Читаем без скачивания Новый Мир ( № 4 2012) - Новый Мир Новый Мир

Так обстоят дела в каждой гуманитарной сфере — от истории до политологии, но нам все-таки ближе филология. Поэтому и примеры приведем из этой области. К первой, «актуальной» категории относятся монографии Тамары Гундоровой, ведущего отечественного литературоведа, чьи научные интересы охватывают и модернизм («ПроЯвление Слова» [14] ), и социологию культуры («Китч и литература» [15] ). Здесь же — и книги гарвардского профессора Григория Грабовича, который всколыхнул тихие воды «материкового» шевченковедения («Шевченко как мифотворец» [16] ;  «К истории украинской литературы» [17] ). Еще один диаспорный автор — австралиец Марко Павлишин, чей сборник статей «Канон и иконостас» [18] — чрезвычайно корректный и тонкий образец приложения постколониальной теории к изучению нашей культуры; здесь важен не столько сам материал, сколько методология.

Книги, в той или иной степени запоздавшие, — это, к примеру, «Код украинской литературы. Проект психоистории новой украинской литературы» [19] покойной Нилы Зборовской. Насколько актуальны могут быть в начале XXI века классический психоанализ и формулировки типа «„Энеида” И. Котляревского как параноидно-шизоидная позиция материнского кода» или «Кастрационный национально-освободительный механизм „высокого” украинского романтизма»? Семейство Фройд — выходцы с Тернопольщины — были бы, вероятно, рады; но велика ли от этого реальная польза украинской филологии? Фрейдизмом увлекался классик 1920-х годов Валериан Пидмогильный — а кто в Европе тогда не увлекался? — но ведь без малого сто лет прошло… То же можно сказать и о феминистической критике: наряду с вполне адекватными работами немало и таких, которые механически переносят на украинский материал вполне устаревшие теории или, хуже того, перелицовывают замшелые советские монографии, придавая им заманчивые и очень современные названия. Пример совершенно иного рода, но тоже из числа «задержавшихся» книг, — монография Ивана Дзюбы «Тарас Шевченко» [20] : безусловно, лучшая на сегодня биография поэта… но и она должна была бы появиться еще в шестидесятые годы, когда Дзюба и сформировался как ученый и критик [21] .

Что же касается книг, не стоящих ничего… позвольте не называть конкретных имен. Нам здесь жить. Вам эти фамилии все равно ничего не скажут, а в здешней профессиональной среде (вплоть до студентов) они и так стали притчей во языцех. Впрочем, в учебных программах и на украинском радио эти люди все равно присутствуют — со своим национально-социально-шароварным пустословием, наскоро припудренным современной лексикой.

Покуда советские мастодонты пасутся на тучных пажитях научных должностей и никому не нужных монографий — это можно пережить. Будущее принадлежит не им — хотя они и трудолюбиво выращивают достойную смену, но уж как-нибудь справимся. Хуже другое: проблема с выходом академических изданий — и так одна из самых серьезных в постсоветской филологии, но в Украине она приобрела масштабы национального культурного бедствия. Достаточно сказать, что до сих пор не доведено до конца первое в независимой Украине Полное собрание сочинений Шевченко, чрезвычайно подробное в текстологической части и бедное — в том, что касается концептуальных комментариев [22] . За все годы весьма сытного советского существования шевченковедение (напомним, что Шевченко — это «наше все») не удосужилось составить исчерпывающую библиографию прижизненной шевченкианы. Теперь за этот проект взялось киевское издательство «Критика» под эгидой Грабовича, и один из авторов колонки, приняв участие в работе, путем простейшего «гугления» обнаружил два десятка неизвестных ранее публикаций (включая первые упоминания Шевченко на русском и английском языках).

Не лучше ситуация и с другими классиками. Пятидесятитомник Ивана Франко был издан в 1976—1986 годах с такими вопиющими купюрами, что их восстановлению посвятили отдельный дополнительный том (2009), а многие работы не вошли в него вовсе. Чем заняты специалисты по творчеству Леси Украинки, которым у нас официально присвоено трогательное название «лесеведы», — не знаем.

К счастью, мастодонты заполонили не все сферы. Издательство «Критика» открыло Полное собрание сочинений Пантелеймона Кулиша двумя томами основательно прокомментированных писем, и, насколько нам известно, дело продвигается, хотя и медленно. Вышло Полное собрание Богдана-Игоря Антонича (благо в одном томе). О превосходном однотомном собрании Григория Сковороды и его тяжелой издательской судьбе мы уже писали. Но где же собрания классиков ХХ века — и разрешенных прежде, и до недавнего времени запрещенных?

