Читаем без скачивания Надсада - Николай Зарубин

— Сделам, — кивал головой Курицин. — Но… — поднимал палец кверху, — с моей помощью мэра.

— Витя, — в голосе Владимира послышались ехидные нотки, — ты — курица, которая будет нести золотые яйца.

— А скажи, Степаныч, — ведь правда, что у меня оч-чень удачная фамилия? — усмехаясь, откидывался к спинке стула приятель. — С двойным смыслом и между тем такая простецкая, ну в доску своя.

— Что верно, то верно. Поначалу тебя, из-за такой фамилии, никак нельзя принимать всерьез. А вот когда разглядишь — мурашки бегут по спине.

— ?

— Не от страха, а от понимания того, каким ненасытным аппетитом наделила тебя мать-природа. Ты ведь и за столом-то не ешь, а — сглатываешь. По жизни — точно так же. И ежели все эти инстинкты — да на хорошие мозги, то живоглот получается изрядный.

— Можно подумать, что ты, Степаныч, не живоглот. Почище меня будешь.

— Почище тебя быть очень непросто. А ты думаешь, почему?

— Поч-чему? — словно эхо, повторил Курицин за приятелем.

— Потому что тебе твое досталось уже при рождении: и положение в обществе, и связи, и воспитание, и стартовые позиции. Мне же свое пришлось добывать собственным трудом, пробивая себе дорогу лбом, и тут уж все зависело от прочности лобной кости. Пришлось и прогибаться, чего я не могу простить ни себе, ни тем, перед кем пришлось прогибаться.

— Куда бы ты делся без прогиба?

— Вот именно: куда? Вообще же я ни о чем не жалею, потому как в дураках себя никогда не чувствовал. Это те дураки, перед коими прогибался.

— Правильно гуторишь, Степаныч. Ой, как правильно… — подливал масла в огонь Курицин.

Расслабленные от еды и питья, приятели еще долго горготали о своем, чем жили и к чему стремились, подсчитывая по сути будущие барыши. Они, без сомнения, чувствовали себя хозяевами жизни и таковыми на сей момент пребывали на самом деле. Половина Присаянского края работала на них. Все приводные ремни, какие только имелись, были натянуты на свои шестерни и шестеренки и крутились в требуемом направлении. Их же задача состояла в том, чтобы не допускать сбоев в механизме запущенной машины и строго следить за поступлением конечного продукта — денег. Немалого количества денег, которые поступали к ним, минуя счета в банках, финансовых ведомостях и отчетах, потому во всевозможных инспекциях и контролирующих денежные потоки инстанциях даже не представляли, сколь смехотворные суммы налогов поступают отсюда в государственную казну. Потому и мало кто, а если точнее сказать — никто не имел представления о подлинных доходах Белова Владимира Степановича и его подручного Курицина Виктора Николаевича. Что до последнего, то о доходах приятеля в точности не знал даже сам Белов. Впрочем, как и Курицин — о доходах Белова.

— Мы с тобой первопроходцы бизнеса первой волны, — самодовольно говорил Владимир. — Получается, что мы и есть — самые наипрямейшие потомки Ермака Тимофеевича, который пришел в Сибирь за тем же, за чем здесь живем и мы.

— А ведь ты, Степаныч, — светлая голова. Те, кто шел с Ермаком, вместе страдали от холода-голода, вместе бились с коренными народами, не щадя живота своего, вместе погибали, если требовалось, а мы с тобой — одиночки. Песен о нас с тобой не сложат и памятников нам не поставят…

— Мы сами себе поставим памятники, — встрепенулся Белов, которого, видимо, задели за живое слова Курицина.

— Разве что… в виде голых пней от сведенного леса? — съехидничал приятель.

— Не юродствуй, — наставительно оборвал его Белов. Я серьезно. Вспомни недавнее, когда со всех концов страны ехали в Сибирь строители всяких там гидроэлектростанций, заводов и комбинатов. Ведь они были теми же погубителями всего живого и неживого, но о них были сложены песни, и пела те песни вся страна. И памятники поставили. Так чем же мы хуже их? Они были первопроходцами в своем, мы — в своем. Наработав капитал, мы дадим работу тысячам и тысячам бедолаг, которые сегодня не знают, к чему приложить свои руки. А мы найдем их рукам применение. Най-де-ом!..

Белов неожиданно стукнул кулаком по столу. Приподнялся со стула и еще раз стукнул. Лицо его побагровело, глаза уставились в одну точку — куда-то поверх головы Курицина. Затем, словно очнувшись от временного помутнения рассудка, плюхнулся на стул и продолжил уже спокойным, но твердым голосом:

— История, Витя, отбирает для своих скрижалей только самых предприимчивых и дерзких. И нам бы еще немного времени — успеть. Успеть набрать такую высоту и силу, при которой никому бы нас не достать: ни закону, ни власти, ни собратьям по бизнесу. А народ простой — что же?.. Он примет кого угодно, лишь бы давали жить, растить и учить детей, относительно безбедно существовать. Он ради минимального набора благ многое стерпит.

— Но маслица надо бы иной раз подливать — пускай даже и отработанного. Умасливать то есть. Нельзя тянуть резину до бесконечности — порвется та резина. А порвется — ты знаешь, что может быть: сметут — не заметят. И деньги не спасут.

— Тут ты, пожалуй, прав. До меня это начало доходить в связи с поступком отца моего. И ежели уж батяня родный пошел супротив сына, то тут есть над чем призадумкаться (Белов иногда позволял себе говорить тем языком, который слышал с детства).

— Вот-вот, надо бы и клубец подремонтировать, и магазинчик какой социальный изобразить, и водокачку подправить. Затраты — на грош, а выгоду можно поиметь знатную. Главное же соображение такое: народец лучше станет робить и признает в нас хо-зя-ев. А нашему народу без хозяина никак невозможно. Признает и никому не даст в обиду — на такой народец, в случае чего, можно будет положиться.

— В случае — чего? — не понял Белов.

— В случае, если кто наедет нас с тобой кулачить.

— Давай уж без этих твоих, — подбирая поточнее слово, покрутил пальцами возле лица приятеля Белов, — шуточек. Я и сам могу кого угодно раскулачить. Дело говори, а то знаешь, как открываются двери в твой дом, я быстро найду. Только потом не жалуйся. В этих местах ты только гость, а я — свой, местный, доморощенный. Мне, доморощенному, люди многое смогут простить, тебе — никогда.

Слова Белова не испугали хозяина дома. Курицин встал, подошел к окну, не поворачивая головы, начал как бы издалека:

— Я вот думаю, что в случае своего избрания мне действительно надо будет провести в жизнь две-три сильных программы во благо всего населения, — мы ведь с тобой отсюда никуда уезжать не собираемся, значит, надо сделать так, чтобы не было стыдно за свой край. Другое мое соображение в том, что буквально на днях я собираюсь жениться, потому как люди всегда больше доверяют людям семейным. Именно в период предвыборной кампании, чтобы все видели, как остепенился старый холостяк.