Читаем без скачивания Собрание сочинений (Том 4) - Альберт Лиханов

Надо заметить к тому же, что настоящий карьерист, "шкура", рвущаяся к власти любым путем, - эти ярлыки, при некотором раздумье, все же не годятся Александру Козарю. "Шкура", карьерист никогда ни в чем не усомнится; ему наплевать, что там плетут у него за спиной и какие прозвища придумывают рабочие. Как правило, карьерист - продукт уже завершенный, даже полукарьерист, незаконченный карьерист, не уверовавший до конца в избранную самим собой роль, - такой тоже распинаться не станет: где-то, пусть задним умом, он прекрасно понимает, что его исповедь может дорого ему обойтись. От того же главного инженера, от директора, от рабочих собственного цеха.

Нет, тут другое. Циник обзовет ее наивной, на самом же деле - это искренняя попытка разобраться и в самом себе, и в окружающей - на сей раз общественной - ситуации. Как вести себя с пользой для дела? Как вести себя с пользой для дела, не забывая при этом о чести, порядочности? И совместимые ли это понятия - интересы дела и человеческая мораль?

Скажем прямо, вопросы совершенно не новые. Они суть отражение объективных процессов. Помните диалектический материализм? Единство и борьба противоположностей? Объективные закономерности? Противоречия?

Элементарное воспитание, например, требует: во всем уважать старших, чтить их опыт, слушать, а коли надо, безропотно повиноваться.

Кто с этим станет спорить?

Но вот реальная ситуация, и тут мы поверим Александру: цех, где начальником нерешительный, пожилой, возможно, усталый инженер, который не справляется с работой. Человек, безусловно, старше Козаря.

По-человечески Козарю надо сидеть скромно, делать свое дело, ждать если этого ждут, если возможно этого ждать, - пока пройдут полтора года до ухода - возможного ухода - начальника цеха в отставку.

Но есть еще один уровень оценки окружающего: инженерный, профессиональный, наконец, гражданский.

И человеческое, и гражданское - положительные начала, но - вот беда! - они могут входить - и входят - в противоречия между собой.

Александр Козарь поступил так, как он поступил. Сам своего предшественника "не свергал", но на заданный вопрос ответил честно - с точки зрения дела, и, таким образом, "свержение" пожилого инженера предоставил другим, вышестоящим. Те в интересах дела выбрали более молодого, возможно, белее энергичного и профессионального.

Налицо ситуация, где борются два положительных начала, а когда что-то с чем-то борется, то одно неизбежно побеждает. И вот - парадокс! Побежденное человеческое стало как бы ухмыляться над победившим гражданским. Да, мол, какой ценой победа-то, а? Укоризна в суде, праведная укоризна, спору кет.

Но, представьте себе, ведь и в случае победы человеческого гражданское стало бы укорять своего победителя точно теми же словами и аргументами. Да, мол, какой ценой победа-то, а? Преданием долга, обязанностей, профессиональной истины? Разве же это морально, по-человечески?

Да, вот такой парадокс. Избирая гражданское, иногда попирают человеческое, избирая человеческое, иногда вынужденно попирают гражданское.

Таких парадоксов в жизни великое множество. Причем очень часто третьего не дано, и действительно приходится выбирать. Правда, на мой взгляд, в ситуации Александра Козаря такое третье, теоретически по крайней мере, могло бы быть. Подчеркиваю - теоретически, хотя, раз уж мы говорим о таких материях, как нравственное и гражданское, материи эти распространяются на всех действующих лиц конкретной ситуации, а не на одного лишь Козаря. Ведь бывший начальник цеха, ждущий пенсии, тоже не абстрактная фигура, а живое лицо. И, я полагаю, именно ему можно предъявить определенные - в данном случае и человеческие и гражданские вместе - требования. Без всякой, впрочем, обиды.

Итак, пожилой человек, инженер, судьба которого, жизнь которого для нас - загадка. Однако при всех привходящих личных обстоятельствах остаются все те же важные всякому критерии: совесть и дело.

Если дело не получается, не по совести ли будет отказаться от него, отойти в сторону, передав дело другому, более профессиональному? Нет ли нарушения принципов чести и совести в том, что, не справляясь с делом, человек все же сидит на должности, от умелого исправления которой зависят и судьбы многих людей, и работа цеха, всего завода? Нет ли определенной меры бессовестности в том, что человек не способен или не желает объективно, по совести, дать оценку самому себе? Разве такая оценка - не совестливое, не честное, не человеческое и в то же время не подлинно гражданское дело?

