Читаем без скачивания Будьте моим мужем (СИ) - Иванова Ксюша

Суп был доеден. Бутерброды с чаем тоже. Усталость, как ни странно, прошла, исчезла… Я усиленно обдумывал, как помочь Эмме. Жениться? Да, собственно, это не большая проблема! Женился, развелся… я не невеста на выданье, чтобы паспорт чистеньким держать. Да и нет у меня сейчас никого, кто мог бы предъявить обиду. Вика, давняя подружка, с которой иногда проводил ночи, не в счёт. Она сама замужем. Да и не была бы замужней — никогда не женился бы на ней…

А вот Сашка… Друзей у меня было не так много, чтобы разбрасываться ими направо-налево. Тем более, женщину эту я совсем не знаю, стоит ли из-за неё терять друга?

Стоп! Точно! Я вскочил из-за стола, бросив короткий взгляд на кухонные часы с нарисованными на циферблате дымящимися чашками — двенадцать всего лишь, детское время!

— Эмма, я завтра позвоню. Спасибо за ужин!

И выскочил за дверь, кое-как засунув в кроссовки ноги, провожаемый ее удивленным, непонимающим взглядом.

Сашка, видимо, спал. Но двадцать длинных звонков поднять могли бы даже мертвого. Дверь распахнулась, открывая моему взгляду заспанного, взъерошенного Рожкова, видимо, не нашедшего костыль и припрыгавшего теперь к двери на одной здоровой ноге, держась за стены.

— Ты чего? Сдурел что ли? Чего приперся ночью?

— Дело есть. Посторонись!

Перед сном Сашка пил в одиночестве — на кухонном столе красовалась опорожненная до середины бутылка обещанного мне коньяка, остатки закуски и открытый ноутбук с погасшим экраном.

Я без приглашения уселся на его, на Сашкино, место. Показал ему на стул, куда друг, морщась и вздыхая, всеми силами показывая, как ему плохо, с трудом уселся.

— Та-а-ак, скажи мне, алкоголик ты несчастный, голова твоя соображает что-нибудь или мне утром прийти?

— Утром конечно. Я никого не ждал уже — спать хочу. Тебя-то звал вечером… Звонил между прочим!

Я с сомнением покосился на Рожкова — не любил откладывать на завтра дела. Хотелось прямо сейчас озвучить ему предложение. Смешно, конечно, звучит, но предложение — по-другому и не назовешь! Решил — сделал! Иначе ведь могу передумать…

— Я сейчас быстро изложу суть дела. Ты к утру обдумаешь, если сможешь. А не сможешь, — я потряс недопитой бутылкой. — Я завтра привезу Марию Григорьевну, и свобода твоя закончится! Да и пьянки тоже.

Сашка махнул рукой:

— Давай, рассказывай! Только быстро. Не так уж я и пьян. Может, сам тяпнешь?

Я покосился на коньяк, подумал, что, в принципе, можно было бы, но завтра мне утром машина нужна, а ехать снова сюда на такси не хотелось, да и могу ведь не протрезветь к тому моменту — как за руль тогда? Поставил коньяк под стол с глаз долой, дабы избежать соблазна.

— Рассказываю быстро. Твоей соседке, Эмме, нужен муж. Она хочет усыновить ребенка из детского дома, для этого нужны оба родителя. Хватай паспорт и беги… ковыляй то есть, завтра к ней.

— Не понял. Зачем паспорт?

— Муж, говорю, ей нужен. Женишься. Она же тебе нравится?

— Нравится, — Сашка встал, держась за стол, кое-как добрался до мойки и, включив холодную воду, начал плескать себе в лицо. — Но зачем ей ребенок?

— Блядь, Рожков, тебе-то какая разница! Это твой шанс — поможешь ей, она сама захочет тебя отблагодарить. Она — нормальная баба, ну, в смысле, женщина, — исправился я, вспомнив его вчерашние размышления по поводу женщин вообще и Эммы в частности.

— Нет. Ну, я даже не знаю. Куча детей. Все чужие. Ладно бы еще ее дети, но детдомовский… оно мне надо?

— Ты ж вчера восхищался ею! Ты ж вчера расписывал мне, какая она замечательная, как она тянет одна двоих детей! Так вот и помоги ей их тянуть!

— Так зачем она себе жизнь сама усложняет? Ребенок какой-то… у детдомовских знаешь какая генетика? Они насквозь больные все!

