Читаем без скачивания Добро с кулаками - Денис Грушевский

— Прости меня. Я чудовищно ошибался на твой счёт. Ты, несомненно, честный человек!

В другие, следующие ночи приходили умирающие от голода и болезней африканцы по комплекции своей не особо более пухлые, чем узники Освенцима, да к тому же ещё с постоянным роем мух на слипшихся на выкате глазах. Так же были гости со всех континентов без исключения и просто умершие от разного рода болезней и вирусов. И те, и эти просили лишь одного: покушать, воды и лекарств. И, между прочим, справедливо замечали старику, что сами натворили сами и исправляйте. Одна мёртвая африканская ведьма даже грозилась каким-то там Обаталой, неврастенично тряся бубенцами и брызгая ядовитой слюной почти в лицо Джону. А напоследок эта страшная, разукрашенная как попугай старуха, пожелала Рокфеллеру вульгарную бородавку на детородный орган, да непременно размером с теннисный мячик. Плюс вдобавок ко всему всё полное без исключения семейство хламидиявых вместе с комаром неубивайкой сосущим и сосущим в местах разных иногда, но часто, а особенно по ночам. С этими Рокфеллер и вовсе спорить не стал. Кто они вообще такие, в конце-то концов? Так, мусор из-под ногтей. Бультяшки в стакане с содовой.

— Да пошла ты! — лениво прошептал Рокфеллер в сторону ведьмы. И та действительно пошла, да так пошла, что взяла, да и исчезла.

Иногда растасовывали всевозможные несчастья современности кое-какие катастрофы и из прошлого. Была как-то на закуску и первая мировая со всеми вытекающими, и провокация с Перл-Харбором, не пробежала мимо ядерная бомба, сброшенная на Хиросиму и Нагасаки. Но в большинстве своём всё-таки шли и шли к Джону простые жертвы голода, холода, обмана. Были и самоубийцы, и жертвы искусственно созданных переворотов, и не выдержавшие банкротства, страдальцы грязной политики, и всё более несчастные заёмщики, то есть, говоря попросту обычные люди со всех уголков планеты и из разного времени, начиная примерно с рассвета ростовщичества да образования тайных орденов. И вот ночь за ночью, день за днём, меняя настроение с раскаяния на глубокую оборону, стало немного доходить до старика вся безграничная степень ответственности перед не просто людьми, а перед видом человека в целом и перед всей окружающей природой. И главное, что кое-какие мысли стали брать верх, давя беспощадно прежнего Рокфеллера. То были мысли не раскаяния в целом, но мысли что безграничной этой ответственностью распоряжаются совсем не правильно, и как оказывается совсем не те, кто надо. Раскаяние, конечно, тоже стало появляться всё чаще и чаще, но к своему удивлению в первый раз наплевав на самого себя, старик думал теперь не о том, как вымолить прощение, а о том, как всё исправить, даже тут сидя на табурете. Про себя же он как-то смирился. Меня уже ни что не спасёт, а посему пусть так и будет. Главное хоть как-то, ну хоть чуть-чуть поменять всё, думал старик и, кстати, как раз тогда думал, когда прекрасный багровый закат разливался по всем уголкам не менее прекрасного песчаного пляжа и, отражаясь, и переливаясь золотыми оттенками, растворялся в джунглях позади пляжа. Вот тут-то и появилось новое видение, отличавшееся от ранее прочих не только своей нелепостью, но и тем, что появилось оно это самое видение ещё при свете вечернего солнца. Заключалось же необычное видение в следующем. На одном красивом статном Иберийском жеребце караковой масти, верхом, неторопливо прогуливалась старушка Азза. Та самая с чьей лёгкой руки старик и был утрамбован на трижды проклятый остров. При этом рядом с собою бабушка вела под уздцы определённо Владимирского тяжеловоза уже игреневой масти здоровенного мерина, как определил бы любой мало-мальски подкованный любитель лошадей. Вела не понятно, за какой целью, да и сама смотрелась в седле ну словно, к примеру, как навозный жук на украшении именинного пирога.

— Добрейший вечер, милейший Джон! — обратилась Азза к Рокфеллеру, поравнявшись с ним. — Чего это ты извиняюсь, тут расселся посреди тропинки. Ты посмотри только какой-закат-то сегодня! Загляденье просто, а ты тут сидишь горюня. Хватит уже бездельничать. Пора действовать. Ведь есть ещё порох в пороховницах? Есть, а? — старушка весело подмигнула, вместе с тем улыбнувшись, показала Джону беззубый старушечий рот.

Джону показалось, что вены на лбу вот-вот лопнут от охватившего его прилива волнения. А уж пульс и артериальное давление по ощущениям определённо подступали к границе невозврата.

Он лишь жалобно посмотрел на старушку и, не понимая, что делать, сел по стойке смирно, распрямив спину и расправив плечи.

— Да не волнуйся ты так! Чего как маленький глазками моргаешь? Я ей Богу не кусаюсь. Давай-ка приходи скорее в себя, да прокатимся верхом по вечернему пляжу. Ничего так положительно не влияет на настроение, как прогулка верхом. Ты знаешь кое-где, кое-какие светлые головы даже додумались лечить детей больных аутизмом с помощью прогулок на лошадках, и уверяю тебя не безрезультатно. Тебе сейчас тоже немного лошадиного лекарства не помешает. Последний зуб даю, как заново родишься. Только шенкелями поосторожней сперва шевели, сперва попривыкни. Право, не бойся ты так! Косточки заодно разомнёшь. Засиделся, небось, на этом стуле, ходить разучился. Кто-кто, а я-то тебя понимаю. Эх, какие наши годы. Уж мы-то с тобой знаем, что такое ревматизм да, когда суставы хрустят и скрипят обременённые солями от неправильного питания. Какие там табуреты? Нам перины пуховые выдавать надобно. Да ты не бойся. Давай! Вставай потихонечку. И какая же извиняюсь сволочь, тебя сюда усадила! Вот так, сперва одной ножкою. Так, так правильно, теперь другою. Ой, ой, смотри не упади сердечный мой, аккуратнее! — как-то по-матерински, ласково ворковала бабушка. На последних четырёх предложениях Азза с необычайной ловкостью шестнадцатилетней гимнастки, спорхнула вниз со своего жеребца, и принялась всячески растрясывать и разминать напрочь затёкшего за три года отсидки Джона. При всём этом нежно — ободряюще приворковывая.

Рокфеллер просто очумел от происходящего и по-простому, как ребёнок в детском садике передаёт процесс одевания себя родителям, передал себя в руки неизбежного в лице милой старушки. Всё тело Джона ощущало неописуемую лёгкость и бодрость. Исчезло чувство ледяного холода в ногах, почти сразу, как только Азза пинком опрокинула треклятый тазик. А уж затем после натягивания опять же Аззой Джоновских штанов на Джоновский же пояс, словно он был маленьким и беспомощным, пропало и жжение от перцового горчичника. Далее, чётко и беспрекословно выполняя команды старушки, Рокфеллер вставил, правда, не без труда, одну ногу в стремя Владимирского тяжеловоза. За вторую ногу в тот же миг был подброшен старушкой обладавшей на удивление помимо звериной ловкости ещё и чудовищной силой Геркулеса. Да так ловко подброшен, что прямо с первой попытки да в седло.