Читаем без скачивания Семя скошенных трав - Максим Андреевич Далин

— Брат, памятник — тут, — и указывает на карман комбеза. — Новый памятник, переделанный. Трёхмерная модель. Не беспокойся по пустякам. Если я доплыву, мы установим его на Океане Втором. Если нет… не судьба.

Вокруг меня — те, кто хочет остаться, те, кто не уверен, что доплывёт, отдают сильным парням флешки, запаянные диски для трёхмерной печати, ВИДголы, свои судьбы, свою работу, то, что должно остаться нашим детям. Хиро стоит у аквариума с мерцающими медузами, поглаживает стекло — на её шее, на шнурке, стеклянная ампула с полипом, единственная надежда сохранить работу. Динглэ, открыв рабочую программу, с лихорадочной быстротой копирует документы на микродиск, листает, листает, листает… Кые и Лахан из Дакю на Океане Третьем стоят в сторонке, прижавшись друг к другу: два больных подростка, которым не доплыть, они слишком юны, ещё ничего не успели, им нечего сохранять. Пытаются улыбаться.

Время прощаний.

Я проталкиваю воздух в лёгкие. Он густой, он тяжёлый, я дышу им, как смолой.

— Шедми! — кричу я. — Торопитесь! Уходим на берег!

Мои братья и сёстры выходят в знойную душную ночь, в тусклую темень и жёлтый свет фонарей. Море блестит в электрическом свете, как миска с желе — прибой лениво облизывает кромку песка, глубокий штиль. У пирса замер катер людей — убогая жестяная лохань, которую и катером-то называть срамно. Погребальная ладья — больше эта штука никак не использовалась.

Я кричу:

— Братья, сёстры, послушайте меня! Говорит Армада!

Становится тихо. Чтобы меня было лучше видно и слышно, запрыгиваю на кнехт, к которому пришвартован катер.

— Важно! — кричу я. — Мы должны плыть, не теснясь в косяк, чем дальше друг от друга будем — тем лучше, меньше шансов засечь с орбиты. Цунами после взрыва разнесёт ещё дальше, но это не должно вас волновать: Армада знает, как получить доступ ко всем вживлённым маячкам родичей. Как только будет возможность, я найду. Даже тела. Клянусь.

Все молчат. Смотрят на меня. Множество глаз, в них — свет фонарей.

— Скорее всего, — продолжаю я, — станцию атакуют завтра ночью, ближе к утру. Резкий свет в спину — знак для всех: необходимо нырять как можно глубже. Кто успеет нырнуть — у того больше шансов выжить. Вопросы?

Все молчат.

— У нас ничего не будет: ни пищи, ни медикаментов, ни пресной воды, — говорю я. — Любой объём, тормозящий движения, может быть гибелен, а нас спасёт только скорость. Общаемся дельфиньей речью. И надеемся, что Вадим догадается, где нас искать, когда прилетит…

Меня прерывает неожиданный рёв вездехода, чей двигатель запустили с места на полные обороты. Рёв, металлический лязг, грохот, крики… Я спрыгиваю на песок, кто-то бежит смотреть, что случилось.

Очень странно.

— Кто уехал?! — кричит кто-то из шедми в толпе.

— Они выбили ворота! — кричит девушка, кажется, Кые, из-за угла станционного корпуса.

И тут толпа шедми расступается. Наши пропускают потрясённых людей. Бориса с белым замершим лицом, Ларису, которая зажимает рот ладонью в скорбном жесте, Шурика, который тащит за собой за ремень полевую укладку с медикаментами: на брезентовой сумке — красный крест, значок медиков Земли.

Я подхожу ближе:

— Борис, что случилось?

