Читаем без скачивания Vanitas - Дарья Шварц

Змея прыгнула и с разочарованным шипением ударилась брюхом об пол. Далеон захлопнул створку. Пусть эта гадина сегодня ночью развлекается без него.

И почему он раньше не додумался так сделать? Зачем, как заворожённый идиот, подходил к столу и ждал болезненного укуса?

Чтоб очнуться ото сна? Так это бы случилось посреди ночи или очень раним утром, и он бы снова весь день ходил, как сомнамбула да клювал носом на уроках, тренировках и самое ужасное — в седле.

Он недавно задремал на Дарси во время галопа и, разумеется, упал.

С ума спятить!

Чуть весь не переломался. Орфей такую панику поднял, хотя даже сверни принц шею — оправился бы. Переломы для террина — пустяк, но… приятного в боли мало.

С этим точно пора кончать!

Он так и не понял, что предрекает ему этот повторяющийся кошмар, но смотреть его уж не было сил.

Сегодня сценарий изменился. А по его ли воле — Далеон затруднялся ответить.

Вдруг он уловил справа от себя шорох. Вздрогнул.

— Кто здесь? — сердце зашлось в испуге. В коридоре мелькнул белый подол ночной рубашки и послышался стук босых ступней по ковру. — Эй!

И как бы не потели ладошки от страха, как бы не частило дыхание, принц сжал кулаки и решительно отправился к развилке.

Заглянул в коридор, где пропала незнакомка. Пусто. Только ветер гуляет по проходу, да трещат зажжённые факелы.

— Далеон, — с призрачным вздохом прозвучало над ухом.

Холодок пробежал по спине. Юноша резко обернулся. Но девчонка уже стояла в десятке шагов от него. Белый подол ночнушки подрагивал у щиколоток на сквозняке, чёрные кудри лежали на плечах львиной гривой и отливали медью в свете пламени.

— Люция? — охнул шестой.

Синие глаза лукаво блеснули, пухлые губы растянулись в насмешливой улыбке.

— Не поймаешь! — донеслось до него весёлым эхом, хотя девушка не размыкала рта. Она игриво пожала плечиком, и, подхватив подол тонкого платья, юркнула за угол.

И он, как наивный мальчишка, повёлся на подначку, усмехнулся и кинулся следом.

Люция сколь угодно может побеждать его на тренировках и турнирах, но только в «догонялках» и «прядках» ей не одержать верх. В этом Далеон ещё никогда не проигрывал.

Он — террин, а охота у них в крови.

В инстинктах.

И побороть их очень сложно. Практически невозможно. Всё же террины — не люди, хоть и умело притворяются ими.

Для себя принц давно решил, кто его главная добыча.

И разве может он проиграть, когда эта добыча так игриво машет хвостиком у него перед носом и сама предлагает себя поймать?

Они носились по всему замку, не зная устали. Коридоры да лестницы оставались пустыми, корпусы сменяли друг друга, обстановка и убранство менялись, снова и снова. И так по кругу. В реальности они давно бы выбились из сил. Но не здесь.

Топот ножек и весёлый хохот девчонки отражался от стен, и если Далеон терял её из виду, то всегда мог найти направление по звукам. Он и сам смеялся, и, кажется, кричал что-то наиграно грозное ей в спину, чем вызывал лишь новый приступ девичьего хохота.

— Люююц! — звал он, взлетая по лестнице башни.

— Вреднючка! — ругался сквозь кашель, попав в облако пыли на чердаке.

— Бабочка, Тырх тебя етить! — шипел, поскользнувшись на кафеле в кухне и больно ударившись копчиком.

А она звонко смеялась и всё вела его куда-то, повторяя издевательское:

— Не поймаешь! Не поймаешь!

Далеону это порядком надоело, и, когда он уже готовился применить магию левитации и замотать юркую заразу в ковер, она забежала в очередную комнату.

Хлопок двери. Смех оборвался.

Стало тихо, холодно и неуютно. И свет в незнакомом коридоре как назло не горел.

Но принц отринул нехорошее предчувствие и вошел в чьи-то покои.

Тьма окутала его.

Гулкая, неприятная.

Кажется, это не спальня и не гостиная.

Зал. Один из многих.

Но кромешная тьма едва ли позволяла различать детали. Принц свои руки с трудом видел.

А ещё он не любил темноту. В густых тенях ему мерещились всякие твари, когти, шевеление, оскаленные пасти.

Холодный пот выступил на загривке. Далеон попятился, собираясь позорно сбежать, но тут его со спины охватили тонкие руки.

— Это я тебя поймала, — раздался гулкий шепот.

Сердце скакнуло к горлу и заколотилось, как птица, пойманная в силки.

Далеон развернулся, узнал Люц и медленно выдохнул:

— Нельзя ж так пугать. Мстишь мне что ли? — Она хитро улыбнулась. Он крепче прижал её к груди. — Вредина.

— Мой Повелитель! — со стоном выдохнула Люция, привстала на мысочки и жадно припала к его устам.

И он ощутил их ядовитый, губительный вкус. Кисло-сладкий, терпкий и пьянящий с одного глотка. Вкус год-ши. От которого сносит крышу, подкашиваются ноги, в венах вскипает кровь, а все проблемы и оморочки сносит волной безбашенного счастья и дикого восторга. И это так упоительно, желанно до дрожи, что невозможно отстраниться, отказаться, не поддаться.

И Далеон сделал единственное, на что ещё был способен: запустил пальцы в мягкие кудри и углубил поцелуй.

Сдавленный стон.

Дрожь в каждом мускуле.

«Только не отпускай!» — его лихорадочная мольба в мыслях, шепоте, вздохе.

Колени глухо ударяются об кафель.

Тонкие девичьи пальцы алчно гладят плечи, затылок, грудь. Не выпускают. И Далеону хочется взвыть от наслаждения, но он боится оторваться от жарких и мягких губ девушки, что всё время лишь отвергает его, жалит, презирает.

Он боится, что, когда оборвётся поцелуй, снова столкнётся с омерзительной реальностью, где он своими руками убил любой намёк на её нежные чувства.

Он боится встретить отпор и ненависть.

Но Люция из сна и не думает противиться.

Сама тянется к нему, как цветочек к свету. Ластиться, как кошка к любимому хозяину. Выпивает кислород и шепчет, шепчет, шепчет: «Мой Повелитель, мой Повелитель, мой…».

Далеон задыхался. Горел от желания и плавился воском.

Это яд. Вся она. Её поцелуи.

Яд.

Ещё более опасный, коварный и ужасный, чем тот, что впрыскивала в его кровь змеюка из кубка.

Потому что яд змеи бежит по венам и останавливает сердце, а этот — травит кровь долго, мучительно, проникает в каждую клеточку, поражает кости, тянется к разуму. И, даже захватив его, — не убивает, а истязает желанием плоти и жаждой касаний, тепла, чувств. Бесконечно.

Пытка.

И даже зная всё, зная, что будет только хуже, что он пропадёт окончательно, принц продолжил упиваться тлетворным поцелуем так, словно умирал от жажды в пустыне и наконец дорвался до живительного источника.

Он больше не желал пробуждения.

Или спасения от вещего кошмара.