Читаем без скачивания Зов Оз-моры - Андрей Хворостов

— Добрый медок! — сказала она. — Почему ж говоришь, что Мекше-ава от вас отвернулась?

Выражение лица деревенского старосты внезапно стало раздражённым и угрюмым.

— Не стало у нас мёда, — ответил он. — Попотчевать тебя он всегда найдётся, а вот на продажу его нет. Ни в Вирь-ате, ни в соседних деревнях.

— Что же так, Офтай?

— Саранча налетела, вот и не стало бортей. Двуногая саранча.

— Неужели татары?

— Если бы… Рузы! Казаки из Шацка. Порубили бортевые липы, раскололи нешкопари, забрали мёд и уехали.

— Рузы? Сторожевые казаки? Быть того не может!

— Может, Толганя!

— А вы жаловались?

— Кому? Рузам на рузов? — желчно засмеялся Офтай. — Казаки хуже татар и ногайцев оказались. Те борти не грабили, только девок в полон забирали. Хочешь, поезжай да сама посмотри. Увидишь много срубленных лип. И, здесь, и в окрестных угожьях тоже. По Челновой вплоть до Лашмы-реки.

— Там моя Лайме стояла. В устье Лашмы как раз… — вздохнула Варвара.

— Вот что Офтай говорит, — она перевела взгляд на Поротую Ноздрю. — Тут грабёж учинили казаки из Шацка. Колоды разбили, липы порубили, мёд собрали и увезли.

Глаза у Василия расширились, взгляд забегал быстрее обычного. Варвара поняла, что он обдумывает, как поступить.

— Посмотреть бы борти, — наконец, сказал Поротая Ноздря. — Доложу в Тонбов.

— Покажешь дорогу? — спросила Варвара Офтая. — Стрелецкий пятидесятник остановит грабёж.

— Как? — рассмеялся инь-атя. — Приведёт стрельцов, и они разграбят то, что уцелело?

— Не доверяет он вам, — шепнула Варвара Поротой Ноздре.

— Скажи ему, что с осени тут за порядок отвечает тонбовский воевода, — ответил Василий. — Тати из Шацка убыток царёвой казне нанесли. Боборыкин такое не потерпит, отвадит их мёд воровать. При Иване-царе за поруб бортей головы отсекали. Ныне времена не такие лютые, но мало казакам не покажется. Пусть дед садится в наши сани и везёт меня к порубленным деревьям.

Варвара перевела Офтаю его слова. Тот, хоть и с выражением недоверия на лице, оделся и пошёл к повозке.

Конь медленно двинулся по угожью, обходя стволы корабельных сосен и кусты орешника. Вскоре бор сменился лиственным редколесьем.

— Вага! Ватт![3] — крикнул Офтай.

— Вот оно, разорённое угожье! — сказала Варвара мужу и Василию.

Те соскочили с саней и начали рассматривать бортные липы. В стволах зияли длинные прямоугольные дупла: должеи были выбиты и не вставлены назад. Внутри ещё оставались куски сот. Рядом с деревьями валялись разбитые колоды-нешкопари.

— Вага! — печально повторил Офтай.

— Пускай в Тонбов приезжает, — сказал Варваре Поротая Ноздря. — И двух свидетелей берёт. Бестужев примет челобитную.

— С чего это стрелецкий голова станет говорить с крестьянами? — ухмыльнулась Варвара.

— Станет! — ответил Поротая Ноздря. — Здесь же ж ясашные земли. Боборыкин следит за тем, чтоб казне с них был доход. Пусть бортники приезжают. Сначала ко мне: я помогу составить жалобу. Потом в съезжую избу.

Варвара повернулась к инь-ате.

— Бери ещё двух бортников и вези их в Тонбов. Веди к Василию Поротой Ноздре. Запомнишь? Он к начальству вас отведёт.

— Ага, бояре нас выслушают! — расхохотался дед.

— Выслушают, — веско сказала Варвара. — Они головой отвечают за порядок на этих землях.

— Добро! — улыбнулся ей инь-атя. — Тебе поверю, Толганя!

