Читаем без скачивания Соперницы - Шарлотта Бронте
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако со знатью и состоятельными людьми Стеклянного города Веллингтонии она была совсем иной. Титул и богатство отца, его власть и политическое влияние ставили Мэри Перси над самыми значительными людьми провинциальных Стеклянных городов, ведь, не будем забывать, короли, их семьи, сановники и вельможи – все обитали в Витрополе. Местное общество свидетельствовало ей почтение, приглашало ее на торжества, словно королеву, а молодые дамы брали с нее пример во всем, что касается моды и вкуса. Однако такого рода внимание оставляло ее равнодушной. Если она и приходила на светский раут (что случалось нечасто), то держалась с холодной неприступностью, выражавшейся не в заносчивости манер, а в том, как она тихо занимала отведенное ей почетное место и равнодушно кивала тем, кто набивался ей в друзья. Роскошью выезда с ней могли соперничать многие, однако никто не умел так величественно пройти через толпу в шелках и атласе, по пути к карете, и ничей экипаж не трогался с таким шиком. А вдобавок ко всему, равнодушно простившись с теми, кто раболепно ловил малейшие знаки ее расположения, она тепло приветствовала кучера или лакея – и как же их ответные улыбки и веселые слова не походили на почтительное молчание именитых особ! И все же ее замкнутость не оскорбляла благодаря естественности манер и полному отсутствию спеси. Когда в зал входила, сверкая атласом и драгоценными камнями, важная (или претендующая на важность) особа, хозяйка, разумеется, тут же представляла ее достопочтенной мисс Перси, но если дама обращалась к ней как к равной или даже свысока, то достопочтенная мисс Перси, скользнув по гостье равнодушным взглядом, пожимала протянутую руку и, произнеся необходимую вежливую фразу, отворачивалась, будто они незнакомы. И это, читатель, равно относилось к титулованным и нетитулованным; ни бархатное одеяние, ни шелковое платье не удостаивались от нее большего привета, чем алые щечки и домотканый передничек. Мы знаем, что ее отец, при всей своей ненависти и презрению к человечеству, не распространяет эти чувства на женщин, однако он клянется Сциллой, что если увидит, как женщина напускает на себя чванство, тщится занять мужское место и выказывает презрение к супругу, то своей рукой отсечет ей голову. Так вот, в его дочери не было и капли подобного зазнайства.
И хотя лорд Элрингтон презирал всякую дружбу и ни на кого не смотрел с улыбкой, хотя он выгнал из дома обоих сыновей и под угрозой жесточайших кар запретил им вновь к себе приближаться, дочь всегда была ему отрадой: весь свет его любви, за исключением редких лучиков, перепадавших иногда супруге, изливался на это аристократическое дитя природы. Она ни в чем не должна была иметь нужды. Все ее желания должны были исполняться, и горе мужчине, женщине или ребенку, которые посмели бы ее задеть, или слуге, не исполнившему приказание юной госпожи. Читателям не стоит думать, будто он вдали от дочери нежно о ней вспоминал, лил слезы в разлуке или хотя бы часто писал письма. Однако если он все же думал о дочери, писал ей или навещал ее в имении, то с неизменным удовольствием и без обычной своей цинической усмешки. Более того, Мэри была единственным существом в мире, которое он удостаивал улыбки или ласкового слова; она одна радовала его и внушала ему гордость. Впрочем, как бы лорд Элрингтон ни баловал свою дочь, за малейшее ослушание либо попытку возразить он безжалостно прибил бы ее на месте. Однако Мэри Перси и не перечила отцу ни в чем. Он был для нее всем; от малейшего недоброжелательного слова о лорде Элрингтоне, сказанного в ее присутствии, она вспыхивала гневом, и человек, допустивший такое высказывание, уже никакими силами не мог вернуть себе ее расположение. Она знала про ужасную репутацию отца, про его неумолимый и буйный нрав, про нескончаемые попытки ввергнуть страну в пламень революции и войны, знала все или почти все о рассеянном образе жизни, который он ведет, – и не придавала этому значения. Все, что делает отец, если не правильно, то по крайней мере частично оправдывается обстоятельствами. Все его поступки – великие. Их совершил ее родитель, на которого она взирала со смесью страха и восхищения.
Я позволил себе довольно пространное отступление касательно достопочтенной мисс Перси, однако оно было необходимо, чтобы ближе познакомить с нею читателя. Мы оставили ее прогуливающейся в парке чудесным осенним утром. Вскоре к дочери присоединился лорд Элрингтон. Он был в перчатках.
– Мэри, я собираюсь в город. Карета готова. Можешь поехать со мной. Собирайся, дитя.
– Мне кажется, я готова.
– Что? Ты не проводишь час или два за туалетом, прежде чем куда-нибудь отправиться?
– Нет, я еду как есть. Не стоит тратить время на переодевание.
– Я ненавижу ханжество, дитя, лучше скажи честно – ты считаешь, что и без того хороша?
– Да, считаю. Домой, Роланд. Теперь, отец, я готова. Нед, – обращаясь к проходящему верзиле, – отведи Роланда в усадьбу. И вот – выпей за возвращение моего отца.
Она с улыбкой вложила ему в ладонь соверен.
Рослый малый почесал голову.
– Буду пить и за него, и за вас, миледи, пока не пропью все.
Подъехала карета. Отец и дочь сели, и экипаж на смазанных колесах покатился по гладкой дороге в город. Мисс Перси нарушила недолгое молчание, сказав:
– Отец, я читаю книги, присланные из Великого Стеклянного города, и они рождают во мне сильнейшее желание его посетить. Не возьмете ли вы меня с собой?
– Ты правда хочешь его увидеть?
– Да, очень хочу.
– Ладно, в таком случае поедешь со мной.
– Я хотела бы поблагодарить вас, только в этом нет нужды.
– Я догадываюсь, что ты рада. Только
