной деятельности; но — другая). Равно как и высказывание суждений о том, которая из двух систем «истинна»; в свое время один из членов инквизиционного трибунала, судившего Галилея, высокоученый кардинал Белармино, сочувствуя ученому, подсказывал тому линию защиты на процессе: «Вам просто не следует утверждать, что гелиоцентрическая система истинна: настаивайте на том, что это всего лишь более удобная математическая модель, призванная упростить астрономические расчеты». Забавно, что ученым понадобилось почти четыре века, чтобы прийти-таки к тем же эпистемологическим принципам, что сформулировал тогда просвещенный церковник…

Естественный вопрос: а зачем тогда вообще Обществу такая недешевая игрушка, как Наука — раз с технологическим прогрессом (который как раз и представляет практический интерес) наука, как уже сказано, связана лишь опосредовано? Один из возможных ответов таков: чтобы всегда иметь под рукой консилиум независимых экспертов, готовых в случае нужды дать консультацию (обычно — прогноз) по любому неожиданно возникшему вопросу; ключевое слово тут — «независимых». В качестве иллюстрации этого тезиса — две истории; что называется — «Почувствуйте разницу!»

1945-й год, Хиросима. В числе первых, кто ступил на то пепелище — ведущие физики страны, срочно собранные военным командованием. Военные хотят знать — «Что ЭТО было?» Физики верно ставят диагноз: «Похоже, американцы сумели-таки создать атомную бомбу». «А что мы можем ЭТОМУ противопоставить?» Ученые честно отвечают: «Ничего. Кроме как сбивать любой американский самолет, приблизившийся к Островам» (а на дворе — конец 45-го, у американцев абсолютное господство в воздухе). Через два дня Япония капитулирует; мнение ученых — один из решающих аргументов.

2000-й год, Гаага. Представительнейшая международная конференция по физике атмосферы, призванная ответить, наконец, на вопрос: существует ли в действительности парниковый эффект, и ожидает ли нас глобальное потепление? На суд научного сообщества представлено множество моделей, и математических, и имитационных; выводы докладчиков крайне противоречивы: по одним моделям потепление будет, а по другим — нет. И всё бы ничего (борьба научных направлений, нормальное дело), кабы не одно пикантное обстоятельство: все те модели, по которым потепление есть, были проплачены грантами Европейского Сообщества, а по которым потепления нет — грантами нефтедобывающих стран…