Читаем без скачивания За Веру, Царя и Отечество - Валерий Шамбаров

Особо стоит коснуться и штампа "имперских амбиций", "постоянной угрозы" со стороны России, ее завоеваний, обеспечивших колоссальные размеры страны. Однако факты говорят, что в течение всего XIX в. Россия ни на одну из европейских держав не нападала и ни одной не угрожала агрессией. А вот наоборот — было. И не раз. И относительно размеров завоеваний не мешает вспомнить, что размеры Британской империи в то время были куда больше. Да и Франция вместе со всеми колониями не сильно уступала. Причем при русских «завоеваниях» (которые в значительной доле были все же добровольными присоединениями), и грузин, и армянин, и якут становились полноправными «русскими». В отличие от индуса в составе Британии или алжирца в составе Франции. И, кстати, к тезису о «дикости» и «варварстве» очень красноречивой иллюстрацией служат "опиумные войны". Когда Китай пытался препятствовать ввозу наркотиков, но дорогу им расчищали бомбардировки английских и французских эскадр. Насильно заставляли принимать опиум, целенаправленно травили страну, плодя наркоманов и создавая спрос, чтобы затем грести сверхприбыли. Или возьмем истребление американских индейцев, уничтожение патагонцев и огнеземельцев, подбрасывание зараженных оспой одеял. Или охоты англичан на тасманийцев, объявленных "не людьми". Или истребление франкоязычных метисов в Канаде в 1885 г. Это дела «цивилизованных» людей Запада, а не русских «варваров». За русскими-то никогда и ничего подобного не наблюдалось.

Столь же предвзятыми оказываются и другие "общеизвестные истины". "Русское пьянство"? Но Бисмарк, много лет проживший в России, пьяную женщину, валявшуюся под забором, в первый раз в жизни увидел в «культурной» Англии. И это его так потрясло, что он описал данный случай в своих дневниках. "Русское взяточничество"? Французские талейраны дали бы фору любым русским меншиковым. А в США в 1832 г. был даже введен в оборот красноречивый термин "дележ добычи" — когда вновь избранный президент или губернатор расплачивался разными "добрыми услугами" с теми, кто помог ему выиграть выборы. Взяточничество принимало даже легальные формы — во Франции считалось нормальным, когда чиновнику за решение определенного вопроса предлагалось "войти в дело". И таких примеров можно привести еще много, но все они будут говорить об одном — что обосновать фактами явление русофобии не получается. Никак не получается.

Куда более логично данное явление объясняется теорией Л.Н. Гумилева о «суперэтносах» — западном, евразийском (русском), мусульманском, китайском и т. п. Которые представляют собой исторически сложившиеся сообщества людей, отличающиеся друг от друга стереотипами мышления и поведения. А разные стереотипы мышления как раз и создают представления о "загадочной русской душе". Ну а то, что не всегда понятно и «загадочно», то чуждо и вызывает барьер недоверия. При этом я вовсе не хочу обосновывать какое-либо превосходство российского суперэтноса перед западным — они просто другие.

Так что и корни русофобии, можно сказать, сложились исторически. Западный суперэтнос всегда считал себя «наследником» римско-греческого мира. Для которого как раз и было характерным признание в качестве «цивилизации» только собственных порядков и обычаев, а все народы, не входящие в собственную систему, объявлялись «варварами». Сюда же наложились и особенности другого типа мышления — католического. Которое не только в вопросах религии, но и в вопросах бытовой, социальной и государственной организации объявляло все, отличающееся от собственного, ложным и враждебным. А на основе подобных представлений мыслители-гуманисты эпохи Возрождения породили теорию «европоцентризма», согласно которой главным и единственным носителем цивилизации объявлялся западный мир, остальные же народы признавались «неисторическими», способными получить культуру только от европейцев. И если в наше время эта теория затрещала по швам, сохраняясь лишь на уровне инерции мышления, то в XVIII–XIX вв. она была общепризнанной, позволяя и объяснить технические успехи Запада, и обосновать «просветительскую» необходимость колониальных захватов.

Ну а русские попадали под ту же теорию — «неисторический» народ, а претендует на роль мировой державы! Что же касается конкретных обвинений, разобранных выше, то их в значительной мере можно отнести к закономерности, которая хорошо известна психологам, — любой человек, начиная выискивать недостатки у другого, в первую очередь склонен приписывать ему собственные пороки. Более понятные и более близкие собственной психологии. Но тем не менее, одними лишь суперэтническими различиями явление русофобии тоже не объясняется. Ведь при непосредственных контактах русских и западноевропейцев им почти всегда удавалось и удается найти общий язык. Те же солдаты в заграничных походах быстро сходились с местными жителями. А многие немцы, французы, шведы, ирландцы и т. д. поступали в Россию на службу или переселялись в качестве фермеров, торговцев, ремесленников. Иногда «обрусевали», иногда сохраняли национальные особенности, но тоже всегда находили взаимопонимание с местным населением. А с другой стороны — Запад часто находил взаимопонимание с Османской империей. Отличавшейся от европейцев куда сильнее России. Так что вывод следует еще один «психологическая» разница становилась благодатной почвой для целенаправленной политической пропаганды.

