Читаем без скачивания Маята (сборник) - Михаил Соболев

Но точно знаю, что вернусь,

Пусть даже через сто веков

В страну не дураков, а гениев…

Я вернусь.

Игорь Тальков

Двигатель кашлянул и заглох. Плотную, звенящую в ушах тишину разорвал нетрезвый голос:

– Топливо экономят летуны, ешкин корень…

В салоне чересчур весело рассмеялись и сразу смолкли. Ан-2 клюнул носом и неловко завалился на левый борт, завыл рассекаемый сорвавшимся в пике самолетом воздух, за иллюминатором полыхнуло, запахло гарью – и тут все закричали разом. Звягинцев уперся ногами в спинку переднего сиденья и притянул к себе жену. А она изо всех сил отталкивалась, выворачивала шею, стараясь заглянуть широко открытыми глазами в застывшее лицо мужа, и, перекрывая истошные вопли пассажиров и мат пилотов, по-бабьи выла на высокой ноте:

– Ки-рю-ю-ша! Ки-рю-ша!

Самолет загорелся над аэродромом города Певек – что на Таймыре – при заходе на посадку. Никто из пассажиров и экипажа не выжил. Старшая дочь Звягинцевых Галина в тот злополучный год перешла на пятый курс "Института легкой и текстильной промышленности" – "Тряпочки", как его прозывали в Ленинграде. Спустя две недели после гибели родителей, геологов по профессии, Кирюше исполнилось десять лет.

Инспектор ГОРОНО – астматического вида женщина с одутловатым усталым лицом – приехала уговаривать Галину Звягинцеву отдать брата в интернат. Галя напоила чиновницу чаем, угостила сваренным мамой вареньем из морошки, вежливо выслушала, но ответила без колебаний:

– Я брата не одам!

– Да поймите, девушка, мальчик растет, вы с ним не справитесь. Я же не приют какой-нибудь предлагаю. В интернате работают опытные воспитатели, отличные учителя – лучший педагогический коллектив района. Учебное заведение неоднократно награждалась грамотами горкома партии и ОБЛСОВПРОФа за спортивные успехи. Ну же, решайтесь!

Галина гладила по головке вертлявого как юла братишку. Второй месяц пошел, как не стало мамы с папой, а у нее до сих пор, стоит только прижать к себе худенькое тельце братика, уткнуться лицом в макушку и вдохнуть родной запах – на глаза слезы наворачиваются. Никого, кроме Кирюши, у нее не осталось. Одни они с ним – на белом свете. Ничего, убеждала себя Галина, мы справимся. Скоро пойду работать. Кирюша подрастет, и тогда…

В горле запершило, и Галина, отвернувшись от чиновницы, часто-часто заморгала, боясь расплакаться при чужом человеке. Одна слезинка все же скатилась по щеке. Звягинцева по-детски шмыгнула носом и сжала в кулачке платок. Хотела уже извиниться и бежать в ванную, но, совладав с собой, проглотила шершавый ком.

– Нет, нет и нет! Не уговаривайте. Сказала же: не отдам. Я справлюсь, я обязана справиться!

Мальчик тайком от сестры строил "нехорошей" тете рожицы.

– И чего она пристала, дура! – Кирюша ковырял царапину на коленке и сверкал глазенками в сторону захлопнувшейся за инспектором входной двери.

– Кирилл, что за выражения!.. – Галина попыталась сделать сердитое лицо. Нет, не может она быть строгой с братиком. Голос ее потеплел. – Зачем ты трогаешь? Давай, я пластырем залеплю.

Кирюша поскакал к сестре на одной ножке. Вторую, с засученной штаниной, придерживал рукой на весу. Худенькая, прозрачная с голубыми жилками ножка, остренькая коленка… Галина чуть не задохнулась от нежности.

– А подуешь? – Кирюша поднял синие как васильки глазенки.

– Конечно, подую… и поцелую, иди ко мне, маленький.

Все сделаю, чтобы Кирюша не чувствовал себя сироткой, клялась себе Галина, заклеивая бактерицидным пластырем царапину. Я обещала маме, когда она собиралась с отцом в то последние "поле", что буду заботиться о братишке. Мама тогда так и сказала:

"В последний раз! Хватит, полжизни провела в тайге, буду сидеть в отделе и описывать образцы, с девяти до шести, как все нормальные люди… – Галя не отходила от мамы весь день и сейчас помогала собирать рюкзак. Кирилл играл с ребятами во дворе. – Ты, дочка, считай, без матери выросла… умница моя, самостоятельная девочка… Ой, что же это я! Дочь давно невестой стала, а я все маленькой ее считаю, – мама рассмеялась и прижала к себе смущенную Галю. – А Кирюша не такой, балованный, за ним глаз да глаз нужен".

Вот и съездила в последний раз.

– Нельзя так говорить, Кирюша, – сестра справилась с царапиной и обняла насупившего бровки брата.

– А чего она?.. – все еще дулся Кирюша.

Следующий раз придет, насыплю в чай соли, подумал он и уткнулся головой в мягкий бок сестры. Стану большим, никому не дам Галю в обиду.

