Читаем без скачивания В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю - Том Холланд

Стремление, освященное веками, между прочим. Зухады имели обыкновение оглядываться назад на героическую фигуру Омара – чем не образец для подражания? Но, по правде говоря, источники их вдохновения уходили корнями в более далекое прошлое. Самые зрелищные поступки, если речь шла об умерщвлении собственной плоти, совершали воины Христа – монахи. Между столпником, который отдавал свою гниющую плоть червям, и муджахидом, который специально старался обморозиться, совершая набеги на деревни Тавра в разгар зимы, разница заключалась не столько в качестве, сколько в характере. Это, вероятнее всего, было очевидно и для монахов, и для мусульман. Один путешественник, случайно встретивший христианского отшельника и заметивший, что у него глаза опухли от слез, поинтересовался их причиной. «Потому что час моей смерти стремительно приближается, – ответил монах, – а мне еще очень далеко идти». Через некоторое время, когда путешественник снова прошел мимо жилища монаха и заметил, что оно пусто, он спросил, куда делся монах. Ему ответили, что он стал мусульманином, участвовал в набегах и был убит в римских землях66.

Любопытный анекдот, основанный на примере поразительного изменения судьбы. Во время расцвета христианской империи именно пустыня, владение арабов, обеспечивала аскетов бесплодными пустырями, более всего подходившими для их миссии. А во времена халифата ту же функцию стала выполнять христианская империя. Понятно, что Киликия превратилась в кошмарное царство брошенных городов, почерневших полей и болот, накрытых тучами москитов. Но даже за Тавром, на территории, где раньше господствовала Римская империя, царили упадок и обнищание. Мусульманские банды, если им удавалось пройти через горные перевалы, старались ограбить и уничтожить все, что только возможно. При этом они часто жаловались на отсутствие «движимого имущества». «Богатых городов мало в их царстве, несмотря на хорошее положение, размер и древность правления, – так разбирал один мусульманин свои претензии к римлянам. – Все потому, что их царство состоит из гор, замков, крепостей, жилищ в пещерах и под землей»67. Мир перевернулся. Люди, которые некогда презирали арабов, называя их «волками пустыни», теперь сами жили словно загнанные звери – или прячась в горах, или зарываясь под землю.

Только этого оказалось недостаточно, чтобы совсем отмахнуться от Рима. Страх перед его могуществом остался где-то в глубине сознания арабов и был настолько силен, что римляне даже смогли, воспользовавшись случаем, совершить набег на Куфу и «сровнять ее, словно кожаную шкуру»68. Пусть их силы растянулись до критического состояния, однако, несмотря на постоянное давление в течение почти целого столетия, они отказывались сдаваться. Истекая кровью, они из последних сил защищали свою империю – великую мировую державу. Подобное достижение, обеспеченное с такой неукротимостью и перед лицом столь грандиозных трудностей, является прямым результатом силы и решительности римлян, а также наследием их прошлого. В дикой местности Тавра находились офицеры, все еще носившие латинские титулы. Они командовали полками, которые могли проследить свои истоки до времен Константина. Жили инженеры, архитекторы и кораблестроители, отточившие свое мастерство, когда Новый Рим был в зените своей власти. Их опыт оказался воистину бесценным. А главное, на просторах, пусть сократившейся, но все же империи, везде имелись христиане (от императорского дворца до самой захудалой деревушки), считавшие очевидным, что они были и остались народом, избранным Богом. Утрата южных провинций, являвшаяся катастрофой, одновременно избавила христиан от беспокойных еретиков – монофизитов, самаритян, иудеев. Только теперь, оказавшись в беде, империя стала тем, о чем в свое время мечтал Юстиниан: непоколебимой ортодоксией.

Значит, римляне и арабы были едины в одном убеждении: будущее Рима решит судьба Константинополя. А может быть, и всей вселенной тоже. Город, разумеется, являлся несравненным стратегическим призом – ключом ко всем бывшим и настоящим территориям Римской империи. Но одновременно он должен был стать сценой для стократ более важной драмы, имевшей вселенский, космический масштаб. Христиане, уверенные в неизбежной неудаче нападения исмаилитов, ожидали прихода величайшего из цезарей, который одержит верх над арабами, проявив героизма даже больше, чем Ираклий, победивший Хосрова, вернет Иерусалим и возвестит возвращение Христа. Среди мусульман захват Константинополя считался предвестником конца времен, их волей-неволей преследовал страх, что отведенное им время истекает. Как и римляне, арабы ожидали прихода могущественного цезаря, но он был для них кошмаром. В Константинополе родится принц, который будет вырастать за день, как обычный ребенок вырастает за год. Когда ему исполнится двенадцать лет, он начнет масштабную войну, имеющую целью возврат прежних завоеваний. Его флоты и армии разрушат халифат. Чем больше распространялись хадисы, предвещавшие столь мрачные перспективы, тем более насущной представлялась задача предотвратить их, ликвидировать раз и навсегда. Продолжение существования христианской империи несло постоянную угрозу, которую просто невозможно было терпеть, и взоры Омейядов – впервые после Муавии – обратились на al-Qustantiniyyaa – Константинополь.

