Читаем без скачивания Слово о полку Игореве - Александр Зимин

Отстаивая достоверность характеристики Святослава по Слову, А. Г. Кузьмин стремится «опорочить» летописную оценку. Он ссылается на наблюдение А. А. Шахматова, установившего, что большая часть известий Ипатьевской летописи была «пристрастной к Рюрику».[Шахматов А. А. Обозрение… С. 71.] Отсюда А. Г. Кузьмин делает заключение, что «не летопись, а „Слово“ в данном случае ближе к действительности».[Кузьмин А. Г. 1) Ипатьевская летопись. С. 65; 2) Мнимая загадка Святослава Всеволодовича// РЛ. 1969. № з. с. 104–110.] Ни из наблюдений А. А. Шахматова, ни из глухой ссылки А. Г. Кузьмина на летописные тексты последней четверти XII в. это заключение не следует. Летопись могла излагать деятельность Рюрика в излишне розовых оттенках, но факт принадлежности ему всей Киевщины, хотя и без Киева, остается бесспорным. В другой статье А. Г. Кузьмин предлагает иное объяснение. Автор Слова, по его мнению, «мог воспользоваться только таким летописным текстом, который еще не знал редакции близкого Рюрику Ростиславичу летописца». Этим памятником якобы был восстановленный Б. А. Рыбаковым «Святославов летописец».[Кузьмин А. Г. Мнимая загадка… С. 108.] Но никаких доказательств этому он не привел.

Д. С. Лихачев когда-то писал, что «все характеристики русских князей в обращении к ним исторически точны».[Лихачев. Когда было написано «Слово»? С. 151.] Теперь он уже этого, очевидно, не считает. Во всяком случае он говорит о «некоторой идеализации» Святослава, объясняя ее особенностями художественной трактовки образа.[Лихачев Д. С. К статье А. Г. Кузьмина «Мнимая загадка Святослава Всеволодовича»//РЛ. 1969. № 3. С. 110. {Обзор различных точек зрения на Святослава Всеволодовича см.: Яценко Б. И. Святослав Всеволодович // Энциклопедия. Т. 4. С. 273–276; Соколова Л. В. Святослав Всеволодович Киевский и его «злато слово» в «Слове о полку Игореве»//ТОДРЛ. СПб., 2001. Т. 52. С. 7—46.}]

Не все ясно и с рассказом о походе 1183 г. на половцев киевского князя. Святослав якобы «поганаго Кобяка изъ Лукуморя отъ желѣзныхъ великихъ плъковъ половецкихъ, яко вихръ, выторже». А. С. Орлов считает это выражение «гиперболичным».[Орлов. Слово. С. 115. {См. также: Бобров А. Г. Лука моря//Энциклопедия. Т. 3. С. 183–185.}] Действительно, о Лукоморье (изгиб Азовского моря) не могло быть речи: Кобяк разгромлен был при слиянии Днепра с рекою Орель. Весь разбираемый текст составлен из литературных реминисценций. О самом походе Святослава и пленении Кобяка подробно рассказывает Ипатьевская летопись. Всего этого было вполне достаточно, чтобы создать образ киевского князя, изгнавшего Кобяка из Лукоморья. Составитель Слова также знал, что половцы жили у Лукоморья (см. Ипатьевскую летопись под 1193 г. «снимался с половци с Лукоморьскими»). К тому же в «Лукоморье» бежал Мамай, по Задонщине.

