Читаем без скачивания И нет любви иной… - Анастасия Туманова

– А где Роза? – силясь сесть, испуганно просипел он.

– Вот балда! – Белаш перестал его трясти. – Очнись, брат, ты её в руках держишь. Как ты бабу свою в этой каше выловил – зарежь, не пойму.

Роза лежала поперёк колен Ильи – неподвижная, с закрытыми глазами. Её юбка, порванная и мокрая, задралась выше колен. Машинально Илья одёрнул её. Стараясь, чтобы не дрогнул голос, спросил:

– Она жива?

– Если не отпустишь – может и помереть.

Илья с усилием взял Розу на руки, перевернул вниз лицом. Она застонала. Ледяная рука слабо ухватилась за запястье Ильи.

– Смоляко?..

– Фу! Слава богу… Розка, ну разве можно так?.. – растерянно прошептал он, прижимая её к себе. – Что же ты, дура, сотворила-то? Ещё б чуть-чуть – и не успели бы мы…

– Я… я хочу домой…

Рыбаки, стоящие рядом, весело, облегчённо рассмеялись.

– Неси домой, – ухмыльнулся Белаш. – Там сам разберёшься, как её в чувство приводить. Помощь занадобится – покличешь.

– Иди к чертям! – огрызнулся Илья. Помедлив, добавил: – Спасибо, брат.

Белаш отмахнулся. Пересиливая подступившую тошноту и дрожь в коленях, Илья поднялся на ноги, перекинул Розу через плечо и понёс её к посёлку. Следом толпой потянулись рыбаки. Вскоре берег был пуст, и только растрёпанные волны с рёвом выбрасывали на оползающую гальку обломки разбившихся о камни шаланд.

Полночи Илье не давал спать кашель и болезненные вздохи Розы. Лёжа в темноте, он чувствовал, как Роза дрожит рядом с ним, как судорожно кутается в одеяло, которое быстро всё оказалось на ней, как накрывает голову подушкой. Зная характер Чачанки, Илья сколько мог прикидывался спящим, но к рассвету, когда Роза зашлась в долгом приступе сиплого, лающего кашля, всё-таки не выдержал:

– Тебе очень плохо? Да? Может, за Лейбой в город съездить?

– Спи ты, каторга… – придушенно выругалась она в подушку. – Никого мне не надо! Чихнуть спокойно не дадут, тьфу…

Голос её прозвучал обычно, ворчливо, и Илья, сам измученный штормом, борьбой с волнами и бессонной ночью, уснул в минуту.

А утром Роза, не вставая с постели, хрипло спросила:

– Ты чего по дому толчёшься? В город на базар не идёшь разве? Долго мне на тебя ещё любоваться?

Илья сразу понял, что сегодня он никуда не уйдёт. Шагнув к кровати, он сдвинул рукой с подушки жёсткие от соли, спутанные с водорослями волосы Розы… и мороз пробежал по спине, когда он увидел на постели багряные пятна.

– Роза, это что?

– Дурак… не знаешь, что у баб такое бывает?

– Зачем ты мне голову дуришь! Это не то совсем! От кашля, да?!

– Отвяжись, добром прошу… – глухо проговорила Роза, отворачиваясь к стене.

– Я за Лейбой поехал.

Она не отвечала. Потемнев, Илья сорвал со стены узду и быстро вышел.

Старый раввин Лейба Аронсиони появился в рыбачьем посёлке через два часа, сидя на лошади позади Ильи. Это был старый, благообразный, оборванный еврей, весь обвешанный сумочками, мешочками и узелками с травами и порошками. Диплома врача у Лейбы, разумеется, не имелось, но знахарем он слыл отменным и более или менее успешно лечил любой недуг: от открытых переломов до белой горячки. Когда Лейба, охая и причитая, сполз на животе с крупа буланого, всю дорогу мучившегося от невозможности пуститься рысью (раввин побаивался быстрой езды), он увидел странную картину: перед кабаком Лазаря стояли, сидели и лежали люди. Казалось, целый посёлок явился сюда в разгар дня. Три десятка осёдланных лошадей бродили у коновязи. Кучками стояли непривычно молчаливые женщины. Старый покосившийся плетень плотно облепила ребятня, а Лазарь, сидящий на окне дома ногами наружу, и не думал её прогонять. У самого крыльца, растянувшись в пыли и положив головы на животы жен, лежали приехавшие из Одессы евреи. Было тихо.

