Читаем без скачивания Второй вариант - Юрий Теплов

Харько́в начал с нее безо всякой просьбы, будто услышал мелодию, бившуюся в голове Новикова. И тот, слушая, видел цветущие розовым цветом гранаты и красно-дымный факел, загородивший узкую дорогу. Да, песенный рефрен больше ассоциировался не с деревьями. В отгороженной клетушке — спальне-кабинете начальника поста старшего лейтенанта Шлямара — лежали на столе несколько похожих на лимоны формой и размером гранат. На кровати автомат, на стене подсумок с дисками — рядом с фотографией, с которой таращил глазенки, прижавшись к матери, крохотуля-мужчина по имени Женька. Гранаты, автомат, фотография, а снаружи запорошенные снегом окопы — и «гранатовый цвет, гранатовый цвет...».

Ну где же ты бродишь теперь, сержант Леха Харько́в? Куда увела тебя твоя песня? Может быть, ты давно уже в своей родимой Воркуте, там, где жил и живет один красивый ненадежный человек? Забудь, сержант! Всякое бывает в жизни. Не дождался тебя тот человек — значит, не хватило чувства, значит, не хватило верности. Считай, что к лучшему, потому что солдату без верности никак нельзя.

В песне, которую пел Харькбв, было два незнакомых Новикову куплета. Сержант Николай был у него родом не с Украины, а с Амура и перед боем вспоминал великую таежную реку, именуя ее Батюшкой. Видимо, каждый исполнитель добавлял в песню то, что ему ближе. Хотя сюжет оставался таким же... Попал однажды Абдулла в засаду, и русский сержант поспешил ему на выручку. Они сражались рядом, а потом, когда кончились патроны, Николай стал выносить с поля боя афганского сарбаза...

Новиков вздохнул и подумал, что так и улетит, не узнав прототипов героев песни. А ведь были же, были! Он сплошь и рядом натыкался на какие-то похожие события, но совсем другие, хотя тоже повествующие о дружбе между советским и афганским воинами, о стремлении всегда прийти друг другу на помощь. И память с готовностью прокручивала немые кадры жданных и нечаянных встреч.

...На поляне, спускающейся к реке, тесно от многолюдья, шумно и весело. В афганский полк приехали советские зенитчики. Стоял на поляне стол, накрытый красным полотном. Развевались на высоких шестах флаги: афганский и советский. Были, как водится, речи, понятные даже без переводчика. Подполковник Иван Кадатко вручил лучшим сарбазам советские знаки солдатской доблести. Потом начались соревнования в стрельбе из личного оружия, где победителем всегда становится дружба. В полевой кухне варился плов для совместного обеда.

А под цветущим гранатом сидели командир полка полковник Абдул Гафур, подполковник Александр Шапошников и он, прибывший по служебной необходимости человек — Новиков.

— Вот здесь это было, — сказал Шапошников.

Новиков невольно огляделся: редкие деревья были в цвету. Представил, как крадется в сумерках убийца, как, подняв пистолет, ловит на мушку появившегося на крыльце Абдулу Гафура. Как, услышав выстрел, выбегает из дома Шапошников. Но, видно, дрогнула рука у бандита, промахнулся и кинулся прочь от бросившегося вслед русского офицера.

Они живут рядом, Шапошников и Абдул Гафур. Обоих служба заставила покинуть на время семьи. И у того, и у другого по трое детей. Детям всегда снятся розовые сны, и даже судьба отцов им кажется розовой.

У Абдулы Гафура в восемьдесят первом душманы убили брата. А ему самому уже пришло третье письмо с угрозами: не уйдешь отсюда — будет то же, что с братом...

Они сидели в тот предвечерний час под розовым деревом и еще не знали о том, что не доведется им отведать плова, что через полчаса на позицию одной из батарей нападут душманы, и тревога раньше времени завершит этот веселый праздник дружбы...

Праздник праздником, а будни — вот они: взрывы, выстрелы, протянутые ручонки афганских детишек, заострившиеся лица раненых. И Удут, ушедший в неведомую жизнь. И Ширахмат, сказавший в лазарете: «Когда-нибудь у нас тоже будет много своих врачей...»

Конечно, будет. Ради нее, этой будущей жизни, рискуют собой ясноглазые мальчишки из России. Ради нее полз под выстрелами мудрый Цагол-Ахмат и шептал, склонившись над бездыханным телом сержанта афганской армии:

— Ареф! Ареф!

Но сержант Ареф не шевелился. Рядом с ним валялась простреленная фуражка, из фляжки тоненькой струйкой сочилась такая дорогая вода, за которой он отправился к реке.

Однако сержант не был ранен, пули чудом миновала его. И все же лежал бездыханный, и синь уже тронула смуглое лицо. Цагол-Ахмат разжал его рот, припал губами к губам, такой способ искусственного дыхания тоже есть...

