Читаем без скачивания Год в Касабланке - Тахир Шах

— Спасибо вам за щедрое пожертвование.

Я не понимал, о чем это он. Я ничего не жертвовал, если не считать покупки школьных принадлежностей.

— А, вы имеете в виду эти мелочи для школы?

— Нет-нет, — ответил имам. — Благодарю вас за деньги, которые вы нам пожертвовали.

— Деньги?

— Да. Хамза принес нам ваше пожертвование. Мы потратили эти средства на ремонт крыши и проводку электричества.

Я не знал, что и сказать, поскольку не давал Хамзе никаких денег для мечети.

— Эти деньги были не от меня, — неловко попытался я оправдаться.

— Вы так скромны, как и рассказывал о вас Хамза, — промямлил имам. — Он предупреждал, что деньги дали вы, но вы будете все отрицать, когда вам об этом скажут.

Имам наклонился и поцеловал мне руку. Я вернулся в Дар Калифа весь красный от стыда. Позже я узнал, что Хамза, Осман и Медведь приносили в мечеть треть всех денег, которые я им платил, в качестве пожертвований от моего имени.

Я чувствовал себя виноватым, поскольку материально выиграл от смерти Хичама Харасса. Вдова филателиста осталась почти ни с чем, а я унаследовал богатство всей его жизни — альбомы с марками. Эта женщина была слишком горда, чтобы принимать подачки, и когда бы я ни заглядывал к ней, она настойчиво твердила, что Аллах заботится о ней. Но каждый раз, когда я бывал в ее хижине у мечети, я не мог найти глазами какую-то ценную вещь. Сначала это были каретные часы, потом радио, потом драгоценный Коран. Рашана подсказала мне решение: отвезти альбомы с марками в Европу и продать их там какому-нибудь коллекционеру. Я отправил их с одним из моих друзей, который собирался в Лондон. Он постарался и продал марки, переслав мне значительную сумму денег. Как только я получил их, я поспешил передать деньги вдове Хичама. Я вручил ей конверт с банкнотами и объяснил, что альбомы явились своего рода страховым полисом, по которому можно получить деньги.

Вдова поправила платок на голове, смахнула с глаза слезу и сказала:

— Там, на небесах, живет старик, который клянет вас за то, что вы совершили. Но здесь, на земле, есть старуха, которая вам очень благодарна.

Наш первый год в Марокко подходил к концу. Я много размышлял о своем решении переехать сюда. Мы получили здесь очень суровые уроки. Но я считаю, что жизнь, прошедшая без таких уроков, вообще не может считаться жизнью.

Поселитесь в новой для себя стране, и вы очень скоро обнаружите, что без компромиссов не обойтись. Решайтесь на них и будете сполна вознаграждены. Марокко — это страна древней культуры, которая жива и поныне, основой всего здесь является семья. Для меня самым радостным за время, прожитое в этой стране, была возможность позволить своим детям, Ариане и Тимуру, расти и играть в чудесной обстановке, ощущая краски полного жизненного спектра. Как отец я избежал того чувства родительской вины, которым охвачены все родители Британии, где царит викторианское убеждение в том, что детей нужно видеть, но не слышать. Я поощрял Ариану и Тимура, заставляя их быть шумными, кричать, плясать на улице, быть самими собой.

Восстановление Дар Клифа обогатило меня бесценным жизненным опытом. Случалось, что я кричал, ругался, падал на землю, досадуя от поражений. Секрет заключался в том, что нужно было вставать и продолжать начатое дело, в какой бы тяжелой ситуации ты ни оказался.

Я многого достиг, убежав из Англии, и главное — я гордился тем, что снова стал самим собой.

Через несколько дней после смерти Хичама Харасса сторожа тихо проникли в мой кабинет, когда я писал, сидя за испанским столом. Я неоднократно повторял, что, когда я сижу там, никто не должен меня беспокоить. За исключением, конечно, экстренных случаев, когда что-нибудь происходило с детьми или в дом возникал пожар. Сейчас же по лицам сторожей можно было судить, что ничего чрезвычайного не случилось. Я посмотрел на них, ожидая извинений.

— Нам нужно поговорить с вами, мсье Тахир, — начал Хамза, опережая остальных.

— Что-нибудь важное?

Все трое кивнули и сказали хором:

— Да. Это очень важно!

Я положил авторучку на стол.

— В чем дело?

— Джинны пропали, — сказал Осман.

— Но ведь это хорошо, правда? Теперь мы можем спокойно жить.

Сторожа подошли ближе.

— У нас для вас есть более приятные новости, — произнес Хамза.

— Что может быть лучше, чем жить в доме без джиннов?

Медведь сделал шаг вперед. В руке у него была грязная помятая папка.

— Джинны прятали вот это, — сказал Осман.

— Что это?

— Богатство.

Хамза взял у Медведя папку и положил ее на стол. Я развязал ленточку и открыл папку. Внутри лежало несколько пожелтевших бумаг и план участка, на котором стоял наш дом.

Я спросил, что это значит.

Осман показал на план.

— Вы — владелец дома гангстера.

Хичама Харасса похоронили на склоне холма в тени тополей на южной окраине Касабланки. Могилу обозначили палкой, воткнутой в холмик свежей земли, вокруг которого лоскутным одеялом раскинулось множество других могил, сверкавших белыми камнями на закатном солнце.

Я отправился к этому могильному холмику и смотрел на тень от воткнутой в него палки, которая указывала на восток. На кладбище царила такая тишина, какую редко встретишь в Касабланке, мирная тишина.

Сторожа умоляли меня не посещать могилу старика. Они говорили, что нет в Марокко места более опасного, чем кладбище, особенно в сумерки.

— Когда солнце заходит, — сказал Медведь, — джинны поднимаются из могил и ищут свеженьких людишек.

Первого июля Камаль вернулся из порта с контейнером моих книг. С помощью какого-то удивительного приема он ублажил цензоров и избежал штрафов. Как и всегда, я и понятия не имел, что там мой помощник наплел таможенникам, если он вообще с ними разговаривал.

В этот вечер мы с Рашаной перебрались наверх в нашу новую спальню, а дети в свою — через зал напротив от нашей. Почти целый год мы ютились вчетвером в маленькой комнатке внизу. Переезд в главное здание был подобен достижению зрелого возраста — немного страшновато, зато сколько возможностей. Словами не описать то наслаждение, которое мы испытали, улегшись в нашу кровать и наконец осознав, что ремонт закончен.

В первый вечер в нашей спальне наверху я сразу же упал головой на подушку. Мы лежали рядом с Рашаной и вдруг одновременно рассмеялись. Нам трудно было поверить в то, что мы наконец-то в своей собственной спальне. Рашана положила руки под голову и смотрела в потолок.

— Мы можем продать этот дом и начать все сначала, — сказала она.