Академический вакуум заполняют «массовые издания»: почти все тексты, входящие в школьную и университетскую программу, не так уж трудно найти в сериях, аналогичных советской «Школьной библиотеке». Особенно если речь идет об авторах, разрешенных еще в советское время. Хуже обстоит дело с «возвращенной литературой»: мы уже говорили, что в перестроечные времена не случилось такого лавинообразного ее вхождения в культурный обиход, как это произошло в России. Между тем хотелось бы напомнить, что принятый термин «Расстрелянное Возрождение» имеет прямой трагический смысл; легче перечислить, кто из авторов первого ряда выжил. А если учесть, что выброшены из культурного пространства вдобавок оказались и классики, и наши современники-эмигранты, — становится понятно то чудовищное искажение реальной истории литературы, которое лишь понемногу преодолевается в наши дни.

Чтобы появилась «Школьная библиотека» (в которую сегодня входят и Хвыльовый, и Пидмогильный, и Домонтович), необходимо присутствие «взрослых» — не обязательно академических — изданий. Здесь наибольшая заслуга принадлежит публикаторам, так сказать, диаспорной школы. В 1967 году в США было основано издательство «Смолоскип» («Факел»), выпускавшее как произведения эмигрантов разных поколений, так и украинский самиздат — от Олены Телиги (1906 — 1942) до Васыля Голобородько (р. 1945), от наследия великого режиссера Леся Курбаса (1887 — 1937) до «антисоветского романа» «Собор» (1968) Олеся Гончара (1918 — 1995). Большое искушение сравнить «Смолоскип» с американским же «Ардисом», но различие важнее: украинский «тамиздат» практически не попадал в метрополию и, во всяком случае, не становился действенным фактором неофициальной литературной жизни, в отличие, скажем, от Набокова или Бродского. Как только Украина обрела независимость, «Смолоскип» переместился в Киев: тут-то и пригодились — более того, оказались насущно необходимы — все наработки прошлых лет. Серия «Расстрелянное Возрождение» до сих пор остается единственным сводом сколько-нибудь представительного корпуса текстов по многим персоналиям. Да, это не ПССы, да, необходимых комментариев очевидно не хватает — но работать с этими изданиями вполне можно (не говорим уж — просто читать). Показательно и то, что «смолоскиповские» книги в несколько раз дешевле аналогичных российских.

Неакадемический подход, но притом непрерывная публикация необходимых текстов — пожалуй, самые характерные черты диаспорянской гуманитаристики. «Смолоскип» — самый известный, но далеко не единственный пример. Трудно представить, что бы мы делали, если бы они не вернулись — ученые, критики, целые издательства, эмигранты и дети эмигрантов. Сколько бы времени заняло возрождение выжженного поля? Важно и то, что в Украину не только было возвращено сохраненное на чужбине, но и привнесены веяния западной гуманитарной мысли, которые здесь или не приживались раньше, или были неизвестны вовсе, от структурализма до постколониальной критики. (Показательный пример — помянутое выше киевское издательство «Критика», основанное в 1997 году, с профессором Грабовичем во главе.) Как бы наверстывая все то, что не удалось сделать до 1991 года, украинская диаспора оказалась чрезвычайно важна в 1990 — 2000-е и организационно и интеллектуально — гораздо больше, чем, скажем, третья волна эмиграции для России.

В советские времена переводы западной современной гуманитарной литературы на украинский язык были большой редкостью. Потребность в заполнении лакун (а заодно, чего греха таить, методологическая растерянность отечественных ученых) была такова, что девяностые годы прошли у нас под знаком иностранной гуманитаристики. Вспомним заметные публикации последнего двадцатилетия. В чем-то мы следовали за Россией (Хёйзинга — правда, с английского; Поппер; Бродель; и в самом деле, а как без них?), в чем-то ее опережали (Курциус; Маклюэн; «Интерпретация и сверхинтерпретация» Эко; полное издание «Западного канона» Блума). Некоторые издательства занимаются переводами систематически — как та же «Критика», «Основы» или «Юниверс». Другие забегают на эту территорию изредка, прельстившись то ли грантом, то ли громким, коммерчески перспективным именем. В результате заполнение лакун носит стохастический характер: каждый действует, руководствуясь собственными соображениями, и хорошо, если это научные воззрения. Обобщая, можно сказать: издается то, что необходимо здесь; то, что просто необходимо, абсолютная классика; и то, что еще не издано в России (а значит, будет покупаться с большей вероятностью), — три эти множества, конечно, пересекаются, но слишком многие принципиально важные работы остаются за их пределами.