Читаем без скачивания Путешествия без карты - Грэм Грин

Возможный эпиграф: «Вот они, пути и холмики праха для таких смертей и такого отчаяния». Диккенс.

8 марта. Браззавиль.

Дочитываю «Дэвида Копперфилда». Из книги выпала страница или меня подводит память? Точно помню, была иллюстрация: Стирфорт среди обломков судна, а может, эта картинка была только в моем воображении? Стирфорт всегда притягивал меня, и хотя ребенком я трепетал, читая о мистере Мердстоуне и его трости, пожалуй, именно смерть Стирфорта породила во мне страх утонуть — умереть так, как он.

Двор гостиницы запружен бедными молодыми африканцами, которых какой‑то никудышный художник–европеец выучил делать на черной бумаге «декоративные» изображения танцовщиц — все одинаковые. Наверно, продают их туристам. Этим художником восхищался библиотекарь в Лео, он с гордостью показал мне одну из его работ — не хуже, не лучше всех прочих; пожалуй, от работ, сделанных его учениками, эта отличалась только размерами. Сравнивая плоды трудов этого художника с искренней манерой одного американца на Гаити, ужасаешься тому, сколько он нанес вреда и сколько вкусов испортил.

Интересно, кто мог читать в браззавильском аэропорту «Англию в 17 веке» Дэвида Огга?

В самолете английские газеты за седьмое марта. Откуда? Либревиль: маленький симпатичный аэропорт, сплошь зелень и вода, словно на пригородной железнодорожной станции. За спиной, на западе, маячит Атлантика. Большая компания пришла проводить африканца в Париж. Все в ней перемешано: белые и негры, мужчины и женщины. Совсем не так, как в Бельгийском Конго, где женщины до сих пор не получают образования. Негр–священник. Негритянские девушки — очень хорошенькие, в европейской одежде, многие в коротких пышных юбках. Чрезвычайная сердечность, горячие рукопожатия, шумная приветливость. Колониализм поспешно и униженно сдает позиции. Стоит только сравнить с официальным отступлением в Бельгийском Конго и приказом чиновникам не «tutoyer» 1. И все‑таки нельзя отделаться от впечатления, будто худшие из белых перемешались с худшими из негров. В 4.30 пополудни почти все пьют виски. Влажные, потные волосы белых женщин.

1 Тыкать (фр.).

В Дуала меня встретил Б., старый приятель по Индокитаю. Пошли в бар вместе с ним и одним американцем, а потом вдвоем с Б. ко мне в гостиницу. Номер с кондиционером, чудесный вид: пальмы, лес, водная гладь. Вечером: красивые, хорошо одетые женщины с прекрасной косметикой, танцы, веселье, не свойственные английским колониям. Вместе с Б. и еще с кем‑то зашли во «Фрегат»: проститутки–негритянки и крохотная танцевальная площадка. Молодые французские моряки угощают выпивкой и танцуют с проститутками щека к щеке. Одна из девушек необыкновенно красива, с печальными, всепонимающими глазами.

Конвой в Западную Африку

9 декабря 1941 года.

Завтрак в Ливерпуле, в «Аделфи», — солидный, непомерно огромный паб: ощущение покоя, безопасности и твердой земли под ногами. Потом в такси по щербатым мостовым еду в порт, рву не пропущенные цензором письма и выбрасываю их в окно. Безлюдные, по–воскресному, пространства, и не у кого спросить дорогу. Даже такую махину, как корабль, отыскать нелегко. Наконец нахожу его — небольшое, пятитысячетонное, дизельное грузовое судно, одно из новейших в пароходстве «Элдер Демпстер», с уютными, светлыми маленькими одноместными каютами и всего лишь двенадцатью пассажирами. Три офицера добровольческого морского резерва (один из них лишь дважды был в море, и то не дальше Гамбурга), несколько младших офицеров морской авиации, пожилой американец, профессор Уитмор, большой знаток византийского искусства и вегетарианец, два нефтяника, загадочный иностранец, очень слабо владеющий английским, с огромной квадратной головой и в престранных брюках гольф. Отчалили около 2.30. Прощальный взгляд на Англию в тумане над рекой Мерси, но это видение, казалось, последнее, не исчезло: мы бросили якорь. После чая — шлюпочные учения, дело довольно шумное, без которого не обходится ни одно плавание; на этот раз серьезная репетиция. Она никому особенно не по вкусу. По обе стороны от корабля подвешены по борту надувные спасательные плоты, которые в любую минуту можно спустить на воду; резиновые плоты в каждом из трюмов. На полуюте парни из противовоздушной обороны в хаки и старых свитерах несут постоянную вахту у зенитных пулеметов.

