Читаем без скачивания 1918 год на Украине - Сергей Волков

Так как ведению моему в санитарном отношении должны были подлежать части не только десантной армии, но и десантного транспортного, очень многочисленного, флота, то в моем управлении был намечен и этот отдел. Эвакуация в тыл всех раненых и больных была направляющей идеей в наших расчетах. Почти все наши санитарные установления были намечены под автомобильную тягу и рассчитаны на большую скорость передвижения.

Как участник Русско-японской войны (оборона Порт-Артура), я старался применить все новшества и усовершенствования в сухопутной и морской службе, которые в течение десяти предшествующих лет моей службы в морском министерстве упорно проводились во флоте и через посредство главного санитарного инспектора флота тайного советника Зуева – и в нашей армии. Укажу на три из них, касающиеся боевой санитарной службы

1. Мы наметили сортировку раненых при помощи путевых ярлыков, которая была принята в русском флоте по моему предложению и неоднократно испытана на маневрах в Балтийском и Черном морях. Система эта была премирована на Международном съезде Красного Креста в Лондоне в 1913 году. Съезд постановил поручить своему постоянному органу в Женеве сделать предложение всем державам, подписавшим Женевскую конвенцию, ввести ее в армиях всех стран, чтобы путем однообразия обозначений на ярлыках облегчить участь раненых, попавших к неприятелю.

Вопрос о введении этой системы сортировки раненых обсуждался также и в нашей армии, в особой комиссии под председательством лейб-хирурга профессора Е.В. Павлова. [188] Комиссия эта состояла при военно-санитарном ученом комитете. Членами ее были от армии – портартурец хирург, доктор медицины В.Б. Гюббенет, [189] впоследствии начальник санитарной части фронта, и профессор Императорской Военно-медицинской академии хирург Р.Р. Вреден. [190] От флота же два порт-артурца – хирург доктор Кинаст и я.

Несмотря на то что эта комиссия единогласно признала необходимым ввести эту систему и в нашей армии и невзирая на то, что запрошенные военные округа также высказались за эту систему, дело затягивалось. Главный военно-санитарный инспектор Евдокимов, видимо, был шокирован тем, что инициатива реформы для армии исходила от флота.

Вскоре началась война. При наступлении немцев на Варшаву газеты писали о крайней неудовлетворительности эвакуации и скоплении большого количества раненых на железнодорожных станциях, остающихся без помощи по нескольку дней. В «Новом времени» появились две статьи двух виднейших его сотрудников – Меншикова и Столыпина. Один из фельетонов Меншикова «Должны победить» был целиком посвящен моей системе сортировки раненых. Оказалось, что Меншиков и Столыпин были инспирированы по этому поводу профессором лейб-хирургом Е.В. Павловым, который, как председатель комиссии, признавшей эту систему необходимой и для нашей армии, был возмущен отношением Евдокимова к этому вопросу. Он лично отвез экземпляры написанной мною по этому поводу брошюры Меншикову и Столыпину. Меншиков возмущался, что военное ведомство до сих пор не ввело у себя эту систему. Аналогичную статью поместил и Столыпин.

2. Затем в нашей тайной комиссии мы решили снабдить десантную армию, помимо индивидуальных пакетов, даваемых каждому воину, также и готовыми повязками для артиллерийских ран и для ожогов. Эти повязки были приняты в нашем флоте также по моему предложению, на основании опыта в Порт-Артуре. Они предназначались лишь для санитарного персонала и полевых санитарных установлений. Цель этих повязок дать возможность фельдшеру и врачу в бою наложить стерильную повязку немытыми руками, ибо опытом доказана полная невозможность достигнуть стерильной чистоты рук у санитарного персонала в районе совершающихся военных действий вплоть до операционного стола. На санитарной выставке в Петербурге в 1913 году повязки эти были премированы большой серебряной медалью.

3. Третьим новшеством, которое мы наметили для будущей десантной армии, тоже на основании опыта в Порт-Артуре, был принцип свободного обмена носилками между всеми частями армии: раз положенного на носилки раненого по возможности не перегружать в другие носилки вплоть до операционного стола.

В общем, все эти наши соображения были продиктованы необходимостью крайнего ускорения эвакуационных действий.

