Читаем без скачивания Дорога в Рим - Бен Кейн

С тех пор как он вернулся с латифундии, сидеть у Лупанария стало скучнее некуда: дни текли за днями, ничего не происходило, и гаруспик не понимал, зачем было лететь сюда в такой спешке. Заговаривать с Фабиолой не хотелось: вряд ли она порадуется человеку, из-за которого ее брат был вынужден бежать из Рима, а если вдруг Ромул не вернется, она обвинит Тарквиния в его гибели. Поэтому гаруспик оставался в тени, собирал сведения и молил богов, чтобы указали путь. Вера его, как никогда, подвергалась испытанию на прочность.

От гадателя он узнал, что Фабиола, бывшая любовница Децима Брута, теперь состоит в связи с Марком Антонием. Это объясняло виденную гаруспиком сцену у храма несколько дней назад. Несмотря на толпы народа, ему удалось не отстать от Фабиолы и даже разглядеть, как ее попытка заговорить с Брутом сорвалась из-за появления Антония, сопровождаемого главарем тех бандитов, что стояли в засадах вокруг публичного дома. Грозные жесты обоих нобилей говорили сами за себя, и хотя гаруспик не слышал ни слова, ярость Брута, торжество Антония и подавленный вид Фабиолы явно показывали, что девушка враз лишилась обоих поклонников, а предводитель бандитов намерен не оставлять ее в покое. Сестре Ромула явно что-то грозило.

Тарквиний осознавал собственную беспомощность — без денег, власти и политического влияния тут не обойтись, а он только и способен, что следить за Лупанарием. Два дня назад он едва удержался, чтобы не войти внутрь, и остановило его лишь стойкое чувство, что пока не время. Однако по-прежнему ничего не происходило, и в день последнего Цезарева триумфа гаруспик решил, что пора отвлечься. Чуть ли не все римские улицы были уставлены столами, прогибающимися под щедрым угощением, город гулял и бражничал, не отказывая в веселье даже угрюмым чужеземцам вроде Тарквиния. Гаруспик сам не заметил, как осушил полдюжины чаш с вином, которые настойчиво подносила ему пирующая толпа, и потом еле добрался до жалкой чердачной комнатки, которую снимал в обветшалой инсуле на берегу Тибра.

О намерении сходить в храм Юпитера Капитолийского он вспомнил лишь наутро, проснувшись в холодном поту, и теперь едва не выбился из сил, в спешке карабкаясь на холм. Возможность сбежать подальше от Лупанария, где ему уже надоело сидеть без дела и изображать уличного дурачка, гаруспика только радовала, хотя он и стыдился это признать.

Через час, правда, радужный настрой исчез. Курица, купленная в храме и принесенная в жертву по всем правилам, оказалась бесполезной: ни печень, ни потроха ничего ему не открыли. Тарквиний в отчаянии купил вторую курицу и повторил процедуру — опять тщетно. Не обращая внимания на любопытные взгляды и просьбы погадать, он надолго застыл в молчании, созерцая куриные внутренности. Никаких откровений, ровно ничего. После молитв у статуи Юпитера и в целле — длинной и темной внутренней части храма — перед глазами всплыла лишь сцена убийства у Лупанария, знакомая по былым тревожным снам. Мучимый головной болью, гаруспик не заметил, что на этот раз в видении погибал не один человек.

Отказавшись от дальнейших попыток, Тарквиний выпил несколько стаканов фруктового сока, чтобы унять жажду, и, угрюмо окинув взглядом гигантскую статую Юпитера, решил вернуться к своему месту у Лупанария. Там, по крайней мере, можно спокойно посидеть и дать отдых похмельной голове.

По пути ему, как обычно, пришлось пробираться через заставы бандитов, сегодня особенно многочисленные, и тут-то его впервые кольнуло недоброе предчувствие. Привычная роль дурачка-заики сработала как всегда, головорезы лишь разразились ему вслед издевками и хохотом, и к Лупанарию гаруспик попал без дальнейших происшествий. Оказавшись наконец на обычном месте, он облегченно вздохнул и отпил глоток из бурдюка. Может, хоть теперь голова перестанет болеть.

Через миг он насторожился: от противоположного конца улицы, не глядя по сторонам, к Лупанарию приближалась большая группа бандитов, почти не скрывающих оружия под плащами. Насчитав их больше двух десятков, гаруспик уже не сомневался в остальном: его повторяющийся сон становится явью. Что ему стоило догадаться об этом в храме Юпитера?.. Проклиная вчерашнее пьянство, Тарквиний на заплетающихся ногах бросился к митреуму: может, удастся привести сюда Секунда и остальных ветеранов?

При виде главаря и еще одного отряда, подтаскивающего к Лупанарию лестницы, он прибавил шагу. Наконец боги открыли ему свою волю.

Он молился лишь об одном: чтобы помощь пришла не слишком поздно для Фабиолы.

При виде Сцеволы, явившегося через час после разговора Фабиолы с аптекарем, девушке даже полегчало. Неведение изматывало больше, чем она себе признавалась, напряженное ожидание пора было прекращать — так или иначе. Лупанарий был готов к долгой осаде: еды запасено на неделю, воды в колодце вдоволь, к входу снесено все имеющееся оружие: топоры, дубины, мечи и несколько копий. Входную дверь оставалось закрыть изнутри на засов и подпереть тяжелой мебелью, чтобы не пробили тараном. Во всех углах стояли ведра с водой на случай поджога. Девицы жались по безопасным комнатам в задней части дома, и лишь Йовина сидела на обычном месте в приемном зале, дряблой рукой сжимая кинжальную рукоять.

Половина бойцов вместе с Бенигном сторожили Лупанарий снаружи, Веттий с остальными стоял наготове в зале. Фабиола намеревалась повоевать за свой участок улицы, хотя бы недолго. Если сразу запереться в Лупанарий, Сцевола подумает, что она испугалась или вовсе сдалась, а она не хотела давать ему такого повода. Здесь хозяйка она, а не Сцевола, и она будет защищаться до последнего. Войско, правда, вместе с Бенигном и Веттием насчитывало всего восемнадцать защитников — в большинстве рабы или уличные наемники, еще не испытанные в бою, зато пятеро были гладиаторы, профессиональные бойцы, которым она платила вдвое против остальных. Они-то вместе с двумя привратниками и составят костяк ее маленького войска. Катий и кухонные рабы, хоть и непривычные к битвам, тоже были вооружены. Вместе с ними защитников выходило двадцать три. «Двадцать четыре», — мысленно поправила себя Фабиола. Наплевав на условности, она тоже опоясалась ремнем с гладиусом. В конце концов, она ведь из адептов Митры, бога-воителя, — значит, будет сражаться.

Несмотря на показную храбрость, сердце Фабиолы то и дело замирало от страха.

Битва не заставила себя ждать.

— Гляди в оба, ребята! — крикнул снаружи Бенигн. — Начинается!

Фабиола кинулась к распахнутой двери. По улице неспешно двигалась компания в два десятка головорезов. Оружие скрывали плащи, и бандиты старательно делали вид, будто вышли на безмятежную прогулку. Сцеволы не было видно, позади отряда маячила одинокая мужская фигура: крепко сложенный черноволосый незнакомец в красно-коричневой солдатской тунике не походил на предводителя, держался особняком и был здесь совершенно не к месту. Впрочем, на отгадывания Фабиоле времени не оставалось. Бандиты, поняв, что их увидели, отбросили плащи и схватились за топоры, мечи и дубины. Взревев во весь голос, они рванули прямиком к Лупанарию.