Об этом эпизоде Новикову рассказал сам Ареф, который уже в чине лейтенанта служит в одном из афганских полков. Повидав Цагол-Ахмата, Новиков передал ему от Арефа наклон.

— У него был тепловой удар, — сказал он. — Очень храбрый мальчик. Если останется жив, большое будущее ждет его.

Если останется жив,.. А в песне, которую пел сержант Харько́в, такой же мальчик по имени Абдулла погиб. За новую жизнь приходится платить дорого. Сержант Николай вытащил Абдуллу с поля боя, но душа его уже отлетала к верхним людям.

И вижу я сноваГранатовый цвет,И слышу я слово:«Засада».И вижу живого,Кого уже нет,Сарбаза из Джелалабада...

Харько́в обещал спеть еще одну песню, его любимую — про казака и журавушку. И уже начал ее. Но снаружи раздалась пулеметная очередь, сорвала всех с мест и кинула по местам боевого расчета. Новиков тоже, прихватив автомат, выскочил с ребятами, нисколько не сомневаясь, что кто-то пытался незаметно пробраться к объекту.

Ночь в мгновение проглотила людей, оставив их вдвоем с майором Виктором Заикой.

— Это я приказал дать очередь, — сказал майор, — чтобы проверить, как будет действовать личный состав. Пойдемте посмотрим.

В ближайшем окопе, привалившись к брустверу, выискивал цель рядовой Бахтияр Эргашев, незаменимый повар этого заоблачного гарнизона. В БМП занял свое место расчет младшего сержанта Марата Минбаева. Сосредоточенно и хмуро вглядывался в ночь неуемный хохотун младший сержант Анатолий Толстухо. Люди были готовы к бою.

Возвращались после тревоги весело и шумно. Снег похрустывал, такой же снег, как в России. Новиков оказался рядом с Леонидом Харько́вым. Спросил его:

— Не знаешь, где родилась песня «Гранатовый цвет»?

Спросил, заранее готовый услышать: «Нет.» Но тот сказал:

— Знаю. В Шинданте.

— А кто ее написал?

— Забыл. Там у многих она записана на магнитофон. Так вот, перед тем как петь, какой-то лейтенант говорит, что эту песню написал его друг, погибший в боях с душманами. И фамилию называет... Там же и сержант из песни служил.

— А он жив?

— Вроде бы жив...

Три дня у Новикова еще было в запасе. Три дня — это целая вечность. Можно успеть туда и обратно. Какой он журналист, если не воспользуется такой возможностью?..

Возвратившись рано утром в Кабул, он не стал заезжать в гостиницу, а попросил Заику подбросить его к аэродрому. Новиков даже не сомневался, что ему повезет, И точно: подоспели в самый раз, пилоты уже направлялись к вертолету, запланированному в Кандагар.

— Возьмите! — с ходу взял быка за рога Новиков.

Командир, поглядев на корреспондентское удостоверение, подмигнул членам экипажа и спросил:

— Возьмем? Глядишь, и мы в газету попадем!

— Возьмем, — дружно согласился экипаж...

Знал бы командир, чем это для него обернется!

Вертолет закрутил лопастями, дрогнул, оторвался от земли. Рейс был грузовой: ящики, скрученные в жгуты матрацы, мешки, завязанные зелеными шнурами от маскировочных сетей. И они в грузовом отсеке вдвоем с борттехником по имени Толик, волосатым, усатым, с насмешливыми глазами.

— Когда о тебе пишут, это еще ничего, — говорил Толик. — А фотографироваться в газету — увольте! Ты что, в приметы не веришь?

— Не верю, — ответил Новиков.

— А я верю. По всем приметам, жить мне до самой глубокой старости. И с большой пенсией, — захохотал, обнажив ряд железных зубов..

Новиков достал блокнот, хотел записать для начала фамилия членов экипажа. Но Толик замахал на него руками:

— Чур меня!

— Опять, что ли, примета?

— Я, понимаешь, не совсем положительный. Залетишь ты с моей фамилией. Как бы это тебе сказать... В общем, взысканий у меня маленько больше, чем поощрений...

Вертолет шел над горами. Внизу было то желто-зелено от травы, то бело от снега. Толик прошел к мешкам, что-то стал увязывать, укреплять.

Новиков раскрыл блокнот, и из него выпал бланк телефонограммы: «Люблю, целую...» Ничего, до встречи осталось три дня. И еще несколько часов. А ведь жена, как пить дать, примчится в аэропорт. «Ариана» ходит не каждый день, и подгадать к рейсу совсем нетрудно.

Он вспомнил один давний случай, когда жена тоже примчалась к нему. Он только что начинал заниматься журналистикой, работал в малой газете, хотел все успеть, все описать, все испытать сам. Вот это «все испытать» и дернуло его однажды за язык во время командировки к десантникам. Тогда комбат, подначивая, спросил его: