Читаем без скачивания Сестры Марч (сборник) - Луиза Мэй Олкотт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Она призналась мне, что ее что-то мучит, и обещала рассказать нам об этом позже. Ну а я и не стала выпытывать, тем более что, кажется, знаю причину.
Выслушав предположение Джо, миссис Марч стала оспаривать ее «романтические домыслы», но тем не менее была явно встревожена и несколько раз повторила, что Джо следует уехать.
– Давай не будем ничего говорить Лори заранее. Я хочу исчезнуть, не дав ему опомниться. А Бет пусть пребывает в уверенности, что я еду ради собственного удовольствия. Да ведь так оно и есть отчасти. Лори останется в ее полном распоряжении, она будет его жалеть, утешать, и постепенно он меня забудет. Ему не впервой излечиваться от безнадежной страсти.
Джо старалась говорить легкомысленным тоном, хотя в глубине души опасалась, что ей не скоро суждено избавиться от безнадежной любви Лори.
На семейном совете план Джо получил одобрение. Миссис Кирк вскоре прислала ответ, что рада будет принять Джо под свое крыло. Она заверяла, что работа обеспечит Джо независимость, что вечерами у нее будет свободное время для занятий литературой, что у нее появятся новые знакомства – приятные и полезные.
Джо стала считать дни, оставшиеся до отъезда. Ей было тесно в домашнем гнезде. Независимая, мятежная душа рвалась на волю. Когда все решилось, она не без страха призналась во всем Лори, но, к ее удивлению, он довольно спокойно принял ее отъезд.
В последнее время он стал очень серьезным, много и усердно занимался, и Джо радовалась, что ее отъезд пришелся на такую благую пору его жизни. Бет тоже казалась веселой и не роптала, что Джо покидает ее. «Так и впрямь будет лучше для всех», – думала Джо.
– Я хочу возложить на тебя некоторые заботы, – сказала она, прощаясь с Бет.
– Твои рукописи?
– Нет, моего мальчугана. Будь к нему добра. Хорошо?
– Я буду – но только кто же заменит ему его девчушку? Он будет очень грустить без Джо.
– Пусть погрустит – это ему на пользу. Но помни: он оставлен на твое попечение.
– Я постараюсь – ради тебя, – ответила Бет, удивляясь, почему сестра смотрит на нее так загадочно.
А Лори, прощаясь, многозначительно объявил:
– Не думай, что можешь укрыться от моего всевидящего ока. Я слежу за тобой, и если что не так, мигом приеду в Нью-Йорк и увезу тебя домой.
Глава X
Дневник Джо
«Нью-Йорк, ноябрь.
Дорогие мои мамочка и Бет,
хоть я и не путешествую по Европе, новостей у меня почти так же много, как у Эми. Когда папино лицо пропало из виду, я сильно загрустила и готова была уже заплакать, но меня развлекло ирландское семейство. Четыре малыша ревели один громче другого, и я, чтобы немножко успокоить их, дала им имбирный хлебец.
Потом выглянуло солнце, я решила, что это доброе предзнаменование, и порадовалась тому, что я в пути.
У миссис Кирк я сразу почувствовала себя по-домашнему, хотя вокруг десятки незнакомых людей. Она отвела мне маленькую комнатку под самой крышей – другой свободной не оказалось в пансионе. Да мне и не нужно другой, потому что тут есть печка и прекрасный стол возле окна, так что я могу сидеть и писать допоздна без свечи. Из окна открывается чудесный вид на церковный шпиль. С высокой лестницей я вполне примирилась и уже почти влюблена в свой чердачок.
Детская, где мне предстоит заниматься с девочками, а также шить по заказам пансионеров, – очень уютное помещеньице по соседству с комнатой самой миссис Кирк.
Девчурки очаровательные, правда, сначала они озорничали, но я рассказала им сказку про семь непослушных поросят, и они сразу меня полюбили. Похоже, что я стану образцовой гувернанткой.
Обедать я буду с детьми, хотя миссис Кирк приглашает меня в общую столовую. Но я ведь страшно застенчива. Вы-то это знаете, а она никак не хочет в такое поверить.
При встрече она обратилась ко мне примерно с такой речью:
– Располагайся как дома. Видишь ли, пансион – это моя большая семья. И у меня почти нет времени для моих крошек. Я меньше буду мучиться угрызениями совести, зная, что за ними есть надежный присмотр. Мои комнаты всегда для тебя открыты, а на твоем чердачке мы постепенно создадим уют. По вечерам ты свободна, и советую тебе познакомиться кое с кем в пансионе. Тут есть очень приятные люди. Если что-то окажется не так – сразу ко мне!
Но тут раздался звонок к чаю, она вспомнила, что надо переменить чепец, и оставила меня устраиваться в моем новом гнезде.
