Читаем без скачивания Охота на свиней - Биргитта Тротциг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она выпрямляет спину, осанка ее становится воистину царственной. С подчеркнутым презрением оглядывает она остальных «клиентов».
Подумать только, что люди могут так опуститься — да ведь это просто трагедия! А впрочем, не хочешь работать, пеняй на себя. И все же это трагедия. Сама она — дело другое, у нее особые обстоятельства, она пришла в ломбард — как бы это получше выразиться? — из любопытства! Ну да, ее интересуют социальные проблемы. Только и всего. А ну, приятель, выше голову, вот тебе крона.
Господи, что она скажет этой особе в окошечке?
Что не успела в банк до трех? Нет, это не годится.
Что у нее украли и кошелек, и кредитную карточку? Да, это пожалуй, убедительней.
Вот ее очередь. Вивиан делает шаг к окошечку.
— Со страховым обществом всегда такая волынка, — кудахчет она, со сладкой улыбкой обращаясь к совершенно равнодушной женщине по ту сторону стеклянной перегородки. — Что же остается? А грабители отняли все. Представляете, фрекен, меня обчистили на Центральном вокзале, я в таком затруднительном положении, я не вижу другого выхода, как только… — Она извлекает из чемодана тяжелые подсвечники и со стуком ставит их на барьер перед закладчицей, — … заложить вот это. Сколько я за них получу?
— Серебряные подсвечники, — бормочет кассирша. — Проба на них есть?
— Это югендстиль, — бормочет в ответ Вивиан.
— Роли не играет, — заявляет кассирша. — К сожалению, мы не имеем возможности оценивать вещи с точки зрения работы. Мы платим по весу.
Вот как, — разочарованно произносит Вивиан. — И сколько же вы даете за грамм?
Ее вдруг охватывает страшная усталость.
— Одну крону. Сейчас я их взвешу. Минуточку…
Вивиан дружелюбно улыбается замызганному субъекту, который сидит на диванчике, ожидая своей очереди. «Наркоман, — думает она, — надеюсь, они регулярно дезинфицируют мебель. Лучше бы уж вообще покрыли диван пластиком…»
Вскоре возвращается кассирша.
— Пятьсот граммов каждый, стало быть, всего полтора килограмма. А значит вы получите тысячу пятьсот крон. Удостоверение личности у вас с собой?
Так мало? — еле слышно шепчет Вивиан. — А муж говорил, что это очень дорогие подсвечники…
Видя полное равнодушие кассирши, Вивиан умолкает и не моргнув глазом выуживает из кармана драгоценности. Они завернуты в носовой платок с монограммой.
Э. Б. Элисабет Бьёрк. Первая жена.
— И еще вот это, — бормочет Вивиан, вываливая золото перед кассиршей; та рассматривает украшения.
— С золотом то же самое. Мы платим по весу. Пятьдесят крон за грамм. Но это старинное золото, так что пусть будет — ну, скажем, по шестьдесят пять.
— Спасибо, — шепчет уничтоженная Вивиан. — А что я получу за камни? В этом кольце рубины.
— К сожалению, у нас нет возможности проверить ценность камней, если только это не бриллианты. За другие камни мы не платим. Минутку, сейчас я все это взвешу.
Вивиан снова улыбается субъекту на диване. Показалось ей, или на нее и в самом деле пахнуло средством против вшивости?
— Девяносто пять граммов, — сообщает, вернувшись, кассирша. Ваше удостоверение, пожалуйста.
Она вносит в компьютер паспортные данные Вивиан.
— Адрес?
— До востребования? — нерешительно пробует Вивиан.
— К сожалению, нельзя, — говорит кассирша.
— СЁДЕРЭНГСВЕГЕН, 17, 182 46 ЭНЕБЮБЕРГ. ТЕЛЕФОН 758 01 25 — кричит Вивиан. — Что еще вы хотите знать?
— Будьте любезны, распишитесь вот здесь. Вещи приняты в заклад сроком на полгода, после чего должны быть выкуплены, если вы хотите получить их обратно. Вот в этой брошюре вы найдете всю информацию. Не потеряйте квитанцию. Если вы ее потеряете, постороннее лицо может выкупить вещи, к сожалению, у нас нет возможности…
— … проверить, — заканчивает фразу Вивиан. — Где я должна расписаться? А крестик поставить можно? Извините, извините, я пошутила.
Быстро, кратко, результативно. Вивиан выходит из ломбарда с семью тысячами шестьюстами семьюдесятью кронами в кармане.
Она дает себе клятву больше никогда в жизни не переступать порога ломбарда.
8
Еще пива, пожалуйста!
Официант смотрит на нее с отвращением. «Последние заказы принималась полчаса назад», — цедит он. И сразу в зале зажигаются все лампы. Посетители один за другим тянутся к выходу. Официанты водружают стулья на столы.
