Читаем без скачивания Неизвестный Троцкий (Илья Троцкий, Иван Бунин и эмиграция первой волны) - Уральский Марк Леонович

Знаменитый итальянский драматург Пиранделло прислал мне авторизованный перевод своей последней пьесы с просьбой проредактировать его и помочь ему осуществить постановку этой пьесы на одной из московских сцен.

— а затем следует весьма комплиментарная характеристика творчества итальянского драматурга и рекомендация поставить его последнюю пьесу на советской сцене. В СССР Пиранделло печатали, но ни один из советских театров, в том числе и московский Камерный театр Таирова, имевший богатый репертуар пьес западных драматургов, не ставил его пьесы на сцене. Возможно, именно Таиров посоветовал Пиранделло обратиться с личной просьбой к Луначарскому282. Однако знаток сценического искусства и драматург, Луначарский был в 1929 г. смещен с поста наркома просвещения, и его влияние на репертуарную политику перестало быть определяющим. Поэтому, несмотря на его одобрение, пьеса итальянского драматурга «Нынче мы импровизируем» так и не была поставлена на советской сцене. Естественно, что Пиранделло был разочарован и даже обижен таким невниманием к своей особе и не горел особым желанием посетить СССР.

Новое лихолетье: «Третий Рейх» и конец «русско-еврейского Берлина»

1933 год стал для И.М. Троцкого одновременно и знаковым, и переломным. С одной стороны, воистину историческое событие: русская литература в лице Ивана Бунина отмечена Нобелевской премией — успех, достигнутый во многом благодаря его усилиям; с другой — крах самого благополучного в бытовом отношении периода его эмигрантской жизни. На пороге своего шестидесятилетия И.М. Троцкий столкнулся с необходимостью коренной ломки своего жизненного уклада. Он вновь стал беженцем без определенного места жительства и перспектив на будущее.

Причиной столь драматических изменений в его судьбе явилась гибель либерально-демократической Веймарской республики, где Илья Маркович, несмотря на эмигрантский статус, вполне благоденствовал. Германия превратилась в тоталитарный «Третий Рейх».

И коммунисты, и нацисты ненавидели демократию, но в отличии от «пролетарского интернационализма», германский нацизм исповедовал патологический антисемитизм.

«Коричневая чума» уничтожила «русский Берлин». Большей части его обитателей, в первую очередь еврейского происхождения, пришлось покинуть приютивший их пятнадцать лет назад город283. И.М. Троцкий сделал это одним из первых. Его бывший коллега «русскословец» А.Ф. Аврех сообщал в уже упоминавшемся письме к главному редактору газеты «Сегодня» М.С. Мильруду от 29 апреля 1933 г.

...неистовствует проклятый Гитлер, и Троцкий удрал из Берлина, бросив все имущество, в числе коего имеется и дом284.

В отличие от своих соратников по общественной деятельности — А. Гольденвейзера, Я. Фрумкина, И.В. Гессена, Г.А. Ландау, Л. Брамсона и др., которые не спешили покидать Берлин, надеясь, что все уляжется и за антисемитскими эксцессами первых месяцев нового режима последует период стабилизации, Илья Маркович никаких иллюзий на сей счет не питал. Впрочем, не он один. Уже к весне 1933 г. численность еврейского населения города снизилась со 160 до 1о тысяч человек285.

Если внимательно читать публицистику И.М. Троцкого, нельзя не отметить один любопытный факт: в течение более чем четверти века, колеся по Европе и рассказывая в своих репортажах о различных языках, он никогда не упоминает о немцах. Навряд ли здесь можно говорить об антипатии. И.М. Троцкий был вполне укоренен в немецкой ментальности, и в немецкоязычном пространстве чувствовал себя как рыба в воде. Ведь не только же потому, что в молодой Веймарской республике было самое либеральное эмиграционное законодательство и огромная русская колония, перебрался он из Скандинавии в Берлин! По-видимому, немцы для него были и ближе, и понятней, чем остальные европейцы. Он точно знал, как в их среде надо себя вести, и что от них можно ожидать. Для эмигранта подобного рода восприятия среды обитания — серьезный фактор, а зачастую и гарантия благополучного существования.

Но по тем же причинам Троцкий, похоже, чувствовал ситуацию глубже и, как прагматик, видел дальше, чем его соратники, склонные к теоретизированию, а вследствие этого и идеализации реальности.

