Читаем без скачивания Наследница. Графиня Гизела - Евгения Марлитт

Прекрасное лицо супруги его окаменело в мрачных размышлениях. Она машинально мешала ложечкой шоколад, глаза были устремлены в землю.

Как бы не слыша ни единого слова обеих женщин, министр после краткой паузы заговорил тем ласковым тоном, с которым он прежде обращался к болезненному ребенку:

— Думаю, придется нам расстаться с нашим добрым, старым доктором, ибо он уже потерял всякое уважение своей маленькой упрямой пациентки. А принуждать тебя к чему-либо, Гизела, я не хочу. Придется думать… Не пригласить ли доктора Арндта из А.? У тебя слишком радужное настроение относительно твоего здоровья, а доктор, напротив, предполагает возобновление и усиление припадков, если…

Он остановился и, нахмурив лоб, посмотрел в направлении леса.

— Пойдите посмотрите, кажется, сюда кто-то идет, — велел он лакею.

— Ваше превосходительство, там пролегает самая короткая пешеходная дорога в Грейнсфельд, — осмелился заметить слуга.

— Очень мудрое замечание, любезный Браун, это мне хорошо известно, но, когда я здесь, то не желал бы, чтобы шлялись мимо меня, если есть другие дороги.

Глава 14

Между тем в чаще мелькнула чья-то одежда. Простым смертным, осмелившимся своим появлением прервать речь его превосходительства, оказался ребенок — дочь нейнфельдского пастора.

Увидев приближающуюся девочку, Гизела на миг почувствовала в душе боязнь быть осужденной окружающими ее особами за свои сношения с низшими. Это было малодушное, жалкое ощущение, унижающее человека, и природная честность характера победила воспитание.

Молодая графиня быстро поднялась и повелительным жестом остановила лакея.

— Папа, ты не должен прогонять этого ребенка, — сказала она решительно, обращаясь к министру. — Это та самая девочка, которая по моей вине чуть не утонула.

Она взяла за руку подбежавшего к ней ребенка и поцеловала в лоб.

— Благодарю вас за апельсины, которые вы мне прислали! — улыбнулась девочка. — Ах, как славно они пахнут! А мой голубой передник мама выстирала и выутюжила, и он опять как новый. Мама идет сзади — мы направляемся в Грейнсфельд. Я побежала вперед, чтобы набрать земляники для тети Редер, но вас я охотнее угощу.

И она подняла крышку своей корзиночки, полной душистых ягод.

— О, милая графиня, ваша очаровательная маленькая протеже говорит странные вещи! — едко сказала госпожа фон Гербек. — Я собственноручно буду запирать фрукты. Не для ребенка же нечестивого нейнфельдского пастора выросли они!

Гизела, немного смешавшаяся и покрасневшая при словах ребенка, гордо выпрямилась и холодным пристальным взглядом смерила маленькую толстую женщину.

— Как глупо из опасения, что другие осудят, скрывать свои добрые поступки! — жестко сказала она. — Моим долгом было осведомиться о здоровье ребенка и доставить ему маленькое удовольствие. Но, зная вашу ненависть к пасторскому дому, я была так малодушна, что не сообщила вам о своем поступке. И я наказана за это — впервые в своей жизни я чувствую себя глубоко униженной, ибо на меня падает подозрение во лжи! Не сделав ничего дурного, я должна стыдиться! — Яркий румянец разлился по всему лицу графини. — Ах, какое скверное ощущение! — Горькая гримаса исказила ее лицо. — Это послужит мне уроком, госпожа фон Гербек! Никогда я не опущусь более до подобного малодушия перед светом и действовать буду так, как сочтут за лучшее мой разум и мое сердце!

Оторопевшая гувернантка устремила вопрошающий взгляд на министра. Было непонятно, на чью сторону он склонялся, хотя она и подметила враждебный взгляд, брошенный им на взбунтовавшуюся падчерицу. Дальнейшие объяснения были неуместны, тем более что из леса выходила женщина, жена нейнфельдского пастора.

Увидев собравшееся здесь знатное общество, она на мгновенье остановилась. Но земля, где пролегала узкая тропинка, принадлежала общине, и так как женщина не слышала резких слов его превосходительства о нарушении его покоя, то продолжала идти дальше.

Одиннадцать лет отделяли этот день от того памятного рождественского вечера в пасторате… Совершившийся в то время разрыв между замком и пасторатом с тех пор с ожесточением поддерживался первым. На маленькой лесной лужайке три женщины встретились в первый раз за все эти годы.

Время, труды и заботы, конечно, оставили отпечаток на лице пасторши. Но по-прежнему румянец горел на ее щеках, крепость и гибкость были в движениях. Женщина отметила и почти неизменившуюся внешность Ютты, которая всегда жадно глядела своими черными глазами на свет, и расплывшуюся фигуру гувернантки.

— Мама, вот милая, прекрасная графиня, по милости которой я упала в воду! — закричала девочка, бросаясь к матери.

Гизела рассмеялась, пасторша также усмехнулась наивности своей дочери. Но вдруг она остановилась как вкопанная перед молодой графиней.

Каждый раз, когда ей приходилось видеть бледное лицо знатного ребенка, она думала, что видит девочку в последний раз, а между тем всего за один год хилая оболочка спала и миру явился пышный цветок.

— Боже мой, милая графиня! — обрадовалась она. — Да вы живы! Нет, ваше сходство с бабушкой поразительно… — У нее не хватило сил это юное, чистое создание, с такой лаской держащее за руку ее ребенка, сравнить с женщиной, которая в своем безграничном высокомерии, глухая к человеческому страданию, безжалостно и немилосердно попирающая чувства людей, царила когда-то на этой земле.

Пасторша остановила сама себя и промолвила:

— Да вы само здоровье!

— Дитя мое, заканчивай! — закричала баронесса.

Лицо Гизелы омрачилось. Эти резкие слова прогоняли добрую, честную женщину.

— Я возьму земляники с собой, Розхен, — сказала она ребенку, — а завтра ты придешь за корзинкой, согласна?

— В Белый замок? — недоверчиво спросила малютка, широко раскрыв глаза; потом она энергично покачала своей белокурой головкой. — Нет, туда я не могу прийти, — возразила она решительно, — брат Фриц говорил, что папу в Белом замке никто не любит.

На это нечего было возразить, так как госпожа фон Гербек действительно ненавидела этого человека.

Гизела пастора не знала.

Лицо женщины приняло строгое выражение, хотя взор ее все с той же искренностью был обращен на девушку.

Она взяла за руку свою девочку, чтобы продолжить путь.

Женщина не имела столько такта, чтобы не узнать в красивой, важной даме ту, которая когда-то нашла радушный приют под крышей ее дома и ела ее хлеб, а теперь с видимым презрением делала вид, что не замечает ее.