Читаем без скачивания Цветущий сад - Маргарет Пембертон

— Я лично оплатил этот рейс, — самодовольно произнес Чипс. — Пусть он копает под меня, пока не достигнет Австралии, но ему не удастся найти ничего предосудительного.

— Это безумие, — снова повторил Симас.

Чипс чувствовал себя весьма беззаботно. Его шестое чувство в политике никогда не подводило его. Он задумал посетить Европу и нашел способ, как обратить эту поездку в свою пользу. Его соратники будут рассказывать о его встречах с членами британского парламента, о его личной оценке работы Лиги Наций. Они будут шуметь об этом до тех пор, пока бос-тонцы не получат достаточно ясного представления о том, что их мэр занимается не только городскими проблемами, но и имеет широкие международные связи. И если он каким-то чудом проиграет выборы мэра Бостона, то использует поездку в Европу для подготовки выборов губернатора штата. При этом он воспользуется случаем повидать Зию и свою дочь. Правда, Мадейра не значилась объектом его посещения ни в одном пресс-релизе. Его расставание с Нэнси было мучительным. Он просто обезумел и вел себя как слон в посудной лавке. Ему хотелось вернуть Нэнси домой. Вокруг нее вращалась вся его жизнь. Ее место было в Бостоне, Хайяннисе или Вашингтоне. Там, куда можно было легко дозвониться по телефону или быстро добраться на автомобиле. Ее поведение в тот день, когда она покинула Бостон, напугало его. Это была уже не та маленькая девочка, которую он всегда мог уговорить. Это была женщина с измученными глазами и отрешенным видом, ужаснувшим его. Роман с Санфордом, по-видимому, оказался мимолетным, но нанес ей страшный удар. Похоже, это сломало ее, и она очень изменилась.

— Как ты думаешь, зачем людям обезьяны в ванных комнатах? — спросил Симас после продолжительного молчания, когда стало ясно, что политические темы исчерпаны.

— Живые или мертвые? — поинтересовался Чипс, стараясь побороть подавленное настроение, которое овладело Им после драматичного расставания с Нэнси, и воскресить обычную бодрость духа в надежде на предстоящее примирение.

— Ни то ни другое. Они нарисованы на стенах, где любой здравомыслящий человек изображает чаек или рыб. Бог милостив к моей матери, — сказал Симас. благоговейно крестясь, — не то она перевернулась бы в могиле, увидев меня в день моего рождения окруженным стаей обезьян.

— Это прогресс, дорогой, — снисходительно пояснил Чипс своему верному помощнику, которому было уже к семидесяти. — Если богачи могут себе позволить купаться среди обезьян, почему бы Симасу Флэннери с Ганновер-стрит не сделать то же самое?

— Мне кажется, что на Ганновер-стрит живут более здравомыслящие люди. Например, с меня достаточно жестяной ванны у горящего камина.

Чипс расхохотался:

— Прогресс, дорогой, оставил тебя далеко позади. Неужели, по-твоему, я получил бы голоса честных граждан Норс-Энда, если бы не мог предложить им ничего, кроме жестяных корыт перед камином?

— Ты получил бы гораздо больше голосов, не предлагая избирателям обезьян, глазеющих на них, пока они снимают свои штаны, — мрачно проворчал Симас.

Чипс дружески похлопал его по спине и возобновил неспешную прогулку по палубе.

— Кажется, на борту есть место, где тебе может понравиться, — сказал Чипс. —Давай перенесем наше совещание туда и поразмыслим, что может выкинуть Шон О'Флинн, пытаясь извлечь политический капитал из моего отсутствия.

— Не о Флинне нам следует беспокоиться, — возразил Симас, умиротворенный предстоящей выпивкой. Запрет на спиртное оставил в его душе неизгладимый след. Теперь он глотал виски с такой быстротой, будто постоянно ждал, что у него силой отнимут стакан. — Гораздо опаснее порядочный голубоглазый парень, ведущий честную игру. Никаких взяток, никакого протекционизма, никакой помощи иммигрантам в обмен на голоса. Он обращается к совершенно новой породе избирателей.

— У него еще молоко на губах не обсохло, — спокойно сказал Чипс, — и поддерживает его кучка болванов.

Симас не был убежден в этом, но виски в его стакане было разбавлено всего лишь кубиками льда и выглядело очень привлекательно. Если человек путешествует, хотя Симас не видел в этом смысла, ему просто необходимо порой расслабиться в баре, где много отличной выпивки. Он начал было рассуждать о том, как лучше осуществить программу Чипса по очистке трушоб, но Чипс не захотел больше его слушать. События последних педель вконец измотали его.

Чипс полагал, что Глория обидится после того, как он сослал ее на Ямайку. Но никак не думал, что она будет звонить ему каждый день домой или в офис, безудержно рыдая. Однако он отказывался видеть ее, хотя и не собирался разводиться. Жаль было тратить на это время. Но он не хотел жить с ней под одной крышей по крайней мере до тех пор, пока считал это целесообразным. Он вытащил ее из грязи и сделал достойной женщиной, женой мэра. Она ни разу не допустила какой-либо бестактности на публике. Ее вульгарный акцент исчез, и говорить она стала не хуже, чем говорят в Уинтропе. Глория прекрасно выполняла свои обязанности. Она была хорошенькой, жизнерадостной, и пресса любила ее. По-своему Глория была необходима ему не менее, чем Симас. На приемах он гордился ею, с удовольствием замечая завистливые взгляды молодых мужчин, которые годились ему во внуки. Дома он наслаждался ею. Она заставляла его смеяться, и с ней он чувствовал себя намного моложе. Глория внесла разнообразие в его сексуальную жизнь, что доставляло ему огромное удовольствие в конце каждого дня.

Чипс никогда не говорил, что любит Глорию, поскольку сам не верил в это. Между ними существовала определенная договоренность и взаимопонимание. Преданность с ее стороны составляла основу их отношений. Он был слишком стар, чтобы терпеть, если она наставит ему рога. Жена должна была поддерживать его имидж и убеждать избирателей в том, что их мэр еще хоть куда мужчина и достаточно энергичен, чтобы еще четыре года быть главой города. Благодаря ему взамен она приобрела общественное положение, дом в Сити-Холле, особняк в Палм-Спрингсе и надел в тридцать акров в Род-Айленде.

Это вполне приемлемое соглашение было заключено в далеком Лос-Анджелесе в баре с сомнительной репутацией и скреплено бутылкой шампанского. Позднее, во время свадебного путешествия, Глория сказала, что любит его. Он похлопал ее по заду и был очень доволен, хотя не поверил ни единому ее слову. То же самое она сказала бы и Белу Лугози, если бы он избавил ее от прежней жизни и перенес в мир мехов, драгоценностей и тонких шелковых чулок.

Никто не рассчитывал, что их брак продлится более полугода. Ни репортеры светской хроники, ни Симас, ни даже Нэнси. Но тем не менее их роман продолжался, и весьма бурно.