В своем ходатайстве № 170128 от 22 октября 1952 г., поданном на основании Закона о возмещении убытков жертвам национал-социализма286, он называет датой своего бегства из Берлина287 31 марта 1933 г., указав, что в то время являлся «лицом без гражданства»; в графе «Профессия по образованию» стоит «Инженер», а «Занятия в настоящее время» — «Предприниматель и редактор».

И.М. Троцкий поселился сначала в Брюсселе, затем Копенгагене, а позже — в Париже, куда к тому времени окончательно сместился «мозговой» и культурный центр русской эмиграции288.

В письме к М.С. Мильруду из Копенгагена от 24 сентября 1933 г.289 Троцкий рисует подробную картину своей бытовой ситуации после бегства из Берлина:

Полгода я не подавал о себе признаков жизни. Сидел три месяца в Брюсселе и вот уж столько же времени обретаюсь в Копенгагене.

Мотивы Вам понятны. Они те же, по которым наш друг Николай Моисеевич290 превратился в Меркулова, а я покрываюсь псевдонимом Бутурлина291. Моя семья, увы, еще в Берлине. Этим все сказано. Надеюсь увидеть жену и сына в конце октября. Жена ликвидирует квартиру и переезжает в Копенгаген.

Мое материальное положение немногим лучше положения сотен других людей, бежавших из Германии. Короче, я пополнил ряды безработных русских интеллигентов. Посылаю первую корреспонденцию. Надеюсь, подойдет. Буду признателен за напечатание, ибо рад всякому заработку. Знаю, что редакция сократила гонорар, и, конечно, с этим фактом мирюсь.

Два последующих письма редактору «Сегодня» М.С. Мильруду свидетельствуют, что в материальном отношении дела Ильи Марковича поправились. 2 октября 1934 г. он пишет из Копенгагена:

Побывал в Париже, похоронил Ф.И. Благова и А.А. Яблоновского, навидался нужды среди пишущей братии и вернулся в Копен-гаген. Жаловаться на дела не смею, ибо устроился очень прилично во французской и голландской печати, куда много пишу. Но не хочется порывать и с русской печатью, тем более, что она мне слишком близка. Посылаю статью, которая, надеюсь, подойдет. Если отвергнете, верните, пожалуйста, манускрипт.

В качестве важного комментария к этому короткому письму следует добавить, что осенью 1933 г., уже после смерти Ф.И. Благова, бывшие «русскословцы » (Н. Калишевич, А. Поляков, А. Аврех, М. Мильруд, И. Троцкий, С. Варшавский) «самоообложились» по 25 франков в месяц в пользу вдовы своего бывшего редактора, 16 октября 1933 Аврех писал Мильруду, что следует привлечь еще А. Руманова и Тэффи (добавляя: «а насчет Тэффи сомневаюсь»)292.

А 24 января 1934 г. Михаил Мильруд пишет И.М. Троцкому письмо, где помимо конкретного вопроса, связанного с намерением Троцкого выступить с лекциями в Риге, обрисовывает «ненормальную атмосферу, которая у нас здесь, — в среде русских эмигрантов, — создалась», после прихода нацистов к власти:

Мы все, а я в особенности, очень рады были бы повидать Вас в Риге <...>. Но приезд Ваш сюда, для того, чтобы окупить свои расходы и выступить с лекциями — дело при нынешних условиях более чем рискованное.

Мне как раз недавно пришлось писать по этому же вопросу Бунину и Алданову. Оба они собирались приехать в балтийские страны с лекциями и даже Бунину после его стокгольмского триумфа, который благодаря Вам в Балтике был изображен особенно пышно, я предложил не рисковать и не приезжать сюда. К Бунину обращался целый ряд антрепренеров, суливших ему большие блага, но когда я предложил им внести гарантию, никто из них на это, конечно не пошел293.

В былые годы лекции на русском языке привлекали здесь больше всего евреев, а затем русских и латышей, понимающих по-русски. Теперь у нас под влиянием событий последнего времени произошло расслоение. Нельзя себе представить лекцию, которая собрала бы прежнюю аудиторию. Если лектор или тема представляют интерес для русских, то на нее не пойдут евреи и наоборот. Да и на одних евреев тоже теперь рассчитывать нельзя. Опять-таки все разбились на отдельные группы и партии. И если на лекцию пойдут сионисты, то не пойдут не-сионисты. Да и сионисты опять-таки делятся на бесконечное количество подгрупп. Поэтому даже лекции специально еврейских лекторов <...> не привлекли публики и <лекторы — М.У.> не покрыли расходов. <...>