Читаем без скачивания Цель жизни - Александр Яковлев

Уже после того, как ушли многие эшелоны, цехи сборки все еще продолжали выпускать самолеты, которые сдавались на заводских аэродромах прямо фронтовым летчикам. Машины заправляли бензином, и часто летчики вылетали сразу в бой. Первым летным испытанием самолета служили схватки в воздухе с неприятелем. Коллективы заводов работали круглые сутки. Конструкторы вместе с рабочими и служащими участвовали в погрузке, заботясь о том, чтобы доехало в целости и сохранности дорогое и хрупкое оборудование конструкторских бюро и лабораторий. Каждый мастер, рабочий, каждый конструктор старался захватить все необходимое для того, чтобы по прибытии на новое место можно было сразу развернуть производство.

В эти дни Наркомат авиационной промышленности работал с невероятным напряжением. Ведь на колесах были почти все основные авиационные заводы страны. Требовалось организовать эвакуацию так, чтобы все они поскорее добрались до места назначения.

Я решил проверить, как идет погрузка и отправка наших эшелонов. И вот машина мчится по Ленинградскому шоссе. Стадион «Динамо», Всехсвятское, мост через канал — и, наконец, сворачиваем на заводскую железнодорожную ветку. Здесь шумно. Снуют десятки грузовых автомашин, хлопочут сотни людей. По длине эшелона — деревянная эстакада. С одной стороны эстакады — вагоны, с другой — непрерывной цепочкой подходят машины со станками. Пробираюсь среди этой суеты прямо к вагонам. Очередной эшелон уже погружен, идут последние приготовления к отправке.

Из теплушек выглядывают рабочие, выходят и окружают меня.

Все возбуждены, но нет уныния и печали.

— Заходите на новоселье, — приглашают в одну из теплушек.

Двухъярусные нары застланы тюфяками, коврами, посредине железная печка, столик, стулья, к потолку подвешена керосиновая лампа. С нар свешиваются головки любопытных, неунывающих ребят. Женщины уже что-то стряпают.

— Устроились неплохо, лишь бы до морозов добраться, — говорит подоспевший Михаил Константинович Глазков, руководитель погрузки, хлопотавший на эстакаде.

— До морозов доедете, — говорю я, — а вот как у вас с питанием обстоит дело?

— С питанием устроились: в каждом эшелоне специальный вагон-буфет, а для обслуживания выделили своих. Продуктов до места хватит, кипяток — круглые сутки.

— А как насчет порядка в пути?

— В каждом эшелоне комендант — один из начальников цехов. Не растеряются!

Лязгнули буфера, эшелон дрогнул.

— Подали паровоз, сейчас отправляем. Пойдемте, Александр Сергеевич, а то увезут, — засмеялся Глазков.

Я распрощался с обитателями теплушки и вышел на эстакаду. В голове эшелона дымил паровоз.

Навстречу бежал комендант эшелона — начальник цеха Михайлов:

— Отправляемся!

— До скорой встречи!..

Каждые 8 — 10 часов отъезжали от эстакады в Сибирь все новые и новые эшелоны, по 40 вагонов и платформ в каждом, с людьми, станками и материалами.

Хотя мы и старались создать по возможности хорошие условия, все же переселение на восток тысяч людей с маленькими детьми, в теплушках — дело тяжелое.

Эшелоны шли медленно, хотя и везли бесценный груз — оборудование военных заводов. Великая сибирская магистраль была забита железнодорожными составами эвакуирующихся предприятий.

Переброска заводов на Волгу, на Урал, в Сибирь потребовала новой кооперации, новых потоков транспортировки грузов, что еще больше усложнило обстановку.

Промышленные эшелоны шли вперемежку с военно-санитарными поездами и громадными составами теплушек, которые везли эвакуированное население. Часто приходилось отдавать предпочтение санитарным поездам и пропускать эшелоны с людьми, эвакуированными из прифронтовой полосы на восток. Все это создало огромные трудности на железных дорогах. Необходимо было не только пропустить невиданное до того количество поездов, но и организовать питание и хотя бы элементарное обслуживание огромных масс людей на станциях.

Но все знали, какое бедствие переживает Родина, сознавали значение происходящего, понимали, что все тяготы и лишения надо переносить стойко.

Наступившие морозы и снег вызвали еще большие затруднения, но, несмотря ни на что, задача была решена успешно: в течение самого короткого времени возобновился выпуск машин.

В Москве еще грузились эшелоны, а в Сибири уже готовились к приему людей и оборудования. Были составлены планы размещения цехов, подведены электроэнергия, сжатый воздух, пар, вода — все необходимое для того, чтобы прибывающие станки могли немедленно начать работу.

Задача заключалась в том, чтобы довести до минимума потерю времени и скорее возобновить выпуск самолетов, в которых фронт испытывал голод.

Ждать быстрой помощи было неоткуда. В этом я лишний раз убедился, когда в сентябре сорок первого года, как раз и дни эвакуации наших заводов, мне довелось в качестве авиационного эксперта участвовать в переговорах трех держав — СССР, США и Великобритании по вопросам помощи Советскому Союзу вооружением.

Американскую миссию на этих переговорах возглавлял Аверелл Гарриман — доверенное лицо президента Рузвельта, видный промышленник, ставший дипломатом. Миссию Великобритании представлял лорд Бивербрук — один из крупнейших капиталистов Англии, владелец газетного концерна, контролировавшего значительную часть английской прессы. Бивербрук являлся личным представителем премьер-министра Уинстона Черчилля и имел с ним даже какое-то внешнее сходство: плотный старик с круглым бульдожьим лицом. Держался он просто, без английской чопорности, но сразу было видно, что это крупный делец.

Авиационный эксперт английской делегации Бальфур — высокий, элегантный, с иголочки одетый мужчина. Бальфур занимался тогда вопросами британской авиационной промышленности и отлично ориентировался в ней. И после войны, весной 1959 года, Бальфур, уже ставший лордом, вел в Москве переговоры об организации воздушной линии Москва — Лондон на английских самолетах «Вайкаунт» и советских ТУ-104.

С американской стороны экспертами были генерал Чанэй, ведавший вопросами авиационного снабжения, и полковник Файмонвилл — военный атташе США в Москве. Кстати сказать, Файмонвилл не пользовался благосклонностью своего начальства, так как его доклады, содержавшие объективную информацию о положении дел на советско-германском фронте, существенно отличались от того потока лжи и необъективности, который лился в Вашингтон из американского посольства в Москве. Деятели американского посольства забрасывали тогда Рузвельта донесениями о том, будто Советский Союз находится на грани полного разгрома, что Гитлер вот-вот займет Москву, что с Красной Армией покончено и дни Советской власти сочтены.