Читаем без скачивания Перешагни бездну - Михаил Шевердин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Осторожность! — вдруг вслух сказал Бадма, и трясшийся на смирном коне Начальник Дверей с недоумением глянул на него.
Уже совсем поздно эскорт эмира с шумом, возгласами, конским ржаньем въехал в горное таджикское селение, где-то на границе Пянджшира и Кух-и-Дамана. При буйно плещущемся огне костров и факелов Сеид Алимхан ловко соскочил с коня и быстро пошел к лестнице в михманхану. Он нисколько не походил на утомленного многочасовой скачкой по долинам и перевалам путешественника.
И еще бросалось в глаза одно обстоятельство. Про Сеида Алимхана и враги и друзья говорили: «Он и тени своей боится». Но в пути эмир не прятался за спины своих стражников и порой опрометчиво рвался вперед. Да и сейчас, когда тьма окутывала скалы и перевальные тропы, полные подозрительных теней, он въехал в селение без предосторожностей. А ведь за низкими каменными заборами могли прятаться недруги.
Из высоких ворот выбежали какие-то чалмоносцы. Оживленно размахивали руками и кричали:
— Индус уехал со своими по северной тропе.
Послышался сдавленный голос Алимхана:
— Проклятье!
Раздвигая толпящихся во дворе и на лестнице вооруженных людей в халатах и лисьих шапках, эмир решительно поднялся на балахану и вошел в помещение.
Бадма не знал, куда они приехали. Его больше интересовало удивительное превращение, происшедшее с «разжиревшим сусликом», каким характеризовали все Сеида Алимхана.
И когда из темноты вдруг выдвинулся и приветствовал их почтительным мусульманским приветствием Сахиб Джелял, тибетский доктор показал глазами на балахану и предостерег:
— С ним придется еще считаться.
— Ваше лечение сказывается,— усмехнулся Сахиб Джелял.— О, энергия еще понадобится их высочеству.
Утром Шоу поднял страшный шум. Наивную хитрость Алимхана с чирьем он раскусил сразу же. Едва ему сказали о болезни эмира и отмене охоты, он вскочил на коня и со своей охраной помчался в горы искать лагерь Ибрагимбека. Шоу решил во что бы то не стало опередить эмира.
ВСТРЕЧА НА OXOTЕ
Совести у него на грош. Но для чего ему этот грош,
если можно его обменять на золото?
Фараби
Вражда меж двух людей — огонь, а зловредный
сплетник уподобляется подносчику хвороста.
Ахикар
В поясном поклоне ловчий снял с руки Сеида Алимхана охотничьего ястреба и, пятясь, отступил по траве на два шага.
— Иди, Сагдулла!.. Ловчая птица... зверя... хватает хорошо... Дай порезвиться... посмотрим...
— О, ваше высочество, взлетит он, подобный славе вашей, господин.
Беркут захлопал сильными крыльями и заклокотал, вроде понял. Сагдулла сорвал красный с бубенчиками колпачок с головы птицы, вскочил в седло и гикнул. Из-под копыт брызнули комья зеленого дерна, и всадник кинулся карьером поперек прибрежной луговины.
— Занятия для эмиров! — заметил индус в малиновой чалме.— Исламскими хадисами охота с ловчими птицами дозволена, если не ошибаюсь...
— Ошибки нет... можно... поощряется...
Самодовольная усмешка вздернула губы Сеида Алимхана. Он проследил за быстро удаляющейся фигурой всадника и перевел взгляд на верблюжий горб холма, где в знойной мари маячили охотники его свиты. Густо-синяя небесная твердь прижималась к пустынной долине, к серо-желтым бокам Гиндукуша, в ущельях которого темными пятнами прятались плоскокрышие селения пянджширцев.
— Сокольничьи всегда были в чести у мусульманских властителей,— продолжал индус.— И неправда ли, что «кушбеги» — господин птиц» — высший сановник у вас в Бухарском ханстве, Главный сокольничий — он же премьер.
— Птичник... премьер...— пробормотал эмир. Он явно был недоволен: напоминание о Бухаре не ото всех и не всегда приятно.— Птичий разговор... не нужно... Нужен важный разговор... сейчас... Зачем вы приехали?.. Причина вашего приезда? А? Какая?
Но индус казался увлеченным зрелищем охоты. Он показал рукой вдаль.
— Смотрите! Бесподобно. Лиса! Он заполевал лису. Отушчный сокольничий, отличная птица! Отлично вы сделали, что приехали несмотря на ваш… ваше недомогание.
Застывшее лицо индуса оживилось иронической улыбкой.
— Наш... новый... доктор... Опытный... принял меры...— Эмир, испытывая все большую неприязнь к индусу, осмелившемуся намекать на нехитрую его уловку, резко заметил: — Напрасно вы приехали... не посоветовались... пришлось мне, больному, трястись в седле... Испугался за вас. Местность здесь пустынная... Стреляют... случайная пуля... Опасность!
Лицо индуса покривилось. А эмир все настаивал:
— Ловчие птицы... птичья охота... развлечение для любителей верблюжьего помета... арабских кочевых шейхов... или... для потомков обезьяньего вашего царя Ханумана... для индусов-раджей... Пусть увлекаются, а мы... так, иногда развлекаемся... Чего же хотят джентльмены, пославшие вас? Я вас слушаю.
Напоминание о темных делах индуса в Аравии в годы мировой войны прозвучало слишком обнажённо. Сеид Алимхан совсем уж не так расслаблен и равнодушен ко всему.
Вероятно, индуса в малиновой чалме вполне устраивало иметь дело со слабовольным, обессилевшим от излишеств, погрязшиы в фанатизме, отупевшим беглым князьком. Таким и считался в англо-индийских кругах Сеид Алимхан. Перед выездом Шоу нэ Пешавера мистер Эбенезер Гипп описал его впавшим в состояние, близкое к маразму. И не без оснований. Мусульманские радения — зикры, изнурительные паломничества, многочасовые молебны, шествия суфийских дервишей, гаремные развлечения, базмы — оргии с бачами, курение гашиша — все говорило, что эмир впал в кликушество. Он жил, самоустранившись от политики и государственных дел. Даже всесильный британский посол не ног похвастаться, что его сотрудникам удалось проникнуть в Кала-и-Фатту, в Бухарский центр. Так и стоял дворец загадочным островком среди бури событий, прокатившихся по стране.
Сегодняшний дальний выезд на охоту оказался возможным лишь потому, что страсти в окрестностях столицы утихомирились и стрельба поутихла.
— Дело есть дело,— сказал, спешившись с коня, индус,— я проник в ваш замок не без риска. Я ищу не приключений, у меня — дела.