— Эд, Димка, Олег и Лида угнали вездеход, — говорит он. Без интонаций — словно ещё не понял до конца. — Они грузили воду. Шурик и Соня принесли диагност, подключили и пошли за лекарствами, на всякий пожарный. Мы с Арманом думали, как прицепить к вездеходу пустую вагонетку, Лариса и Толик искали на карте место, где можно хоть как-то укрыться от спутника — овраг, лощину или что…

— Сумасшедшие, — тихо говорит Соня.

— Гады, — выдыхает Шурик. — Решили, что так у них больше шансов. Воды больше, уехать дальше… Интересно, сами они позовут Оборону или дождутся, когда их найдут? У них ведь станционный передатчик.

Я вижу глаза шедми вокруг. У моих родичей, кажется, не укладывается в голове, что кто-то может бросить своих братьев и сестёр вот так… это непостижимо. Нам жутко.

— Ничего не отменяется, — говорит Борис. Его голос окреп. — Идите в Море, о нас не беспокойтесь, — внезапно улыбается. — Встретимся в вечном Океане… когда-нибудь.

К нему подходят Нихэй, Ртэху, Кые, другие, — раненые, не успевшие оправиться, слабые, — касаются его волос, обнимают его, обнимают других людей. Соня прячет лицо у Нихэя на груди, её плечи вздрагивают. Шурик прижимает к себе Кые и Лахана. Мы все — одно.

И вдруг меня осеняет дикая мысль.

— Борис! — ору я. — Катер ведь на ходу?

— Да какой это катер… — бормочет Борис, но у него на лице, в глазах — безумная надежда.

— Какой бы ни был! — рявкаю я. — Горючку! Медикаменты! Грузитесь на борт.

— Хэлга, это смешно, — пытается вставить Шурик. — Его же заметят с орбиты ещё вернее, чем вездеход…

— Зато он вместит всех, — говорю я. — Надо рискнуть. Какая разница!

— Его не заметят, — вдруг говорит Амунэгэ.

Все оборачиваются к нему. Он стоит, скрестив на груди руки, сжав кулаки. Криво, странно улыбается.

— Ты, наверное, спятил? — говорит Элгрэ.

— Оказывается, я шаман, — говорит Амунэгэ с той же странной улыбкой. Безумной. — Со мной говорят те, из ночного ветра.

— Сбрендил! — Ангрю стучит костяшками пальцев по виску.

— Пусть — сбрендил. Просто поверьте. Больше-то не во что! И держитесь катера, все. Вас не заметят, духи нас скроют, я обещаю, клянусь дыханием.

Все дети Коралла слегка безумны, думаю я. Улыбаюсь.

— Заправляйте катер, — говорю я. — Пожалуйста.

Дальше в лихорадочной спешке таскаем воду, льём горючку. Устраиваем на борту раненых и больных. Борис входит в рубку — но там у штурвала Хосчэ из Гои, он дома водил водные кометы от острова к острову:

— Нет, человек, дай мне. Я справлюсь лучше.

Амунэгэ стоит рядом:

— Я не поплыву, Хэлга. Я буду молиться здесь.

— Хорошо. Молись, больше ничего не остаётся. Только уцелейте, пожалуйста.

Я прыгаю за борт. Мы сбрасываем с пирса швартовочные концы.

Катер, пык-пыкая своим увечным движком, потихоньку отваливает от берега. Шедми кидаются в мутную тёплую воду.

За нами остаётся станция, освещённая, с раскинутыми солнечными батареями. Словно в её помещениях ещё остались люди и шедми.

* * *

Я быстро понимаю: будет труднее, чем хотелось бы.

Тёплая, отвратительная вода Моря — как кисель из донной взвеси. В ней попадаются какие-то слизистые комки или пласты слизи величиной с одеяло, толщиной в ладонь. Они медленно дрейфуют с подводными течениями. Микроорганизмы или местные водоросли — учёные бы разобрались, мы не разбираемся, для нас это просто помеха. Замедляют движения.

Но слизь — полбеды. Утром восходит местное солнце — карликовая звёздочка — и быстро раскаляется добела. Солнечные лучи