Я слушал молча. А мой друг Сашка Рожков, сам росший без отца, размышлял о том, какие эти дети все невоспитанные, что большинство потом алкоголиками и наркоманами станут. А когда вдруг упомянул, что его засмеют на работе, если узнают (а они обязательно узнают!), что женился на бабе с таким прицепом, что Мария Григорьевна бушевать будет, я встал из-за стола и пошел к выходу. Вслед неслось удивленное:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Пашка, ты куда?

— Иди ты на х..! Мудак ты, а не мужик! Без обид потом, ДРУГ!

А что ему ещё сказать? Вот и вся любовь, блядь…

Спускаясь вниз с Сашкиного третьго, остановился возле ее двери. Постоял, походил туда-назад по лестничной площадке. Но позвонить не решился — все-таки дети! Спят уже, наверное. Злой и разочаровавшийся в людях в принципе, и в Рожкове в частности, перепрыгивая через ступеньки, побежал вниз.

11. Эмма

Суббота — самый любимый день недели! Все, у кого рабочие дни понедельник-пятница, меня поймут! Вот оно счастье — открыть глаза, выспавшись до… ого, до половины десятого! Услышать рядом, под боком, сонное сопение дочки, запутавшейся носом в своих светлых кудряшках, подсунувшей под мой бок свою маленькую, но очень верткую пяточку. Понаблюдать, никуда не торопясь, за солнечным лучом, проникшим сквозь неплотно закрытые жалюзи. А потом, совсем невовремя, вспомнить Андрюшу, столкнувшись глазами с его портретом, мною же и нарисованным, висящим на стене.

Обычно на этом мое субботнее счастье заканчивалось. Завтрак. Уборка, стирка, глажка — вечный бег по кругу без надежды когда-нибудь жить по-другому. Вечером сходить погулять с Полинкой — в парк, изредка — в кино на мультики, или на аттракционы. Потом — обязательный поздний ужин с непременным мороженым до отвала… Вот это и есть субботнее счастье!

Но сегодня все пошло наперекосяк. Кирилл ушел еще в восемь — что-то буркнул, заглянув в спальню. Я, услышав, как он собирается, подхватилась с намерением проводить, но сына и след простыл. Упала назад, решив досмотреть сон. Вот и проспала еще полтора часа.

Я только села в кровати, выбравшись из дочкиного захвата, как в дверь постучали. Кого это принесло в такую рань? И почему не звонят — звонок, вроде бы, работал вчера, а именно тихонечко стучат. Вера Васильевна? Только она знает, что мы любим долго спать в выходные. Не глядя в глазок, не надев ничего на пижаму, я с полузакрытыми глазами, открыла дверь и, не глядя на свекровь, — что я в ней не видела-то, каждый день встречаемся — развернулась и пошла на кухню. И не услышала обычного: "Доброе утро, Эммочка! Где наши малыши?" Наоборот, в прихожей тихо и молча разувались.

Забеспокоившись — кого это я сейчас впустила в дом — я развернулась и резко шагнула обратно. И буквально влетела в мужскую грудь. Знакомый запах приятной туалетной воды и сильные руки, придержавшие, среагировавшие быстрее, чем я поняла, что произошло, вот то, что сразу вызвало в памяти непривычное, но уже не чужое, мужское имя. Глухо ухнуло о ребра сердце! И шепот на ухо:

— А ты еще красивее, когда просыпаешься…

И почему от слов этих, от голоса, которым они сказаны, от дыхания, легко коснувшегося моей кожи, спазмом сжалось сердце? И вместо того, чтобы тут же вырваться, избавиться от непрошенной близости чужого человека, я на несколько секунд прикрыла глаза, наслаждаясь его силой и уверенностью, забыв обо всем на свете. А потом, когда все-таки отступила, взглянув в лицо Павла, то встретилась с его задумчивым прищуром, разглядела улыбку на лице и, улыбнувшись в ответ, спросила:

— Тебе так понравился мой ужин, что ты пришел на завтрак?

Мужская улыбка стала шире. Он уверенно, как у себя дома, прошел на кухню и уселся снова на то самое место, словно совершенно ничего сейчас странного не произошло, словно несколько секунд назад я и не падала в его объятья!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Нет. Я уже позавтракал. Собирайся, мы едем жениться!

С трудом нащупав вмиг ослабевшими руками табуретку, я, чуть не промахнувшись, плюхнулась на нее, не сводя глаз с мужчины.

— Что-о?

— Же-нить-ся! Что непонятного? Я договорился, нас уже ждут. Месяц на размышления нам ведь не нужен? Еле уговорил, чтобы его не было.

— Но зачем тебе это? Я не понимаю…