– Что за шамес? – вежливо поинтересовался старый раввин, обращаясь ко всем сразу. – Где Роза?

Лазарь слез с окна. Кряхтя, пошёл открыть дверь для раввина. Кое-кто было поднялся, чтобы пойти следом за ним, но Лейба, остановившись в дверях, строго велел:

– Ждите здесь, божьи дети.

– Мне, Лейба! – шёпотом попросил Илья. – Можно мне?

– Сиди тут, босяк!

Тяжёлая дверь захлопнулась. Илья медленно опустился на землю, и во дворе трактира снова наступила тишина, которую изредка прерывало лишь лошадиное фырканье у коновязи. Вскоре в окне появилась седая голова Лейбы.

– Янка, иди сюда!

Худая, маленькая, сморщенная, как высохшая репа, жена Иона, первая в посёлке колдунья, помчалась в дом. С её уходом стало ещё тише. Над морем висел белый шар солнца, к нему неслись, пронзительно вскрикивая, беспокойные чайки. Время ползло бесконечно, Илья уже извёлся, выкуривая третью подряд трубку и без конца сплёвывая от горечи во рту. По земле потянулись, всё удлиняясь, чёрные тени. День перевалил на вторую половину, но никто не думал уходить, словно у сидящих перед трактиром людей не имелось ни своих дел, ни ремесла, ни семей. Даже рыбаки, пропустившие утренний лов, похоже, не думали об этом; даже молочники-молдаване не ехали в город, забыв о пропавшем от жары товаре. Лазарь, вздыхая, уже третий час тёр полотенцем гранёный стакан. Юлька лежала, закинув руки за голову, на земле под грецким орехом и жевала травинку. Цыгане, чудилось, обратились в статуи и даже не отодвигались от палившего их лица солнца.

Наконец взвизгнула дверь. Разом поднялись все головы. На двор стремглав вылетела Янка. Её морщинистое коричневое лицо было заплакано.

– Ну что, ну что? – засыпали её вопросами. Янка, не отвечая, обхватила руками столб плетня и тихо завыла, мотая обвязанной белым платком головой. Илья, бросив в пыль трубку, одним прыжком очутился рядом с ней… Но дверь скрипнула снова, и на крыльцо вышел старый Лейба. Люди хлынули к трактиру.

– Что с Розой, Лейба? – сдавленно спросил Илья.

Слезящиеся глаза старого еврея смотрели поверх голов на слепящее солнце. Лейба молчал до тех пор, пока Илья не зарычал, и лишь тогда нараспев, дребезжащим голосом произнёс:

– Бог один, Илья, и все мы дети его. Он отпускает нас на эту землю, он забирает нас с неё. Против его воли…

– Равви!!! – в голос заорал Илья, впервые в жизни перебив человека старше себя. – Что с Розой?!

Мышиные лысые веки Лейбы задрожали. Он провёл сухими ручками по лицу, по груди.

– Наверное, уже поздно.

По толпе людей прокатился единый вздох. Несколько человек подбежали ближе к крыльцу… и отшатнулись, увидев лицо Ильи, упавшего на колени перед старым евреем.

– Равви! Лейба! Да нельзя же так! Этого и быть не может! Что ты говоришь, она же здоровая, как моя кобыла! Скажи, что ей надо! Вылечи её! У меня деньги есть, много – все твои будут, до копейки, все! Хочешь – отдашь в синагогу, хочешь – Хаву свою замуж выдашь! Лейба! Брешешь ты, что ли, черти бы тебя хвостами задушили?!