По Слову, узнав о пленении в 1183 г. хана Кобяка, «ту нѣмци и венедици, ту греци и морава поютъ славу Святьславлю, кають князя Игоря» (текст навеян Задонщиной). Если «ту» Слова переводить как «тогда», то становится неясным, как могли немцы и венецианцы жалеть Игоря «тогда же», когда они восхваляли победу Святослава: ведь битва на Каяле произошла спустя два года после похода киевского князя на половцев. Если «ту» читать как «здесь», то появление немцев и венецианцев в Киеве в 1183 г. более чем странно.[Д. С. Лихачев и А. Г. Кузьмин склонны «ту» толковать как «в это время», «тогда», «по этому случаю» (Обсуждение одной концепции. С. 128; Кузьмин. Ипатьевская летопись. С. 67). Эти толкования возможны (см.: Срезневский. Материалы. Т. 3. Стб. 1030–1031). Но суть дела от этого не меняется.] Уже С. П. Румянцев обратил внимание на «новое название народа венедици».[Полевой. Любопытные замечания. С. 20.] И действительно, их появление более чем странно. После разгрома венецианских торговых факторий в Византии в 1171 г. только в 1183 г. возобновляются торговые отношения между Венецией и Византией.[Соколов И. П. К вопросу о взаимоотношениях Византии и Венеции в последние годы правления Комнинов (1171–1185)//ВВ. 1952. Т. 5. С. 139–151.] Н. П. Соколов установил, что «до начала XIII в. у Венеции здесь (на Черном море. — А. 3.) не было сколько-нибудь значительных интересов».[Соколов И. П. Образование Венецианской колониальной империи. Саратов, 1963. С. 396.] Он считает, что не исключена возможность посещения черноморских берегов венецианскими мореплавателями, хотя для такого допущения в нашем распоряжении не имеется бесспорных доказательств, мы тем не менее относим возникновение серьезных торговых интересов Венеции на Черном море к первой половине XIII в. Единственный источник, который мог бы противоречить этому выводу, все тот же — Слово о полку Игореве. Но это противоречие снимается, если считать его позднейшим. Во всяком случае в конце XII в. никакой «славы» венедицы в Киеве петь Святославу не могли.

Соседствующую с «венедицами» «мораву» встречаем вместе с ними же во введении к Повести временных лет. М. И. Успенский считал появление ее в Слове неоправданным, ибо Велико-Моравская держава уже с начала X в. не существовала.[ИРЛИ, ф. Успенского, д. 38.] Однако «морава» упоминается в летописях под 1143 и 1219 гг. и, конечно, в XII в. была известна.[НПЛ. С. 213, 261; ПСРЛ. Т. 1. Стб. 502.] Не менее странно, что славу начинают петь сначала немцы и венецианцы, а уж затем греки и моравы. Для жителя юга Руси XII в., конечно, логичнее начать было с греков, а не с немцев.

Итак, остается признать фразу о «славе» чисто поэтическим образом, который мог быть создан и в XII в., и много столетий спустя.

Стремясь отстоять традиционную дату Слова, Д. С. Лихачев отыскивает в этом памятнике и другие «реалии», которые очень легко могут быть объяснены поэтической фантазией автора Игоревой песни. Он пишет, в частности, что «даже такая деталь, как упоминание в „Слове“ красных (т. е. красивых) девушек половецких, находит себе подтверждение у Низами в его поэме „Искандер-Намэ“, где восхваляется красота половчанок».[Лихачев. Изучение «Слова о полку Игореве». С. 38.] Назвать половчанок красавицами мог, конечно, писатель любого времени, а не обязательно современник похода Игоря 1185 г.