Кирилл знал и не такие словечки от дворовых мальчишек. С большими пацанами было легко и просто. Они дорожили своей независимостью, никого не боялись, презирали работяг, что тянут шесть дней в неделю заводскую лямку, завидовали роскошной жизни обеспеченных соседей и в то же время люто их ненавидели. Таких во дворе было двое: директор крупного автохозяйства, пузатый коротышка с портфелем, и сосед Звягинцевых по подъезду Матвей Семенович, заведующий продуктовым магазином. За ним приезжала белая "Волга", жена не работала, дочь, пигалица с оранжевым бантом на макушке, ходила в музыкальную школу и пиликала на скрипке. Отдыхали они каждый год на Черном море. Была у них и дача под Приозерском. Однажды пацаны, пока водитель бегал в ларек за папиросами, прокололи все четыре колеса… Вот была умора!

Киру, помня о его сиротстве, пацаны не шпыняли попусту, звали по свойски Кирюхой, дали даже как-то раз докурить чинарик, а потом ржали как жеребцы, когда он захлебнулся в кашле после особенно злой последней затяжки. Кирюшу потом тошнило, и он долго гулял по скверу, пока не выветрился табачный запах от волос и одежды, вдыхал глубоко сырой, настоянный на ароматах сирени воздух и перед приходом сестры почистил зубы.

Две недели после гибели родителей Кирюша проплакал и в школу эти дни не ходил. Потом вспоминал о папе с мамой все реже и реже. Так было и раньше: они уезжали, бродили где-то по горам, лесам и болотам большую часть года, Кирюша оставался с Галей, забывал глаза, руки и запах родителей и каждый раз, когда те возвращались, загорелые, чужие, пахнущие елкой и костром, долго к ним привыкал.

Теперь, когда родителей не стало, Галина рассчитывала только на себя. Накормив Кирюшу и проверив его ранец, мчалась в институт, а там: выпускные экзамены, дипломный проект, защита. Да еще – общественная работа. Звягинцева с третьего курса возглавляла комитет комсомола факультета.

Целый год прожили вдвоем на мизерную стипендию Галины и кое-какие сбережения, отложенные на черный день родителями. Окончив институт, молодой экономист Звягинцева добилась свободного распределения – кто же пошлет девушку с малолетним братом на руках в Тмутаракань! – и устроилась в плановый отдел "Прядильно-ниточного комбината имени С.М. Кирова". Не бог весть какая зарплата, но в доме наконец появились хоть какие-то деньги. Уже на законном основании Галина оформила опекунство над младшим братом.

На производстве девушка по привычке и по склонности натуры окунулась в общественную работу. Так и покатилось: уроки, комсомол, Кирюша. Какое-то время за Галиной ухаживал сослуживец, зам. Начальника Отдела Труда и Зарплаты, рыхлый блондин с высокими залысинами. Он был почему-то всегда простужен и носил на службе черные сатиновые нарукавники. Владимир Леонидович, мужчина не первой молодости, да и собой не Ален Делон, но человек приличный, а главное, холостой, выказывал серьезные намерения. Дело шло к предложению. Не такого женишка, конечно, рисовала себе в девичьих грезах хохотушка Звягинцева. Она, как и все, наверное, девушки, мечтала встретить принца. Веселого богатого красавца, да чтобы – "на шхуне с алыми парусами", или, на худой случай, – "на белом коне". Мечты мечтами, но Галя не была глупышкой, и по поводу своих внешних данных никогда не заблуждалась. Вряд ли принц позарится на ее раннюю полноту, тусклые волосы, близорукие глазки да братика в довесок. В общем, девушка была, как говорится, не против… Против был Кирюша, он сразу невзлюбил "нормировщика". Галина поплакала, пожалела себя немного и согласилась личную жизнь отложить на потом. Ничего, вот вырастет Кирюша, и тогда…

Вскоре Галину Звягинцеву приняли в партию. А еще через два года активную и исполнительную девушку избрали секретарем комитета комсомола комбината. Свободного времени не осталось совсем. Домой Галина приходила поздно, голодная и едва живая от усталости. О себе подчас забывала, а о братике заботилась. Кирюша был сыт, чисто, хотя и скромно одет, имел карманные деньги на кино и мороженое. Учился, правда, не ахти как, в основном на тройки. Какое-то время Кирюша старался: он искренне радовался, когда Галя, листая дневник, нахваливала брата. Брал ее за руку и водил по квартире, смотри: постель заправлена, учебники аккуратно сложены, на письменном столе ни пылинки, посуда намыта. Галя всплескивала руками, то и дело целовала братика, и глаза ее лучились. А перед сном сестра зажигала ночник, садилась на краешек Кирюшиной постели, и он подробно рассказывал: как хорошо отвечал на уроке, как его толкнул в школьной столовой второгодник Вовка из "А" класса, и он, Кирилл, хотел ему за это врезать, но не стал связываться. Как воображала Маринка отказалась пойти в субботу на каток, а ему и на фиг она не нужна, мымра, подумаешь!.. Детская утопала в полумраке, весь мир отдалялся, был где-то там, далеко, за темным оконным стеклом, а здесь, рядом с ним, в мягком свете ночника – лишь лицо сестры, родное, доброе и немного печальное. Но потом ему надоело быть все время одному, сидеть, как пай-мальчику над учебниками, ждать Галю с работы – и все чаще, придя со школы, Кирюша бросал ненавистный портфель в прихожей и бежал во двор. Там, в старой, скрытой кустами акации беседке всегда можно было встретить кого-то из пацанов.