После обеда один из офицеров добровольческого резерва, пожилой, с шотландским акцентом, усердно пытается собрать нас всех вместе. Мы «добровольно» соглашаемся нести вахту по наблюдению за подводными лодками и у зенитных пулеметов.

Завтра выходим в Белфаст, загадочный иностранец голландец; собираешь обрывки информации в точности как когда‑то в прежние времена в первый вечер круиза. Устраиваешь себе гнездо из этих обрывков… Помощник командира уже дважды подрывался.

Я распаковал книги, посмотрел на новые обложки и снова все упаковал. Говорил со Спарксом. Он не был в море уже десять лет, у него теперь свой радиобизнес. Он вернулся на флот без всякого энтузиазма, только чтобы избежать армии. Все на корабле от капитана до матросов на камбузе, похоже, на этом судне впервые. Они то и дело путаются и не знают, куда идти, точно пассажиры.

Начал читать «Маску Димитриоса» Эрика Эмблера. Когда приходишь в дом к незнакомому человеку, обязательно разглядываешь его книжные полки. Уитмор взял с собой «Тюдора Корнуэлла» Рауса, «Серого кардинала» Хаксли, стихи Лоуренса Биньона; Ф., молодой офицер–резервист, который, похоже, будет моим партнером по выпивке, прихватил «Записки Пиквикского клуба». Тут в курительной каюте есть крохотная библиотека, но ее еще не открыли.

«Нас организуют как положено, сказал шотландец из Глазго. — Завтра».

Сегодня будем спать, стоя на реке Мерси, спокойно и в безопасности.

10 декабря.

Снялись с якоря после завтрака. Пассажиры поделили между собой три четырехчасовые дневные вахты: двое у пулемета на верхней палубе будут следить за появлением самолетов, а двое под капитанским мостиком за подводными лодками. Старший в мою вахту житель Глазго. Взбираешься по короткому отвесному стальному трапу в некое подобие боевой рубки, внутри которой находится пулемет. Один из матросов показал нам, как с ним обращаться: он из тех немногих, кто был на корабле в прошлый его поход. Тогда в первую же ночь после выхода из Мерси два корабля были торпедированы, а вахты пассажиров продолжались всего два дня. Тем, кто следил за подводными лодками, пришлось нести вахту на капитанском мостике, но они так напились, что капитан отказался пустить их на него еще раз. Но на сей раз едва ли стоит опасаться — компания подобралась необычайно трезвая и степенная. Воет сирена — страшно раздражает, если начинаешь считать гудки — семь коротких сигналов и один длинный, чтобы оповестить судовые посты.

Холодный серый день: море бурлит; солдаты в подшлемниках возле пулеметов, негр–стюард возится с водой в трюме.

Два часа вахты и еще полчаса сверх этого, чтобы дать предыдущей вахте позавтракать. Потом час наблюдения за подлодками — резкий холод, особенно когда ветер слева. Даже птицу можно принять за перископ. За обедом старший механик рассказал нам, что в такую погоду подводная лодка с легкостью, незамеченная, преследует корабль днем в надводном положении, а ночью погружается под воду для атаки. Два корабля, на которых он служил, после того, как он с них ушел, были торпедированы. Надеемся, что удача ему не изменит. Между выходами в море проходит не более пяти дней.

Час возле пулемета — на этот раз немного потеплее. Стальные щитки похожи на крылья черных ангелов. Прошли остров Мэн, в небе самолет, предполагаем, что наш. Сообщение по радио: японцы потопили «Принца Уэльского» и «Рипалс».

Странно, но при наблюдении за подлодками думаешь только об опасности, грозящей от них, а во время вахты у пулемета только о самолетах. Если подняться на мостик, слышно, как ветер гудит в проводах: похоже на отдаленное церковное пение.

За чаем почувствовал приступ морской болезни, пролежал до обеда. Резкий холодный встречный ветер — чтобы отвлечься, молюсь Святой Деве. Снова и снова забываешь, что идет война, мечтаешь о юге, о теплой погоде, а потом, словно тошнота, вновь подступает страх. Вечером я надел фуфайку, но только отчасти для тепла. В полночь меня разбудила сирена. Я насчитал семь коротких гудков и, поспешно соскочив с койки, даже не заметил, что долгого гудка не последовало. В полной растерянности пытался сообразить, что надеть прежде всего. Потом услышал, что стало тихо, и задумался, что делать дальше. Мой сосед оказался менее осмотрительным. Форма морской авиации мелькнула в проеме двери, но вскоре он медленно вернулся обратно. Все мы тут новички и не знаем порядков. Мы только подходим к Белфасту. После дня на морс любопытный эффект: то и дело кажется, что за бортом слышится крик — по странности слагающийся во фразу: «Вам нужен лоцман?»