Читаем без скачивания Самая страшная книга 2017 (сборник) - Майк Гелприн

Прозвищ нет лишь у самых задрипанных, никчемных пацанов, которых любым именем назови – все без разницы. Да еще у сменного воспитателя, являющегося в классы, когда кто-то из основных в отпуске или болен. Редкостный зануда с непроизносимым именем и невзрачным, словно помятым, лицом прозвища не заслужил.

– Расскажи мне о них, – мягко просит следователь. – О ребятах. Какие они, что хотят, о чем думают, мечтают? Вы ведь делились друг с другом желаниями и мечтами, не так ли?

Портос не отвечает. Он может сказать слова – много разных слов. Но следователь не поймет. Никто не понимает.

– Хорошо, давай по порядку, – настаивает собеседник. – Арам Мкртчян, что он собой представляет?

Портос молчит. Он не знает, как ответить на нелепый, идиотский вопрос. Почему бы следователю не перечитать «Трех мушкетеров»? Там написано, что представляет собой Арамис. И остальные.

– Один за всех, – с трудом, нехотя выдавливает Портос. – И все за одного. Остальное до фонаря.

– Ты хочешь сказать, что вы крепко дружили?

Портос ничего не хочет сказать. Он мог бы, конечно, объяснить, что однажды д’Артаньян поломал ногу и на три месяца угодил в Бастилию. А остальные трое эти месяцы прохромали. Не из упрямства и выпендрежа, как уверяла герцогиня де Шеврез, врачиха-дефектологиня, похожая на облепленный седыми буклями колобок. А оттого, что… Портос сам не знает отчего. Или взять, например, Атоса, который обварил как-то кипятком руку. Пока ожоги не зажили, писать в тетрадки отказались все четверо. И глупое мальчишеское фанфаронство, на которое напирал Людовик, тут ни при чем. Просто было не удержать в пальцах ручку.

– Ладно, – не сдается следователь. – Не хочешь отвечать на общие вопросы – твое право. Я задам конкретные. Чем вы занимались пятого августа?

Портос пожимает плечами. Пятое августа ни о чем ему не говорит. Счет времени он потерял. Давно, с тех пор как угодил в изолятор. В Бастилию.

– Я имею в виду за день до случившегося, – уточняет визитер. – Чем вы тогда занимались?

– Ничем.

– Очень информативно, – с досадой роняет следователь. – Хорошо, чья это идея была покинуть лагерь?

Портос молчит. Как объяснить, что идея была ничья, он не знает. У них все было ничье, ну или почти. У д’Артаньяна была своя обувь, потому что остальным не подходила по размеру. У Атоса свои очки, поскольку он был близорук. А остальное было ничьим – общим.

– Идея наша, – наконец честно признается Портос. – Мы решили сходить за грибами. Выйти рано утром, пока темно. И к линейке вернуться.

– Что ж, уже неплохо. Почему ты не пошел с остальными?

– Меня Кольбер наказал. На кухню послал, к Помпадуре, картошку чистить.

Кольбером звали вездесущего вожатого Колю, самовлюбленного красавчика. Придурка, сующего длинное нюхало куда ни попадя и раздающего наряды почем зря. Портоса Кольбер поймал на подступах к подсобке, откуда тот собирался потырить корзину, чтобы складывать в нее грибы.

– Ясно. Когда ты узнал, что друзья сбежали?

Портос смотрит этому горе-следователю в глаза. «Когда узнал?» Дурацкий вопрос, поганый такой, сволочной вопрос, сучий. Портос чувствует, как в глазах у него набухают слезы. Он отворачивается к стене, натягивает на голову одеяло.

– Они не сбежали, – доносится из-под одеяла. – Их убили. Зарезали, ясно тебе? Пошел отсюда. Пошел на хрен! Сука, урод.

– Они всегда были вместе, – объясняет следователю Вадим Карлович. – Поступили к нам практически одновременно. Давно, десять лет назад, им тогда было по четыре. С тех пор не разлей вода. «Трех мушкетеров» им читал я, собственно, не только им – всей группе. А потом Антоша Кричевский в библиотеке взял продолжение, все четыре тома. Антошу они звали Атосом. Очень способный мальчик. Можно сказать, талантливый. В семь лет уже бегло читал. Учился на одни пятерки по всем предметам. Понимаете, у большинства из них проблемы – дурная наследственность. Но не у Кричевского, он…

– А у Потапа Белых? – перебивает следователь. – Тоже дурная?

Вадим Карлович в нерешительности скребет подбородок.

– У него в особенности. Но дело не только в наследственности. Понимаете, они вчетвером как бы вошли в образы. Помните, что Портос был невероятно силен, но туповат? Вот и Потап… физрук на него не нарадуется. А остальные преподаватели… Иногда мне кажется, что Потап нарочно старается выглядеть глупее, что ли, ограниченнее, чем на самом деле.

Воспитатель рассказывает о проблемах, о недостатке средств, о человеческом равнодушии. О спонсорах, благослови их Господь, которые оплатили детскому дому два месяца в летнем лагере на территории бывшего санатория. О распорядке, дисциплине, занятиях.

– У детдомовских это бывает, – говорит в заключение Вадим Карлович. – Склонность к побегам, романтика, жажда странствий.

– Когда вы их хватились?

– Собственно, на утренней линейке. Недосчитались на построении. Директор сразу же организовал поисковые группы. Но поиски ничего не дали. Полиция… Впрочем, вы знаете.

Следователь знает. В полицию из лагеря позвонили лишь к вечеру, когда поняли, что дело серьезное. Участковый приехал на мотоцикле уже за полночь. Оперативники с собаками – сутки спустя, после ливня, что хлестал весь день напролет. Псы след не взяли. Трое мальчишек пропали, неведомо где и как.

– Меня интересует вот какой вопрос, – цедит следователь. – Доктор говорит, что буйный припадок у Потапа Белых случился ранним утром, еще до линейки. И что раньше такого с ним не бывало. Это вы как-нибудь можете объяснить?

Воспитатель разводит руками.

– Я педагог с большим стажем, – отвечает он. – Но не психолог. Побеги из детских домов время от времени случаются. И нервные срывы у воспитанников тоже. К сожалению, Потап – трудный подросток. Брутальный, жестокий, склонный к насилию.

Брутальный, жестокий, склонный к насилию подросток Портос помнит многое. Очень многое. Например, он помнит Атоса. Горло у Атоса перерезано, так что голова вывернута на сторону и лежит почти отдельно. Еще у Атоса вспорот живот, от пупка до паха. То, что было между ног, отсечено. Д’Артаньян в пяти шагах, у него раскроен череп, так что виден бледно-розовый пузырчатый мозг. Лицо д’Артаньяна искажено, перекошено, на нем больше нет носа, а левый глаз вылез из глазницы и уполз из нее на скрученном кровавом жгуте.

Портос помнит смятую, измаранную алым августовскую траву. Растоптанный полиэтиленовый пакет с десятком сыроежек. Палую сосну с облупившейся и выцветшей, словно проржавевшей, корой. Он видел это, видел это все. Выколотыми глазами распятого на земле, растерзанного, изнасилованного, умирающего Арамиса.