Читаем без скачивания Повседневная жизнь русского путешественника в эпоху бездорожья - Николай Борисов

Нужно отъехать от Москвы не менее ста километров, чтобы почувствовать себя свободным от тяжких объятий мегаполиса. Перевалив этот рубеж, вы вдруг замечаете, что и магистраль теперь больше похожа на дорогу, и пейзаж утратил индустриальную жесткость, и в номерах машин реже мелькают надменные 97 или 197, да и дышаться стало как-то вольнее, спокойнее. Сбросив скорость, вы можете немного расслабиться, скользнуть взглядом по сторонам, опустить боковое стекло.

На других магистралях эти перемены происходят незаметно, как таяние мартовского снега. На Ярославском шоссе последняя черта московской «сферы влияния» проведена резко и наглядно, словно граница между США и Мексикой.

Широкая объездная дорога вокруг Сергиева Посада, уткнувшись в невидимую границу областей, вдруг мелеет и сужается. От Верхних Двориков до самого Ярославля движение идет преимущественно одним радом в каждую сторону. Бесконечные спуски и подъемы не позволяют издали увидеть встречного. Суровая сплошная линия напоминает об опасности. Машины выстраиваются в длинный караван, во главе которого ползет задыхающийся под непосильной ношей КамАЗ или неуклюжая фура. Над дорогой висит облако смешанных с выхлопными газами водительских проклятий. А по сторонам один за другим встают печальные памятники дорожных катастроф.

В Верхних Двориках от Ярославского шоссе вправо уходит дорога в город Александров, а налево — в окрестные деревни. На этом оживленном перекрестке вырос базар. Тут же дымит мангалом придорожная Азия.

Сразу за Верхними Двориками Ярославское шоссе скатывается вниз, в огромный овраг, по дну которого течет едва заметная речка Дубна. Здесь, в двух-трех верстах справа, ее истоки, отмеченные старинным селом Дубна. Когда-то там останавливались все путники, ехавшие по дороге. А сама река играла важную роль в системе водных путей Верхней Волги.

«Дня 28 (август 1606 года. — Н. Б.). Ночлег в Дубнах, миль 7, верст 35 (от Троицкого монастыря. — Н.Б.)». Запись в путевом дневнике одного из шляхтичей в свите Марины Мнишек, сосланной в Ярославль после гибели первого самозванца (53, 73).

«6-го (января 1676 года. — Н. Б.), при рассвете дня, пришли мы в Дубну, после того как было сделано 35 верст, т. е. около 7 миль, по небывало плохой дороге. Отсюда мы выехали утром в 9 часов и поздно вечером прибыли в Рахманово, сделав 40 верст, т. е. около 8 миль, и проехав мимо многих прекрасных поселений и монастырей». Запись в путевом журнале голландского посла Кунраада фан Кленка (145, 371).

Вот и «сотый километр». Хуже места для «площадки отдыха» трудно придумать. С одной стороны залитой мазутом и грязью площадки — глинистый обрыв срезанного бульдозерами холма, с другой — ревущая дорога, где машины на предельной скорости вылетают из-за пригорка. Попытки перейти шоссе нередко заканчивались трагически…

Но мы уже благополучно миновали зловещий «сотый километр». Впереди — Тириброво. Это старинное село упоминается в путевом дневнике голландского художника Корнелия де Брюина, путешествовавшего из Архангельска в Москву в 1701 году:

«…Приехали в Переслав-Залесский, главный город области того же имени, плохой и расположенный на запад на берегу Переславского моря, или озера. Было 9 часов вечера, когда мы прибыли сюда, а в полночь мы отправились уже далее. Сделав 30 верст, 3-го числа, в 6 часов утра, приехали мы в Тириброво (Tierieberewa). Отсюда до Троицы нужно беспрестанно спускаться и подниматься на небольшие горы на протяжении 30 верст» (155, 411).

Длинная и ничем особо не примечательная деревня Тириброво заканчивается конгломератом низеньких построек, носящим громкое имя — гостиница «Жемчужина». Огромный рекламный щит при въезде в деревню предлагает увлекательный набор возможностей: кафе, сауна, ночлег… Завершается перечень игривым намеком — «рай для влюбленных»…

Прежде это заведение называлось проще и романтичнее — трактир «Надежда». Случайные постояльцы и искатели «рая для влюбленных» обретали здесь если не надежду, то, во всяком случае, — широкую деревянную кровать в темном, как каземат, номере с решеткой на единственном окне.

Улетевшая Чайка

Деревня Лисавы далеко разбежалась по холму. На перевале дороги — шатровая часовня, многие годы служившая автобусной остановкой. Внизу, под горой — речка Сабля, ныне едва заметная, а прежде наводившая ужас на путников своими весенними разливами. Эта низина считалась самым грязным местом на всей Ярославской дороге.