Когда сани вернулись к дому Офтая, начало темнеть. Старик вставил лучинки в светцы, бросил дрова в печь и поставил на стол кувшин с хлебным вином.

— Нам нельзя, — отрезал Денис. — Великий пост в разгаре.

Варвара перевела его слова Офтаю, и тот сочувственно поглядел на гостей.

— Но ты-то хоть, Толганя, можешь выпить? — полюбопытствовал он.

— Тоже крест ношу, — с грустью и раздражением ответила она. — Хлебное вино пить не буду. Разве что позу.

Инь-атя принёс из сеней свекольную брагу и корцы.

— Мёд здесь важнее хлеба. Неужели вправду бояре нам помогут? — недоверчиво спросил он Варвару.

— Будем надеяться.

— Одно зло от них. С тех пор, как рузы нас нашли, — вздохнул Офтай. — Разные незваные гости сюда повадились. Не только казаки. Как-то конные стрельцы нагрянули. Спрашивали высокого мужика с кудрями чёрными, глазами карими, носом прямым и бородой комлем…

— Мужа моего? — забеспокоилась Варвара.

— Похоже, его.

— А давно?

— Месяц назад. Может, чуть больше. Из Козлова они прискакали, покрутились тут и были таковы.

Варвара встрепенулась, повернулась к Денису и сказала по-русски:

— Вишь, Денясь, что дед-то говорит? Давеча были тут стрельцы из Козлова. Тебя искали. Люди Быкова, видать.

— Выходит, вовремя мы отсюда уехали. Чего ж они хотели от меня? — задумался Денис.

— Кто знает… — пожала плечами Варвара.

— Боборыкин как раз тогда потерпевших и свидетелей искал, — вклинился в их разговор Василий. — Видно, Быков тоже отправил своих людей на поиски. Чтоб опередили тонбовского воеводу.

— Они ж и в Тонбов могут нагрянуть, — со страхом прошептала Варвара.

— Скажу об этом Бестужеву, — обнадёжил её Василий. — Он стрельцам отец и придумает, как избавить тебя от напасти. Может, охрану подле караульной избы выставит.

— Дай-то Бог! — с сомнением в голосе буркнул Денис.

— В Тонбов нам так и так ехать, — сказал Василий, поднимая корец с брагой. — Понадеемся на Бога. И на твоих богов тоже, Толга.

Варвара умоляюще посмотрела на него.

— Жертву б надо принести… — сказала она и тут же по-мокшански попросила Офтая:

— Ты же знаешь, что меня слышат боги. Вознесу им хвалу. Попрошу, чтоб они не отворачивались от деревни. Спою Оз-мору у вас на керемети. Найди мне двух барашков.

— Спасибо, Толганя… но завтра ты не сумеешь восхвалить богов. Вода в Челновой ещё не очистилась. Лодки не проплывут к священной поляне. У мельничного омута ты тоже не сможешь принести жертву: лёд там уже непрочен, он не выдержит и собаку. Приезжай ко Дню очищения срубов, а сейчас ложись и выспись. Тебя ждёт неблизкий путь.

В Тамбов сани покатились на рассвете, и к полудню были уже возле караульной избы.

— Сегодня же поговорю с Бестужевым, — пообещал Поротая Ноздря. — Он что-нибудь придумает.

-

[1]Благовещение Пресвятой Богородицы в 1637 году — 25 марта по старому стилю (4 апреля по новому).

[2] На момент смерти Ивана Грозного Ивану Васильевичу Биркину было 16 лет.

[3]Вага (мокш.) — вот. Ватт! (мокш.) — смотри.

Часть 5. Храм на крови

Глава 42. Пропавшие деревни

Двое суток супруги чувствовали себя как на иголках. По вечерам они со страхом прислушивались к каждому шороху за дверью караульной избы, боялись даже ходить до ветру. На рассвете же, когда Варвара начинала топить печь и открывала волоковые окна, обоим мерещились рожи подручных Быкова, заглядывающих в дом и наблюдающих за ними.

Посреди третьей ночи Варвара