Читаем без скачивания Ефремовы. Без ретуши - Федор Раззаков

Почему Булгаков назвал свою пьесу «Кабала святош»? Он имел в виду тех «святош», которые окружали короля Людовика, облизывали его сверху донизу и за это имели возможность обделывать свои делишки. Точно такая же «кабала святош» сопутствовала и деятельности М. Горбачева, а потом и Б. Ельцина. Но в ефремовском спектакле эта тема была затушевана, хотя у Булгакова было иначе, из-за чего, собственно, его спектакль и был снят с репертуара в 1936 году. Ефремов не мог (или не хотел) эту тему поднимать, поскольку сам входил в число тех либеральных «святош», которые окружали и курили фимиам Горбачеву. Здесь самое время было бы реанимировать знаменитый спектакль «Современника» «Голый король», но у Ефремова и мысли такой не возникало. Хотя к концу 80-х рейтинг его кумира М. Горбачева уже упал почти до нуля и он действительно превратился в «голого короля».

В 1988 году Ефремов съездил в Турцию, где в Городском театре Стамбула поставил пьесу А. Гельмана «Мы, нижеподписавшиеся». Ту самую, которую он поставил в МХАТе менее десяти лет назад.

В следующем году наш герой осуществил на сцене МХАТа постановку пьесы «Варвары» М. Горького. Это было странно, учитывая, что великого пролетарского писателя либеральная советская интеллигенция уже успела дружно проклясть, да и конкуренты из МХАТа Т. Дорониной носили на своей эмблеме имя именно этого писателя. Но Ефремова это не остановило, поскольку он увидел в этом произведении возможность выразить свое отношение к тому, что тогда происходило в стране. А происходили там ужасные вещи — перестройка плавно перетекла в перестрелку. И это было вполне закономерно, учитывая тот факт, кто именно руководил страной. А руководил ею М. Горбачев, который по своим интеллектуальным и профессиональным качествам мог возглавлять разве что крайком, но ни в коем случае не многомиллионную страну, состоящую из 15 республик, — это был не его уровень (название одной из республик — Азербайджана — он постоянно коверкал, произнося как Азебарджан). Но выяснилось это слишком поздно — к тому времени страна пошла фактически вразнос. И в 1990 году рейтинг Горбачева в стране упал до ничтожной отметки в 5 процентов, хотя всего лишь пять лет назад его поддерживали чуть ли не 90 процентов населения.

Но «Варвары» Ефремова были не столько об этом (к Горбачеву он продолжал относиться с большим уважением, считая его своим другом), сколько о том общественном сломе, который происходил тогда в стране. Ведь о чем была эта пьеса? Она повествовала о том, как однажды однообразную жизнь провинциального городка Верхополье нарушил приезд строителей железной дороги — инженеров Черкуна и Цыганова. На смену патриархальному варварству городского головы Редозубова эти «поборники цивилизации» несут новое варварство: моральную деградацию и жестокое равнодушие к человеку. Потребовалось немного времени, чтобы обнаружились плоды их разрушительной деятельности: кончает жизнь самоубийством Надежда Монахова, искавшая высокой, яркой любви и обманутая Черкуном; скрывается из города укравший казенные деньги чиновник Дробязгин; становится пьяницей сын Редозубова, Гриша. Лишь студента Лукина не тронуло тлетворное влияние «цивилизованных варваров» — он знает цели и средства борьбы со старым и новым варварством.

Как писал об этой пьесе еще в 20-х годах нарком просвещения СССР А. В. Луначарский: «Быть может, в шуме текущего политического момента эти социально-психологические сцены из жизни уездного города покажутся лежащими в стороне от господствующих направлений общественного интереса. Но обостренный политический конфликт схлынет раньше, чем повсеместная, глубокая и страшная борьба крупнокапиталистической России с Россией мелкобуржуазной. Художник помогает нам понять и оценить это колоссальное явление варварской войны варваров двух типов в непосредственных переживаниях живых личностей, в их эфемерном или пустом торжестве, в их жалкой или трагической гибели…»

Почти об этом же была и его следующая постановка — «Вишневый сад» А. Чехова. В ней тоже звучал мотив о том, что «вишневый сад» будет вырублен, поскольку пришло время новых людей — вроде инициативного купца Лопахина. Правда, у Ефремова звучала надежда на то, что они сумеют-таки вырастить новый «вишневый сад» — построить новую справедливую Россию.

Своим режиссерским чутьем Ефремов уловил, что на сломе 80-х в СССР началась та самая «страшная борьба крупнокапиталистической России с Россией мелкобуржуазной», о которой писал Луначарский. На смену одним «варварам» шли другие — куда более страшные и беспощадные. И самое печальное — Ефремов был одним из тех, кто долгие годы, как представитель либеральной интеллигенции, готовил приход этих самых варваров, которые еще страшнее предыдущих. Об этом, кстати, Горький писал в своих дореволюционных статьях, разоблачая в них буржуазно-мещанскую интеллигенцию, уличая ее в жадности и трусости, озлобленности против всего, что угрожает ее покою и сытости. Вскрывая контрреволюционную сущность мещанства, писатель показал его классовое лицо, его социальную психологию. «Мещанство, — писал Горький в «Заметках о мещанстве», — это строй души современного представителя командующих классов». Именно этот класс и победил в горбачевскую перестройку. А победу ему обеспечила либеральная интеллигенция в лице таких деятелей, как Олег Ефремов.

А ведь долгие годы СССР не был мещанским государством. Разве что в годы новой экономической политики (НЭП), которую сам Ленин называл временным отступлением. В 30—40-х годах советскому обществу было не до мещанства: надо было готовить страну к будущей войне, потом воевать, а затем восстанавливать разрушенное войной. И только после смерти Сталина мурло мещанина стало все сильнее проступать в облике советского человека. Мощный толчок этому дали хрущевские «перегонки» с Америкой, объявленные в конце 50-х. В итоге уже десятилетие спустя державное крыло советской интеллигенции забило тревогу. В их печатных органах появились статьи, где прямым текстом писалось о том, что либералы-западники больше всего заинтересованы в распространении мещанской психологии в стране, поскольку только так можно подготовить страну к будущей капитуляции перед Западом. Однако все это оказалось гласом вопиющего в пустыне. Внутренняя сущность советской системы все сильнее капитализировалась, и особенно сильно этот процесс пошел после 1973 года, когда началась так называемая разрядка — сближение СССР и США. Как итог — когда десятилетие спустя КПСС приступила к реформам, «оседлали» их именно либералы (Горбачев), а не консерваторы (Романов). К власти дорвались варвары из разряда более страшных, при которых мещанское мурло окончательно победило своих оппонентов. Хотя на весь мир было объявлено, что в СССР победил «социализм с человеческим лицом». Большего цинизма было трудно себе представить.