Обращаясь к Ярославу Владимировичу Галицкому, автор Слова говорит: «стрѣляеши съ отня злата стола салтани за землями». Получается, что галицкий князь успешно воюет с султаном, который хотя и находится «за землями», но все-таки в пределах его досягаемости. Но продвижение турок в Европу относится только к середине XIV в.[Всемирная история. М., 1957. Т. 3. С. 734.] Кстати, и сам термин «салтан» для обозначения индийского правителя впервые появляется на Руси только у Афанасия Никитина (60—70-е гг. XV в.), который сам побывал на Востоке.[Хожение за три моря Афанасия Никитина 1466–1472 гг. М.; Л., 1958. С. 17. Споря со «скептиками», К. Рабек-Шмидт пишет, что «Хожение» открыто было только Карамзиным, который привел в шестом томе своей «Истории» (1816 г.) из него отрывки, где упоминается даже не «салтан», а «султан». Следовательно, «Хожение» не могло дать материал для автора Слова, изданного уже в 1800 г. (Rahbek-Schmidt К. Soziale Terminologie in russischen Texten des frühen Mittelalters. Kopenhagen, 1964. S. 463). Но к «Хожению» составителю Слова обращаться не было надобности. «Султан» известен был уже В. Н. Татищеву, а в форме «салтан» он встречается в фольклоре (Илья Муромец / Подгот. текстов, статья и коммент. А. М. Астаховой. М.; Л., 1958. С. 286). Вспомним, кстати, и царя Салтана у А. С. Пушкина.] Конечно, султаны в Малой Азии правили еще в XII в.[Список Моления Даниила Заточника ГБЛ, собр. Ундольского, № 195 (XVI в.) упоминает «поганых салтанов» (Слово Даниила Заточника. Л., 1932. С. 70; ср.: Воронин H. Н. Даниил Заточник// Древнерусская литература и ее связи с новым временем. М., 1967. С. 100–101; Адрианова-Перетц. «Слово» и памятники. С. 149). Но возводить этот текст к XII–XIII вв. достаточных оснований нет.] Если взять одно только упоминание о «салтане» в Слове о полку Игореве, то можно допустить, что до русского певца, жившего в конце XII в.,[Существуют различные гипотезы о «салтанах» XII в. Так, Н. Я. Аристов писал: «Салтанами назывались ханы половецкие, которые и дали свое имя Салтовскому городищу на Дону» (Аристов Н. Я. О земле Половецкой // Известия Историко-филологического ин-та князя Безбородко в Нежине за 1877 г. Киев, 1877. С. 219). «Soltan» в значении «rex», «princeps» знает Codex Cumanicus (Codex Cumanicus. Budapest, 1880. P. 104. Ср.: Дашкевич H. Новости иностранной литературы по русской истории//Университетские известия. Киев. 1882. № 4. С. 150).] долетела молва, скажем, о подвигах султана Саладина, и он представил князя Ярослава Осмомысла стреляющим со своего «злата стола» этого или какого-либо другого «салтана».[Д. С. Лихачев допускает даже, что, по представлению автора Слова о полку Игореве, Ярослав посылает свои войска в помощь крестоносцам против султана Саладина. Он считает, что «стрелять» можно было, только посылая войско (Лихачев. Слово-1955. С. 78). Ни о какой посылке русских войск в Палестину сведений не сохранилось. К тому же Второй крестовый поход (1147–1149 гг.) происходил до вступления Ярослава на княжеский престол, а Третий (1189–1192 гг.) начался уже после его смерти. Вряд ли можно за художественным образом «стреляющего в салтана» князя видеть какое-либо конкретное содержание. Трактовка Д. С. Лихачева кажется «не слишком убедительной» и специалистам по истории крестовых походов (см.: Заборов М. А. Известия русских современников о крестовых походах//ВВ. М., 1971. Т. 31. С. 85).] Но если мы будем считать наш тезис о более позднем происхождении Слова сравнительно с Задонщиной доказанным и если мы вспомним позднее появление в русских источниках «салтана» XV в., то тогда у нас будет достаточно оснований для того, чтобы счесть «салтана», упоминаемого в Слове, анахронизмом.[Реплика о «салтане» могла быть вызвана рассказом В. Н. Татищева. Сообщая о деятельности Ярослава Галицкого под 1188 г., В. Н. Татищев прибавляет, что в это время «Иерусалим град взят бысть… Того же дня, сказуют, и в Галиче тьма была». В примечании он писал, что Иерусалим «взят Саладином султаном египетским» (Татищев. История Российская. Кн. 3. С. 279, 499; ср.: Т. 3. С. 143, 253). Вообще рассказ Татищева о Ярославе имеет ряд сходных мотивов со Словом. Так, историк пишет, что князь «по Дунаю грады укрепил». Он вкладывает в уста князя благочестивое рассуждение о том, что Ярослав «многие пороки… имел» (Там же. Кн. 3. С. 280, 281; ср.: Т. 3. С. 143, ср. также: Рыбаков. Русские летописцы. С. 510), что вполне соответствует прозвищу «Осмомысл» — «Грешник». Недавно Р. О. Якобсон вслед за Ф. Покровским сравнил восемь забот князя Ярослава по Слову с восьмью совершенно иными грехами князя по В. Н. Татищеву. Отсюда он сделал вывод, что у Татищева была какая-то редакция Ипатьевской летописи, близкая к той летописи, которая нашла отражение в Слове. Эту редакцию он видит в упомянутом Татищевым «Раскольничьем летописце» (Jakobson R. Retrospect // Jakobson. Selected Writings. P. 671). По О. Сулейменову, «Осмомысл» («восьмигранный») — калька с тюркского «Серпз кырлы», сделанная переписчиком Слова (Сулейменов О. Аз и я. С. 57). См. также: Словарь-справочник. Л., 1973. Вып. 4. С. 38–39.]