За Лисавами на пригорке виден памятный знак, отмечающий границу Владимирской и Ярославской областей. Прежде символ Ярославской области представлял огромных размеров железную птицу — ту самую чайку, имя которой стало космическим позывным первой в мире женщины-космонавта Валентины Терешковой.

Уроженка деревни Масленниково близ Ярославля, В. В. Терешкова стала гордостью Ярославской земли. Угличский часовой завод выпускал женские часы марки «Чайка». В родных местах Терешковой был построен музей-павильон «Космос», восстановлен заново деревенский дом, в котором она провела детство. В Ярославле ее именем назвали улицу. Каждый приезд Терешковой на родину становился событием для земляков и авралом для городских властей.

Ныне железной чайки простыл и след. Исполненный в виде башни помпезный знак областной границы украшен стилизованной схемой Ярославского шоссе с гербами городов.

Остров милосердия

Вслед за деревней Василёво слева на некотором отдалении от дороги открывается поредевшая аллея старых лип — верная примета заброшенной усадьбы. Свернув на эту аллею у автобусной остановки (на моей памяти она называлась и Гагаринка, и Новосёлка, и Гагаринская Новосёлка, и Новосёлово), мы проедем с полверсты по склону холма. Здесь стоит остановиться и поглядеть вокруг. Широкие поля спускаются в долину, а затем разноцветными коврами поднимаются по склону другого холма, на вершине которого темнеют дома села Новое. В этом сельском пейзаже — тишина, благость, простор…

Аллея приводит к постройкам, которые, несмотря на все искажения и разрушения, нельзя не узнать. Это старинная усадьба князей Гагариных, размеры, а также характер планировки и застройки которой указывают на время ее создания — конец XVIII или начало XIX столетия.

Вот двухэтажный каменный дом с глубокими подвалами, высокими потолками, анфиладой комнат и окнами, глядящими в далекие поля.

Вот круглая церковь, похожая в плане на цветок розы.

Вот длинные корпуса из красного кирпича с рустованными арками и маленькими окнами — бывшие конюшня и псарня.

Вот заглохший старый парк, где так славно по осени сгребать ногами охапки листьев.

Здесь можно открыть томик Шатобриана и прочитать похожие на капли осеннего дождя фразы.

«В каждом человеке живет тайное влечение к руинам. Чувство это проистекает из хрупкости нашей природы: картина разрушения напоминает нам о быстротечности нашего существования. Кроме того, любовь к руинам связана и с утешающей нас в нашем ничтожестве мыслью, что целые народы и люди, некогда столь знаменитые, не задержались на этой земле дольше того недолгого срока, что отпущен всем нам, простым смертным. Таким образом, руины освещают природу ярким светом нравственности; если на картине изображено разрушенное здание, то тщетно пытаемся мы оторвать от него взор. Оно неодолимо притягивает нас. Да и как могут творения рук человеческих не быть преходящими, коль скоро светить вечно не суждено даже солнцу, их озаряющему? Лишь тот, по чьей воле оно сияет в небесах, — единственный властитель, чье царство недоступно разрушению» (212, 214).

Гагаринка — одно из самых поэтичных мест на всей Ярославской дороге. Здесь все ветхое, перелицованное, но — подлинное. Старость этих построек и этого парка не оскорбляют ни жидкие белила реставратора, ни соседство уродливого коттеджа с обязательной башенкой на крыше. Усадьба умирает, лишенная присмотра и заботы. Но умирает тихо и достойно — от старости.

Люди, которые живут в гагаринской усадьбе, не имеют к этой старине никакого отношения и мысленно легко снимаются с картины, как защитная пленка с цейсовской оптики. Думаю, они и сами с великой радостью покинули бы свои каморки под крышей княжеской конюшни или псарни.

В России грани понятий стерты и расплывчаты. Здесь все, от расстояний до нравственных принципов, весьма приблизительно. Удивительная красота легко переходит здесь в какую-то средневековую жуть. В старых усадьбах и древних монастырях в советское время устраивали тюрьмы и психиатрические больницы. Нежнейшая красота соловецкой обители сквозит мраком подземелий.

Задумчивая прелесть старой усадьбы Гагаринка призвана воодушевлять поэтов и художников, историков и музыкантов. Но здесь — интернат для умственно отсталых детей. Обездоленные судьбой и оставленные родителями, они бесцельно бродят по двору в компании кошек и кур. За ними присматривают, их кормят и жалеют няньки в белых халатах. Но что будет дальше, когда они повзрослеют и покинут этот окруженный океаном беспощадной жизни остров милосердия?