Когда я спускалась вниз, случился эпизод, который произвел на меня впечатление. Лестницы здесь высокие и узкие, и я остановилась на площадке подождать, пока поднимется маленькая служанка. Она тащила наверх ведро с углем. Вдруг ее нагнал немолодой мужчина, забрал у нее ведро и донес до двери наверху. А потом добродушно кивнул и сказал с сильным немецким акцентом:
– Фам фредно таскать такие тяжести. Пожалейте свою молодую спинку.
Мне сразу очень понравился этот иностранец. Припомнились слова папы о том, что характер проявляется в мелочах. Когда я рассказала этот эпизод миссис Кирк, она засмеялась и сказала:
– Должно быть, это профессор Баэр, он всегда так поступает.
Из рассказа миссис Кирк я узнала, что он ученый и прибыл из Германии, он очень добрый человек и усыновил двух мальчиков – детей своей покойной сестры, которая была замужем за американцем. История каких много, но что-то в ней взяло меня за душу. Я обрадовалась, узнав, что миссис Кирк нашла ему учеников и предоставляет гостиную, чтобы он проводил там уроки. Между гостиной и детской прозрачная дверь, так что я могу иногда наблюдать за его занятиями. Потом я вам про них напишу. Мама, не бери себе, пожалуйста, ничего в голову. Ему уже около сорока лет.
Кроме миссис Кирк и ее девчурок у меня есть еще один друг – моя рабочая корзинка. После чая я укладываю малышек спать, потом беседую со своей плетеной подружкой, а между делом присаживаюсь к столу и берусь за перо. Я буду вести так называемый дневник-письмо и раз в неделю отсылать его вам. Пока доброй ночи, завтра продолжу».
«Вторник, вечер.
Ну и утречко у меня выдалось! Девчушки опять принялись озорничать, а я никак не могла придумать, как их унять. Наконец меня осенило обучать их гимнастическим упражнениям. Надо, чтобы они как следует устали, и тогда сами захотят посидеть тихо. После завтрака служанка пошла с ними на прогулку, а я села за шитье. Кстати, я теперь замечательно обметываю петли.
Вдруг в соседней комнате скрипнула дверь, и я услышала, как мужской голос напевает "Kennst du das Land"[19]. При этом он гудел, как майский жук или шмель. Это, конечно, очень неприлично, но я чуть-чуть сдвинула портьеру и через стеклянную дверь стала наблюдать, что делается в большой гостиной.
Профессор Баэр раскладывал на столе свои книги, а я в это время разглядывала его. Он типичный немец – довольно плотный, с пышной бородой и постоянно взъерошенными волосами. Нос у него крупный, глаза голубые, очень добрые. Самое, пожалуй, привлекательное в нем – это голос. До чего же американцы грубы в сравнении с ним! А в общем… Руки у него большие, черты лица совсем неправильные, только зубы красивые и ровные. И все-таки, понимаешь, он выглядит как джентльмен, хотя на сюртуке у него не хватает пуговиц, а на одном ботинке я заметила заплату.
Я продолжала за ним наблюдать. Он весело напевал, при этом лицо у него было серьезное. Он переставил горшок с гиацинтами на подоконнике на солнце, погладил кошку, которая ласкалась о его ноги, и наконец улыбнулся. И тут в дверь постучали, он откликнулся звонко и бодро:
– Herein![20]
Я уже собиралась задернуть портьеру, как вдруг увидела девочку с огромной книгой в руках. Она споткнулась, уронила на пол свой фолиант и подбежала к профессору, повторяя: "Где мой Баэр?"
– Фот как тфой Баэр обнимет сфою Тину! – профессор со смехом поднял девочку над головой так высоко, что ей пришлось изогнуться, чтобы поцеловать его.
– Теперь пора за уроки! – серьезно проговорила малышка.
Он усадил ее за стол, поднял с полу книгу – это был словарь, дал ей карандаш и бумагу. Она старательно писала, при этом то и дело заглядывала в словарь и водила пухлым пальчиком по строчкам в поисках нужного слова. Профессор стоял рядом, ласково гладил ее по голове. Я даже подумала, что она его дочка. Хотя больше похожа на француженку, чем на немку.
Потом опять раздался стук в дверь, вошли две взрослые девицы, и я перестала наблюдать. Правда, до меня доносились обрывки разговоров. Одна из учениц все время смеялась глуповатым смехом и повторяла: "Да что вы, профессор?" Я почти не знаю немецкого, но даже меня смешило их произношение. Похоже, они испытывали его терпение. Один раз он сказал очень сурово: "Я фам гофорю, а фы не слушаете", а потом даже стукнул по столу книгой: "Фу! Фсе плохо!"
Мне стало очень жаль бедного Баэра. Когда девицы удалились, я опять отодвинула портьеру, чтобы взглянуть, как он все это вынес. Он сидел на диване с закрытыми глазами, наверно, дремал, тут часы пробили дважды, он рассовал по карманам бумаги и книги, взял на руки маленькую Тину, тоже уснувшую рядом с ним на диване, и осторожно унес. Наверно, у него нелегкая жизнь.