— Мы закрываемся, — снова объясняет ей официант.
— Я и собираюсь домой, — вежливо откликается Вивиан.
— Ну так и идите себе, за чем дело стало? — ворчит официант.
— То-то и оно, что стало, — говорит Вивиан на прощанье и уходит.
На улице идет снег. Вивиан торопится к метро. Возле вентиляционной решетки на Клара Норра Чуркугата спит какой-то человек. Вивиан бесшумно проходит мимо, стараясь его не разбудить. В метро на скамейках перрона тоже спят люди. Со страшным грохотом медленно катит поломоечная машина. Поезда долго нет. Вагон, в который она наконец садится, пуст. На станции Хёторгет входит какой-то человек. И конечно, садится рядом с Вивиан. Вивиан делает вид, будто спит. Человек этот — самое настоящее пугало. Он вдребезину пьян.
— А я тебя узнал! — орет он.
Вивиан старается не обращать внимания.
Я тебя узнал! — повторяет он, обвивая рукой ее талию. — Дай, я тебя чмокну!
Стряхнув его с себя, Вивиан встает.
— Хватит! — говорит она. — Не могли вы меня узнать. Мы с вами никогда не встречались. Поняли!
— Чего это ты расходилась, черт возьми? А ведь я-то помню, все помню.
Он скривился в гримасе и хохочет.
Вивиан оправляет одежду и выходит на Родмансгатан, чтобы избавиться от пьяницы. Но его хохот преследует ее даже на перроне.
Двери вагона захлопываются; он с ухмылкой машет ей рукой. Поезд уходит. Это был последний поезд. Метро закрывается на ночь. Охранник из АБАБ[70] будит какого-то старика, который спит на скамье, уткнувшись головой в грязный рюкзак.
Вивиан плачет от злости.
— Не мог ты меня узнать! — бормочет она.
Мы никогда не встречались. Понял? Никогда!
Но, конечно же, она его узнала.
9
Впервые по-настоящему, язык к языку, Вивиан поцеловалась в тринадцать лет.
Случилось это однажды вечером на школьных танцах в училище на Кунгсхольмен.
Вивиан лишь изредка отваживалась ходить на школьные танцульки. Возле гимнастического зала обычно тусовались мальчишки, которые курили, пили пиво и наверняка уже пробовали делать это.
Это.
Сама Вивиан пробовала разве что вино, да и то под Новый год в обществе папы и мамы. Вивиан была похожа на Алису Бабс в «Swing it»[71] — милая забавная девушка, в этаком задиристом стиле.
А в общем-то трусиха.
Ей, кстати, не разрешали ходить на танцы. По мнению отца, она была еще слишком молода. Не для того он все эти годы гнул спину, чтобы при первом удобном случае ему испортили дочь.
И все же однажды вечером они вдвоем с Уллой-Карин улизнули на танцы.
Помаду и лак для волос им ссудила старшая сестра Уллы-Карин, за что Улла-Карин пообещала той целую неделю мыть посуду. Потом они набили бюстгальтеры туалетной бумагой, царапавшей соски, и надели свои самые нарядные платья.
Старшая сестра простерла любезность до того, что дала Улле-Карин свои туфли на высоком каблуке. Вивиан пошла на танцы в спортивной обуви — она уже и в тринадцать лет была слишком долговязой.
Расфранченные и хихикающие, направились они в гимнастический зал, и еще до конца вечера Вивиан впервые затянулась сигаретой и впервые поцеловалась.
Она так и не узнала настоящего имени того парня, но все звали его Огурец, и он был уродом. Вивиан не помнила, как это вышло, что они начали целоваться. Конечно, он был года на два старше и жил в другом районе.
Наверно, они поцеловались потому, что этого захотел он.
Вивиан не нашла ничего особенно приятного в том, что у тебя во рту чей-то чужой язык. «Я неплохо с этим справилась, — думала она. — Теперь я из тех, кого целуют на школьных танцах. Теперь я вконец испорченная».
Было чем гордиться, ведь Вивиан всегда числилась Уродиной.
Уродливых девушек не целуют. Поэтому Вивиан надеялась, что их видели многие.
Но с другой стороны, Огурец был еще уродливей, чем она сама. Поэтому она надеялась, что их никто не видел.
Она надеялась, что это можно считать просто тренировкой.
А впрочем… Урод целует уродину, красавец красавицу. Так повелось испокон веков, and a kiss is just a kiss, a sigh is just a sigh, the fundamental things reply as time goes by… [72]
Они себе целовались, а тем временем русские убивали людей на улицах горящей столицы Венгрии, свирепствовала холодная война и мир содрогался.