Что касается вопроса о комплектовании армии солдатами, то командование полагало, что условия для этого будут благоприятные. Солдаты могли бы быть набраны из людей соответственного возраста, хорошего здоровья и вполне надежных в отношении морали и политической ориентации. Из трех миллионов пленных надо было отобрать только 200 тысяч человек. Для этого была образована особая комиссия под председательством контр-адмирала Ислямова, [191] известного мусульманского деятеля. Думали, что надежнейшим элементом при вербовке будут татары.

Командный состав решено было навербовать в Одессе, где скопилось, как думали, до 30 тысяч офицеров. Для этого были открыты вербовочные бюро. Предполагалось, что бюро будут тайными. На самом деле они были совершенно явными. Решено было набрать до 5 тысяч офицеров.

Весь офицерский состав имели в виду отправить на особых пароходах морем, сначала во Францию и оттуда морем же на острова Эзель и Даго. Записывались очень охотно, тем более что большинство было в крайне тяжелом материальном положении.

Когда подготовительные мероприятия были разработаны и началась вербовка офицерского состава, в гостинице, где остановился Гучков, состоялось несколько совещаний начальствующих лиц. На некоторых из этих совещаний был и я.

Помню одно, на котором было человек около двадцати. Кроме генерала Шварца и Филатьева, [192] бывшего помощника Гучкова по его должности военного и морского министра при первом Временном правительстве, было еще несколько генералов, фамилии которых я позабыл. На этом же заседании было три адмирала: адмирал Канин [193] и вице-адмиралы Покровский [194] и Хоменко.

Тайна плохо соблюдалась. Такое собрание, конечно, не могло быть незамеченным, тем более что во главе был сам Гучков. Потом уже оказалось, что в этой же гостинице находилась и тайная организация большевиков.

Кого следовало бы винить в этой неосторожности, я сказать затрудняюсь, но полагаю, что в этом был повинен скорее сам Гучков, не понимавший степени большевистского задора и значительности своей особы в революционных судьбах Российского государства. Всюду его можно было видеть и со всеми его можно было встретить разговаривающим. Собрание же в номере гостиницы столь значительного числа настоящих и бывших начальствующих лиц в военной форме скорее можно было назвать предумышленностью, мне непонятной, чем осторожностью.

Сам Гучков наметил день своего отъезда в Париж с генералом Филатьевым, чтобы подготовить операцию в штабе маршала Фоша. Намечены были также сроки отъезда генерала Шварца с его штабом. В Германию выехала комиссия с адмиралом Ислямовым для вербовки.

Все эти приготовления неожиданно рухнули благодаря обстоятельству, которое я опишу в следующей главе.

* * *

Ранней весной 1919 года неожиданно в Одессу приехал из Константинополя будущий маршал Франции генерал Франшэ д'Эсперэ, главнокомандующий союзными войсками на Ближнем Востоке.

В это время Одессу занимали французские войска генерала д'Ансельма и на рейде стоял англо-французский флот. Одновременно городом и его округом управляли русские добровольческие части от имени генерала Деникина.

Большевики приближались к Одессе, их иррегулярные части постепенно захватывали ближайшие города. Французских войск было мало. Они почти не вступали в борьбу с большевиками. У добровольцев в распоряжении была только офицерская бригада [195] генерала Тимановского, [196] в составе около трех тысяч человек. Она находилась вне Одессы, по линии железной дороги, и сдерживала большевистские отряды, напиравшие на Одессу. Между тем на довольствии, в штабе Одесского военного округа, числилось около 10 тысяч человек.

Генерал Франшэ д'Эсперэ был недоволен действиями русских военных властей, назначенных генералом Деникиным. После разговоров с различными русскими политическими деятелями, скопившимися в большом числе в Одессе, он пожелал переговорить и с генералом Шварцем, жившим на Пушкинской улице, вместе со своей женой после того, как он переехал из квартиры моего отца.

В это время Шварц был болен и лежал в постели с температурой 39 градусов. Вдруг к нему на квартиру приезжает сам Франшэ д'Эсперэ. Войдя в комнату больного и увидев у постели генерала его жену, Франшэ д'Эсперэ коротко бросил ей: «Мадам, вуле ву сортир», любезность не французская. После получасового разговора с глазу на глаз он уехал.