А этим оружием европейцы умели пользоваться очень хорошо. Еще Наполеон успешно применял для раскачки противостоящих государств пропаганду свобод, декларированных в его "наполеоновском кодексе". (Между прочим, сам он этот кодекс в своих владениях и не думал вводить.) Ну а в XIX в. его опыт успешно переняла Англия, а затем и Франция, занявшись экспортом идей либерализма. А поскольку на протяжении почти всего этого столетия их соперницей или противницей оказывалась Россия, то пропагандистское оружие чаще всего использовалось против нее. Эти информационные войны велись из года в год, из месяца в месяц, что и привело к формированию в "общественном сознании" устойчивого антироссийского штампа.

Но и в самой России следствиями тех же информационных войн стали два побочных явления — панславизм и западничество. До XIX в. панславизма как такового не существовало. Воевали и со славянами-поляками, а на Балканах не делали различия между поддержкой славян и других христиан — молдаван, валахов, греков. И истоки панславизма, как и его суть, сильно отличались от пангерманизма. Пангерманизм родился в разобщенной Германии, выражая на первых порах ее тягу к объединению, а затем трансформировался в теорию возвышения и дальнейшего расширения объединенной Германии. А панславизм стал инстинктивной реакцией на слишком явную систему "двойных стандартов" со стороны европейских держав. Откуда следовало — надо искать других друзей, близких по крови, более «родных», чтобы вместе с ними противостоять единому фронту Запада. Иногда это оказывалось верным, и некоторые славянские народы действительно проявляли искреннюю тягу к России. Но часто оставалось иллюзией — и панславистские идеи использовались различными славянскими политическими группировками лишь по мере собственной выгоды. Но во всяком случае, никакие, даже самые крайние российские панслависты не провозглашали цели объединения всех славян в одно государство. В лучшем случае речь шла лишь о союзе при главенстве России.

Нужно коснуться и русского западничества, также оказавшего заметное влияние на последующие исторические события. Причем в данном случае под «западничеством» я вовсе не имею в виду заимствование технических или культурных достижений Европы и Америки. Это явление вполне нормальное. Почему бы не поучиться полезному? Я хочу рассмотреть те уродливые формы западничества, которые выросли из семян все той же русофобии, но пересаженной на собственную русскую почву. И выражающиеся формулой: "У них все хорошо, у нас все плохо". Нет, такое западничество родилось не при Петре. Да он и сам говорил: "Европа нужна нам лет на сто". Чтобы преодолеть техническое отставание и не стать чьей-нибудь колониальной добычей, как Китай. Не внедрилось подобное западничество и при немке Екатерине II. Она правила, опираясь на русскую национальную основу, подчиняла политику русским национальным целям, и вряд ли можно найти какую-то самоподгонку под иностранные образцы в Потемкине или в канцлере Безбородько, выражавшемся: "А як матушка императрыця скаже, то нехай воно так и буде".

А вот пушкинская Татьяна, хотя и "русская душою", уже не могла по-русски письмо написать и переходила на французский. Потому что западничество вошло в Россию при Александре I. И не из-за того, что русские в Наполеоновских войнах повидали Европу и призадумались над ее благосостоянием. Это миф. В Европе, разоренной многолетними войнами, никаким благосостоянием тогда и не пахло. И впервые-то побывали за рубежом только солдаты и младшее служилое офицерство, западничеством отнюдь не заразившиеся. А укоренилось оно именно в верхушке общества, которая и раньше никакими преградами не была отделена от зарубежья. Произошло же это не в войну, а после смерти Павла I, державшего аристократию в строгой узде. И высшее дворянство ошалело от обретенных «свобод», да и сам Александр принялся играть в либерализм. В это время и из-за границы хлынули беженцы от наполеоновских завоеваний — и не служилые специалисты, как при Петре, или искатели заработка, как при Екатерине, а тоже из «верхов», привнося в российское общество свой «лоск» и свои суждения. А после победы над Бонапартом, когда Россия утвердила свое могущество, данные процессы активизировались. Александр примерялся к роли общеевропейского арбитра, и его окружение тоже вовсю подстраивалось "под Европу". Шла интенсивная космополитизация аристократии — и через браки с западной знатью, и через расплодившиеся масонские ложи, и через западные моды, через западных учителей и гувернеров. И через «передовые» либеральные учения, популяризаторами которых стали англичане и французы.