К 715 г., когда Валида сменил на троне халифа его брат Сулейман (Соломон), стало очевидно, что молот вот-вот упадет. В Киликии жестокая кампания временно очистила от римских гарнизонов Тавр, а в Сирии новые хадисы оперативно объявили, что имя халифа, которому суждено взять Константинополь, будет именем пророка69. Не то чтобы Сулейман, несмотря на то что его звали как сказочного царя, который построил в Иерусалиме храм и женился на царице Савской, горел желанием возглавить военную кампанию лично. В 716 г., когда крупная армия пробилась через горные перевалы и начала наступление к Эгейскому морю, ее командиром был другой сын Абд ал-Малика – опытный боец с римлянами Маслама. Эффективное командование и большой численный перевес произвели потрясающий эффект. Римское верховное командование оказалось беспомощным перед вторжением. У тех, кто оказались на пути тяжелой арабской колесницы, был только один выход – молить о помощи свыше. Многие так и делали – возносили молитвы небесам. Но некоторые, дойдя до полного отчаяния, просили о помощи ад. В Пергаме, древнем городе, расположенном к северу от Эфеса, вид армии Масламы, которая разбила лагерь у городских стен, привел горожан в панический ужас. Местный колдун убедил их вскрыть живот беременной женщины, сварить плод и смочить рукава в получившемся вареве. Не помогло. Арабы взяли город штурмом, разграбили его и превратили в зимние квартиры для своей армии. С приходом весны наступление было продолжено, и вскоре арабская армия подошла к проливу, отделявшему ее от Европы. Флот, прибывший из Киликии, перевез воинов на другой берег. Теперь ничто не отделяло Масламу от римской столицы, извечной мечты всех представителей его династии. В середине лета стражники на стенах Константинополя заметили на западном горизонте темное облако, которое приближалось к ним, – это горели поля и деревни, а из-под ног множества маршировавших солдат поднималась пыль. Потом перед земляными укреплениями стали появляться первые арабские всадники, а корабли – совсем рядом с дворцом цезарей. К 15 августа окружение завершилось, Константинополь был взят в плотное кольцо.

Его жители возносили к небу отчаянные молитвы. Прошло уже почти сто лет после того, как у стен города появлялись враги – персы и авары. В то время бедствия, поразившие империю, не пощадили и столицу. Ее былое величие, казалось, повисло на ней мешком, словно гигантское платье на воре-карлике. Гавани, некогда заполненные колоссальными зерновыми судами, теперь стали в четыре раза меньше, под триумфальными колоннами, где раньше проводились торжественные церемонии встречи послов, располагался рынок, на котором торговали свиньями. Целые городские кварталы превратились в обрабатываемые земли. Изредка оттуда доносился грохот камней – это разрушались еще сохранившиеся кое-где руины некогда великолепных зданий. Многое в великом городе разрушилось – это правда, но все-таки кое-что уцелело. Ипподром, императорский дворец и Айя-София устояли. Над городом, словно памятник веку, когда возможности Нового Рима соответствовали стремлениям, возвышались стены Феодосия, снова доказавшие свою неприступность. Да и, как вскоре получили возможность убедиться арабские морские капитаны, римляне не утратили боевых навыков. Множественность кораблей Масламы – море, насколько хватало глаз, было буквально покрыто лесом – сделала их крайне уязвимыми. В конце лета Босфор, как правило, спокоен. В этих условиях арабы сделали попытку форсировать городские стены с моря, – роковая ошибка. Римляне вывели свой флот из бухты Золотой Рог и использовали самое смертоносное оружие, бывшее в их распоряжении, – огонь. Горящие корпуса старых кораблей врезались в гущу арабских судов и поджигали их, а мелкие суда, оборудованные сифонами, разбрызгивали тягучее масло, эффект от которого оказывался по-настоящему смертельным: моряки, на которых оно попало, горели даже бросившись в воду. Hygron руг – так называлось это дьявольское изобретение – «жидкий огонь». То, что его секрет был привезен в Константинополь несколькими десятилетиями ранее архитектором по имени Каллиникос, никак не повлиял на убеждение наблюдавших за гибелью арабского флота горожан, что он дан им свыше. Никто не сомневался, что Бог разрушил планы арабов благодаря заступничеству своей целомудренной Матери.