Ситуация, разбираемая здесь, явно экстремального, как нынче говорят, конфликтного, скандального свойства. С возможными инфарктами, ощущением несправедливости, чьего-то карьеризма и прочими больными моментами. Человек, всю жизнь хорошо работавший, в конце долгого пути выдохся, а признать этого не хочет - это тоже острый вопрос.

Но есть и другой вариант. Человек, много лет работавший начальником цеха, не только план выполнял, но еще и воспитывал людей. В такой позиции рядом с ним непременно должны подрасти единомышленники, профессионалы, мастера - те, из кого он может спокойно, без спеха и инфарктов подготовить себе достойную смену. И сам же власть свою передать собственному, дорогому сердцу, ученику.

Красиво-то как! С точки зрения формы - бесспорная преемственность, с точки зрения содержания - продолжение твоего дела с пользой делу общему.

Когда говорят об учителе и учениках, чаще всего подразумевают школу, профтехучилище, ну, седоусого мастера, который наставляет окружающий его молодняк. Дальше фантазия, кажется, не идет. Но загляните в сферу науки! Какой уважающий себя академик, глава научной школы не назовет - да и не одного, а пяток, десяток! - сменщиков себе. В армии по штатному расписанию известно, кто кого заменит, если грянет бой и погибнут командиры. Так почему же столь редко и неохотно говорят о смене на уровне начальника цеха, производственного подразделения, бригады? Ведь если и говорится, и думается, так директором или главным инженером, как в случае с Александром Козарем, а не самим начальником цеха. Решения же вверху, при всем безусловном их уважении, не всегда способны учесть то, что известно внизу, например в цехе.

Итак, в выборе между нравственным и гражданским, в выборе, где для одного человека может и не оказаться выбора, вмешательство нравственного и гражданского со стороны может изменить ситуацию, освобождая человека от "криминального" решения.

Восхождение к новой профессиональной и деловой высоте может происходить почетнее, безболезненнее - с точки зрения нравственной и плодотворнее, продуктивнее - с точки зрения деловой. Но возможно это чаще всего при вмешательстве со стороны - именно со стороны, и стороны заинтересованной, "обиженной" - точнее, способной обидеться - в потенции, а не сверху.

Собственно говоря, в этом и заключен главный момент производственной (подчеркну - производственной, а не рабочей; это разное) педагогики: подготовлена безболезненная, преемственная смена лидеров в руководстве цехом, участком, бригадой или делается это в пожарном порядке, спешно, по необходимости.

Идеально, когда начальник цеха готовит себе смену, - в данном случае он педагог. Ибо в обязанности педагога входит взращение воспитанника, предоставление ему возможности для самостоятельного полета.

Когда мы воспаряем, нам кажется порой, что любимые учителя наши остались где-то внизу, ниже нас - по уровню знаний, информированности. Но ведь наша любовь к ним от этого не становится ниже, меньше, снисходительнее!

Благодарность учителю еще и в том состоит, что мы знаем его великодушие, по которому он в один прекрасный момент отступает в сторону, чтобы дать дорогу.

Производственная педагогика - а такая, я уверен, должна существовать - в смысле великодушия ничуть не отличается от педагогики школьной.

* * *

Пожалуй, мы достаточно детально исследовали главный порыв Александра Козаря, так сказать, изучили ствол этого дерева и оценили этот порыв в основном знаком плюс.

Пока работал мастером, в цех приходил первым, уходил последним, участок свой через год вывел из прорыва, а стаз начальником цеха, вывел из прорыва и цех. Дело, как говорится, сделал.

Но отчего же его - да и нас тоже - грызут сомнения?

Да потому, что у ствола есть ветви, и это обязательно. Ветви, когда дело касается дерева, имеющего, так сказать, общественное значение, могут оказаться вовсе другой породы, чем само дерево. Вроде как привиты от других растений. И не всегда - благородных пород. Бывает от сорняков.

Что это значит?

А то, что хорошему, общественно справедливому порыву могут сопутствовать побочные явления, дополнительные, что ли, подробности, которые своим звучанием, характером, даже интонацией, способны если не перекрыть главную мелодию порыва, то сильно изменить впечатление о ней.