Читаем без скачивания Том 1. Стихотворения - Гумилев Николай Степанович

<1913>

На палатине

Измучен огненной жарой, Я лег за камнем на горе, И солнце плыло надо мной, И небо стало в серебре. Цветы склонялись с высоты На мрамор брошенной плиты, Дышали нежно, и была Плита горячая бела. И ящер средь зеленых трав, Как странный и большой цветок, К лазури голову подняв, Смотрел и двинуться не мог. Ах, если б умер я в тот миг, Нетвердо знаю, я б проник К богам, в Элизиум святой, И пил бы нектар золотой. А рай оставил бы для тех, Кто помнит ночь и верит в трех, Кто тайно каждому стеблю Не говорит свое «люблю».

<1913>

«Скоро полночь, свеча догорела…»

Скоро полночь, свеча догорела. О, заснуть бы, заснуть поскорей, Но смиряйся, проклятое тело, Перед волей железной моей. Как? Ты вновь прибегаешь к обману, Притворяешься тихим; но лишь Я забудусь: «Работать не стану, Не хочу, не могу», — говоришь… «Подожди, вот засну, и наутро, Чуть последняя канет звезда, Буду снова могуче и мудро, Как тогда, как в былые года…» Полно. Греза, бесстыдная сводня, Задурманит тебя до утра, И ты скажешь, лениво зевая, Кулаками глаза протирая: «Я не буду работать сегодня, Надо было работать вчера».

<1913>

«Когда вступила в спальню Дездемона…»

Когда вступила в спальню Дездемона, Там было тихо, тихо и темно, Лишь месяц любопытный к ней в окно Заглядывал с ночного небосклона. И черный мавр со взорами дракона, Весь вечер пивший красное вино, К ней подошел, — он ждал ее давно, — Он не услышит девичьего стона. Напрасно с безысходною тоской Она ловила тонкою рукой Его стальные руки… было поздно. И, задыхаясь, думала она: «О, верно, в день, когда шумит война, Такой же он загадочный и грозный!»

<1913>

«Мое прекрасное убежище…»

Мое прекрасное убежище — Мир звуков, линий и цветов, Куда не входит ветер режущий Из недостроенных миров. Цветок сорву ли — буйным пением Наполнил душу он, дразня, Чаруя светлым откровением, Что жизнь кипит и вне меня. Но так же дорог мне искусственный Взлелеянный мечтою цвет: Он мозг дурманит жаждой чувственной Того, чего на свете нет. Иду в пространстве и во времени, И вслед за мной мой сын идет Среди трудящегося племени Ветров, и пламеней, и вод. И я приму — о да, не дрогну я! — Как поцелуй иль как цветок, С таким же удивленьем огненным Последний гибельный толчок.

<1913>

«Этот город воды, колоннад и мостов…»

Этот город воды, колоннад и мостов, Верно, снился тому, кто, сжимая виски, Упоительный опиум странных стихов, Задыхаясь, вдыхал после ночи тоски. В освещенных витринах горят зеркала, Но по улицам крадется тихая темь, А колонна крылатого льва подняла, И гиганты на башне ударили семь. На соборе прохожий еще различит Византийских мозаик торжественный блеск И услышит, как с темной лагуны звучит Возвращаемый медленно волнами плеск.

<1913?>

«Долго молили о танце мы вас, но молили напрасно…»

Долго молили о танце мы вас, но молили напрасно, Вы улыбнулись рассеянно и отказали бесстрастно. Любит высокое небо и древние звезды поэт, Часто он пишет баллады, но редко ходит в балет. Грустно пошел я домой, чтоб смотреть в глаза тишине, Ритмы движений небывших звенели и пели во мне. Только так сладко знакомая вдруг расцвела тишина, Словно приблизилась тайно иль стала солнцем луна; Ангельской арфы струна порвалась, и мне слышится звук; Вижу два белые стебля высоко закинутых рук, Губы ночные, подобные бархатным красным цветам… Значит, танцуете все-таки вы, отказавшая нам! В синей тунике из неба ночного затянутый стан Вдруг разрывает стремительно залитый светом туман, Быстро змеистые молнии легкая чертит нога. — Видит, наверно, такие виденья блаженный Дега, Если за горькое счастье и сладкую муку свою Принят он в сине-хрустальном высоком Господнем раю. …Утром проснулся, и утро вставало в тот день лучезарно, Был ли я счастлив? Но сердце томилось тоской благодарной.

<1914>

«Пролетела стрела…»

Пролетела стрела Голубого Эрота, И любовь умерла, И настала дремота. В сердце легкая дрожь Золотого похмелья, Золотого, как рожь, Как ее ожерелье. Снова лес и поля Мне открылись, как в детстве, И запутался я В этом милом наследстве. Легкий шорох шагов, И на белой тропинке Грузных майских жуков Изумрудные спинки. Но в душе у меня Затаилась тревога. Вот прольется, звеня, Зов военного рога. Зорко смотрит Эрот, Он не бросил колчана… И пылающий рот Багровеет, как рана.