Читаем без скачивания Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Кто же? — спросил Квинт.
— Катилина.
— Ты шутишь, Марк!
— Я настроен вполне серьезно, — ответил Цицерон. — Давайте подумаем вместе. Представьте, что я не стану обвинять его, а вместо этого предложу ему защиту. Если я смогу добиться его оправдания, он будет обязан поддержать меня на выборах. Если же его признают виновным и отправят в ссылку, то ему конец. Для меня приемлем любой исход.
— Неужто ты станешь защищать Катилину?
Квинт привык к тому, что брат его постоянно совершает неожиданные шаги, и удивить его чем-либо было трудно, но в ту минуту он едва не лишился дара речи от удивления.
— Я стал бы защищать и самое черное исчадие царства Аида, если бы тому потребовался защитник. Так действуют наши законы. — Нахмурившись, Цицерон раздраженно встряхнул головой. — Обо всем этом мы говорили с беднягой Луцием незадолго до того, как он умер. Да будет тебе, брат! Довольно этих осуждающих взглядов. Ты же сам писал в своем наставлении: «Я новый человек. Я домогаюсь консульства. И это — Рим». Все эти три вещи говорят сами за себя. Я новый человек, а значит, могу рассчитывать только на собственные силы, да еще на вас, моих немногочисленных друзей, — и ни на кого больше. Я домогаюсь консульской должности — иными словами, бессмертия. А за такую награду стоит побороться. И это — Рим. Рим! Не какая-то отвлеченность в философском трактате, а город славы, стоящий на реке помоев. Да, я стану защищать Катилину, если необходимо, а потом при первой же возможности порву с ним. И он поступил бы со мной точно так же. Таков мир, в котором нам суждено жить. — Цицерон уселся поудобнее и поднял руки. — Рим!
Цицерон не стал предпринимать ничего сразу же, предпочтя выждать и удостовериться, что делу против Катилины действительно будет дан ход. Многие считали, что Клодий просто пускает пыль в глаза или пытается отвлечь всеобщее внимание от позорного развода своей сестры. Однако жернова закона хоть и медленно, но мелют, и к началу лета разбирательство прошло все положенные стадии — подача претору просьбы о назначении его обвинителем, предварительная речь обвинителя, уточнение обвинений. Были подобраны судьи. Слушания должны были начаться в последнюю неделю июля. Теперь Катилина уж точно не успел бы отделаться от уголовного преследования до консульских выборов. Прием заявок от соискателей уже завершился.
Тогда-то Цицерон и решил намекнуть Катилине, что мог бы стать его защитником. Он немало раздумывал над тем, как довести свое предложение до сведения Катилины, ведь отказ стал бы для него унижением. Кроме того, он хотел, чтобы в случае расспросов в сенате можно было все отрицать. И ему удалось придумать решение — как всегда, изящное. Он вызвал в комнату для занятий Целия, взял с него клятву хранить тайну и объявил, что собирается выступить в защиту Катилины. Ему якобы хочется знать, что думает по этому поводу Целий («Но помни, никому ни слова!»). Родилась сплетня, именно такая, которые обожал Целий. Естественно, он не вытерпел и поделился новостью со своими приятелями, в том числе с Марком Антонием, который был не только племянником Гибриды, но и приемным сыном близкого друга Катилины — Лентула Суры.
Насколько помнится, через полтора дня на пороге дома Цицерона появился гонец с письмом от Катилины, приглашавшего навестить его. Еще Катилина просил прийти после захода солнца, чтобы сохранить все в тайне.
— Вот и клюнула рыбка, — заключил Цицерон, показывая мне письмо.
Он отправил к Катилине раба, велев передать на словах, что придет тем же вечером.
Теренция должна была вот-вот разрешиться от бремени и находила римскую июльскую жару невыносимой, со стонами ворочаясь на своем ложе — кушетке в душном триклинии. По одну сторону от нее стояла Туллия, читавшая что-то вслух своим писклявым голоском, по другую — служанка с опахалом. Нрав Теренции можно было назвать по меньшей мере горячим, но в те дни он был подобен вулкану. Спустилась ночь, в доме зажгли свечи. Увидев, что Цицерон собирается уходить, жена тут же потребовала сказать, куда он направляется. Ответ Цицерона был неопределенным. Его супруга ударилась в слезы, утверждая, что он завел на стороне сожительницу и теперь спешит к ней, — иначе зачем уважаемому мужу покидать свой дом в столь поздний час? Ничего не поделаешь: Цицерон неохотно сознался, что идет к Катилине. Конечно же, это ничуть не успокоило Теренцию, даже напротив — подлило масла в огонь ее гнева. Как ему пришло в голову проводить время с этим чудовищем, совратившим деву-весталку? Цицерон весьма едко заметил, что Фабия всегда была «больше весталкой, чем девой». Теренция попыталась встать с ложа, но не сумела, и вслед нам полился поток брани. Впрочем, Цицерона это лишь позабавило.
Вечер был похож на тот, когда мы наведались к Помпею накануне эдильских выборов. Стояла такая же удушающая жара, и луна светила каким-то лихорадочным светом. Такой же легкий ветерок доносил гнилостный запах с захоронений за Эсквилинскими воротами и распространял его над городом, словно невидимую морось. Мы спустились на форум, где рабы зажигали уличные фонари, прошли мимо молчаливых темных храмов и начали подниматься на Палатинский холм, где стоял дом Катилины. Я, как обычно, нес сумку с записями, а Цицерон шел сцепив руки сзади и задумчиво наклонив голову. Тогда Палатин не был застроен так сильно, как сейчас, и дома стояли на значительном расстоянии друг от друга. Неподалеку шумел ручей, пахло жимолостью и шиповником.
— Вот где надо жить, Тирон, — поведал мне Цицерон, остановившись у ступенек. — Вот куда мы переберемся, когда мне не придется больше сражаться на выборах и станет безразлично, что подумают люди. Только представь себе: дом и сад, где приятно предаваться чтению, а детям нравится играть. — Он поглядел в сторону Эсквилинского холма. — До чего же всем станет легче, когда это дитя появится на свет. Словно ожидание грозы…
Найти дом Катилины было нетрудно: он располагался поблизости от храма Селены, который всю ночь напролет освещался факелами, зажигаемыми в честь лунной богини. На улице нас дожидался раб, который провел нас прямиком в прихожую, где Цицерона приветствовала женщина неземной красоты. Это была Аврелия
