Читаем без скачивания Измена. Мой непрощённый - Мари Соль

- Снежок, тебе плохо со мной? – говорю я, беря её руку.

- Нет, что ты, Масюль! Мне с тобой хорошо, - удивляется Снежа.

Я продолжаю:

- Тогда зачем усложнять?

Снежана вздыхает:

- Затем! Что мама не примет тебя в своём доме. А я так хочу, чтобы вы помирились!

- Да мы и не ссорились, - я улыбаюсь, - Это ваши с ней отношения, не мои.

- Значит, тебе всё равно, - огорчается Снежа.

Я сжимаю в обеих руках её тонкие пальцы:

- Ты пойми! Я только недавно развёлся. Должно пройти какое-то время…, - говорю я и вдруг понимаю, что это звучит так, будто я овдовел.

Трясу головой, выдыхаю, представив себе на мгновение, что Настя умрёт…

- Я понимаю, - вырывает меня из раздумий Снежана.

Наши пальцы сплелись, а я даже не чувствую. Но отвечаю на жест.

- Просто я не хочу ей врать, - добавляет она.

- Конечно, - бросаю, забыв, о чём речь.

Снежана смеётся, увидев, как сын реагирует на голубей.

- Она узнала, что его Никитой зовут, и расплакалась.

«Почему?», - порываюсь спросить. Но в тот же момент вспоминаю, что так звали папу Снежаны.

- А как увидит, так и вообще, будет сутки рыдать, - усмехаюсь.

- Нет! – возражает Снежана, - Она будет рада! Ведь он – наша радость?

И Никита спешит подтвердить это гордое звание. Рвётся пойти к голубям. Хорошо, что пристёгнут. И пока не умеет ходить.

Я представляю Снежанину маму. И почему мне так не везёт с тёщами? Эта ещё хуже прежней! Но ведь тянуть бесконечно не выйдет? Придётся знакомиться! Ехать туда. Приходить к её дому с тортом и цветами. Комедия, просто! Может быть, лучше сводить в ресторан?

Хоть Снежана - не слишком-то ранний ребёнок, её матери сорок пять лет. Подумать только! Ровесница Машки. А на вид – вдвое старше! Хотя, мне довелось её видеть не в лучшем расположении духа. Худощавая, бледная, злая. Больше похожа на ведьму, чем на святую.

- А я буду рад, если вы с ней помиритесь, - добавляю я от себя.

Под ногами ручьи. Кое-где на окраинах, снег ещё тает. Так и здесь, под завесой раскидистых крон до сих пор лежат белые кучки. Я представить себе не могу, что сказать этой женщине. Я люблю вашу дочь? Я возьму её в жёны? У нас сын! По-моему, этим всё сказано.

- Может, на Пасху? Она в этом году ранняя будет, - бросает Снежана.

- Что, на Пасху? – хмурю я лоб.

- Ну, съездить к маме на Пасху, - уточняет она.

- Ааа, - отзываюсь, припомнив пасхальные яйца и украшенный белой помадкой кулич. Настя любила испечь. В ней погиб кулинар! Пироги и торты получались такими, что слюнки текли. В детстве Динка сама рисовала на яйцах цветочки, а вечером мы состязались с Давидом, выбирая яйцо. И выясняя, чьё крепче.

Настя давно не пекла куличи. А Динка уже не рисует. Все праздники стали формальными. Обмен подарками, да и только! А, может быть, я изменился? А, может быть, оба? И я, и она...

- А ты что делала раньше на пасху? - интересуюсь у Снежи.

- Ночью стояла на службе, а утром спала, - отвечает она.

Я пытаюсь припомнить, сколько раз я был в церкви. Наверное, трижды. И всё - на крестинах детей. Последние были достаточно странными. Крестным был выбран сам батюшка, а крестной - соседка по этажу. Хорошая женщина. Правда! Снежане она помогала «общаться с дитём». Меня называли «папаня», а Снежу «голуба моя».

Выходя покурить, я частенько встречаю её на площадке.

- Как там мой крестник? - бросает она.

Я отвечаю:

- Растёт, - и на этом расспросы кончаются.