Читаем без скачивания Кодекс - Дуглас Престон

Хаузер прекратил стрелять и осторожно сел. Его лицо и правый глаз горели как в огне. Он выхватил из вещмешка флягу и плеснул налицо.

Господи, как больно!

Он смахнул с лица воду. Головня опалила щеку, горячие угольки и искры попали в нос, в волосы, в глаза. Что же это было такое — неужели в самом деле призрак? Превозмогая боль, он приоткрыл правый глаз и ощупал пальцем. Пострадали главным образом бровь и веко. Роговица осталась целой, и он не потерял зрение. Хаузер намочил водой платок, выжал и промокнул лицо.

Что же, черт возьми, все-таки произошло? Постоянно ждущий подвоха Хаузер был потрясен, как никогда в жизни. Он узнал лицо — даже спустя сорок лет помнил каждую черточку, выражение, мимику. Не оставалось сомнений: это был Максвелл Бродбент собственной персоной. Вылез из могилы леденящим душу предвестником смерти, хотя предполагалось, что он умер и похоронен. Белый, словно лист бумаги, со всклокоченными волосами и бородой, тощий, костлявый, одичавший.

Хаузер разразился проклятиями. Какого черта он медлит? Бродбент жив и в этот самый миг улепетывает от него. Внезапно разозлившись, он тряхнул головой, пытаясь привести в порядок мысли. Что с ним происходит? Сначала позволил застать себя врасплох, а теперь сидит сложа руки и подарил противнику по крайней мере три минуты форы.

Хаузер забросил автомат за плечо, сделал шаг вперед и замер. Он заметил на земле кровь — симпатичное алое пятнышко размером в полдоллара. Чуть дальше — обильная лужица. К нему вернулось спокойствие. Так называемый призрак Максвелла Бродбента истекал настоящей кровью. Он его все-таки зацепил. Может быть, и других тоже. А ранение из «стейра» даже по касательной — дело не шуточное. Хаузер задержался, изучая кровавые брызги и прикидывая траекторию пули, и заключил, что рана серьезная. Преимущество снова на его стороне.

Он окинул взглядом лестницу и побежал, перепрыгивая через две ступени.

Он обнаружит их след, пойдет по нему и убьет их всех.

73

Они бежали по высеченной в камне лестнице, а эхо выстрелов все еще отражалось от дальних хребтов. Оказавшись на верхней тропе, они бросились к скрывавшей развалины Белого города зеленой стене лиан и ползучих растений. И только когда достигли спасительной тени, Том заметил, что отец спотыкается. По его ноге бежали струйки крови.

— Стойте! Отец ранен!

— Ничего страшного, — процедил сквозь зубы старик. Запнулся и застонал.

Беглецы на секунду остановились у подножия стены.

— Оставьте меня, — прохрипел Максвелл.

Не обращая внимания на его слова, Том осмотрел рану, смахнул кровь и нашел входное и выходное отверстия пули. Она вошла под острым углом в правую нижнюю часть живота, пробила брюшину и вышла из спины, скорее всего не задев почки. Пока невозможно было судить, насколько повреждена брюшная полость. Том отбросил мрачные прогнозы и принялся пальпировать рану. Отец издал стон. Он потерял достаточно много крови. Но по крайней мере артерия и крупные вены остались целы.

— Надо спешить! — крикнул Бораби.

Том снял рубашку, рывком оторвал полоску ткани, затем другую. И, чтобы унять кровотечение, перетянул отцу диафрагму.

— Обними меня за плечи, — сказал он.

— Я поддержу с другой стороны, — предложил Вернон.

Том почувствовал, какая худая, но твердая, словно стальной трос, рука у отца. Он чуть наклонился вперед, чтобы принять его вес, и ощутил, как по ноге сочится теплая отцовская кровь.

— Уф! — выдохнул Максвелл и пошатнулся.

Они шли вдоль стены и искали проход. Наконец Бораби нырнул в завесу лиан. Беглецы миновали внутренний двор, оставили позади еще одну дверь и разрушенную галерею. С помощью Тома и Вернона старший Бродбент передвигался достаточно быстро, но хрипел и постанывал от боли.

Бораби устремился в самую заросшую часть заброшенного города. Они бежали по темным галереям и полуразвалившимся подземным камерам и замечали, что сквозь потолки проросли толстые корни. Том вспоминал о кодексе и обо всем остальном, что пришлось оставить в гробнице.

Отцу они помогали по очереди. Отряд возглавлял Бораби. И, пытаясь сбить преследователя с толка, спустился в сумрачные тоннели, то и дело круто поворачивая направо. Они вышли наружу среди огромных деревьев. Место с двух сторон было огорожено толстыми каменными стенами. Сюда почти не проникал солнечный свет, и у земли стоял полумрак. Стелы с вырезанными письменами майя охраняли лес, как часовые. Том слышал тяжелое дыхание и ругань отца.

— Извини, если делаем больно.

— Не обращайте на меня внимания.

Беглецы не останавливались двадцать минут и попали в настоящую чащу. Ползучие и цепляющиеся лианы совершенно оплели деревья, сделав их похожими на привидения в зеленых саванах. Но и этого растениям показалось мало: добравшись до вершин задушенных гигантов, они искали новую жертву и, словно растрепанные волосы, беспорядочно торчали ввысь. Отовсюду свисали огромные цветы, беспрерывно капала вода. Бораби остановился и огляделся.

— Сюда! — Он показал в самую гущу.

— Куда? — Том уставился на непроходимую зеленую завесу.

Индеец упал на колени и пополз в едва приметный проход. Остальные последовали за ним. Максвелл кряхтел от боли. Том увидел, что в чаще во всех направлениях разбегаются проделанные зверьем тоннели. Но люди едва смогли протиснуться в сырые, зловонные лазы. Беглецам казалось, что они провели в них целую вечность, а на самом деле не больше двадцати минут, пока переползали из одного прохода в другой, и наконец очутились в закрытой со всех сторон прогалине, которая образовалась под нависшими ветвями задушенного лианами дерева.

— Остановимся здесь, — проговорил Бораби. — Переждем до ночи.

Бродбент привалился спиной к стволу и замычал от боли. Том опустился рядом с отцом на колени и снял пропитанные кровью бинты. Рана ему не понравилась. Бораби присел рядом и тоже осмотрел Максвелла. Затем достал несколько листьев, которые успел сорвать во время бегства, растер между ладонями и приготовил компресс.

— Это от чего? — шепотом спросил Том.

— Помогать остановить кровь и делать меньше боль. Они наложили компрессы на входное и выходное отверстия.

Вернон предложил свою рубашку, и Том, разорвав ее на полосы, зафиксировал компрессы на теле.

— Уф! — крякнул Максвелл.

— Извини, отец, — повторил Том.

— Перестань просить прощения. И вы все тоже. Дайте мне стонать вволю и не выслушивать ваших извинений.

— Отец, ты спас нам жизнь, — сказал Филипп.

— Но сначала подверг ее опасности.

— Мы были бы уже на том свете, если бы ты не прыгнул на Хаузера.

— Дурные привычки юности, — поморщился старик. Бораби присел на корточки и обвел всех взглядом.