Читаем без скачивания Царь Алексей Михайлович - Александр Боханов

Новое национально-государственное воплощение институционально выразилось в провозглашении Петра I Императором в 1721 году. Примечательно, что титул был предложен по инициативе Синода, а не Сената[495]. Событие состоялось 22 октября, а «Акт поднесения Царю Петру I титула Императора Всероссийского и наименование: Великого и Отца Отечества» был опубликован 1 ноября. В нем говорилось, что за величайшие заслуги, «именем всего народа Российского просить, дабы изволил принять, по примеру других, от них титло: Отца Отечества, Императора Всероссийского, Петра Великого». Далее в документе утверждалось, что Петр первоначально «уклоняться изволил», но потом согласился. Затем был торжественный молебен, речи, царский пир на 1000 персон и «салют с иллюминацией»[496].

В указанном «Акте» весьма примечателен мотивационный импульс: сделать Петра Императором «по примеру других». Трудно сказать, кто тут имелся в виду, но, учитывая высоту панегирических титулов, скорее всего — римские императоры-язычники.

Вопреки распространенному утверждению, вошедшему во многие энциклопедии, что «в 1721 году Петр I провозгласил Россию империей», ничего подобного на самом деле не случилось. Глава государства провозглашался Императором, а отдельного юридического акта о переименовании государственного звания не появилось. Изменялась только властная титулатура. 11 ноября 1721 года появился именной указ «О Императорском титуле в грамотах, указах, прошениях и приговорах», где было сформулировано новое обозначение повелителя страны: «Божьею поспешествующей милостью Мы Петр Первый, Император и Самодержец Всероссийский…»[497].

Титульных нововведений в этот момент появилось немало. Петр повелел называть себя без отчества, как раньше величали лишь духовных лиц и святых. Принял звание «отца Отечества», который носили языческие императоры Рима («pater patriae»), и звание «Великого». До Петра титул Императора (кесаря) на Руси носил лишь Ажедмитрий I[498].

Имперская интронизация не сопровождалась церковной церемонией и не означала расширения полномочий, которые и так были уже беспредельны. По заключению исследователя, превращение носителя верховной власти в императора означало «культурную переориентацию», которая органически вписывалась «в общую тенденцию петровских реформ, так или иначе — буквально или метафорически — сводившихся к переодеванию России в европейское платье»[499].

Западная Европа и языческий Рим служили теперь историческим ориентиром. «Если титулы канцлера и вице-канцлера, — заключает исследователь, — демонстрируют ориентацию на Священную Римскую Империю, то учреждение Сената (1711) знаменует ориентацию на Рим античный… Очевидным образом переименования такого рода предвосхищают принятие императорского титула. Совершенно так же и Ажедмитрий, который также объявляет себя «императором», переименовывает боярскую думу в Сенат. Семиотическая стратегия Лжедмитрия и Петра обнаруживает поразительное сходство»[500].

Петр Алексеевич титульно оставался Самодержцем, но уже перестал считать себя Русским Царем. Но ведь Царь искони, как устроение Божие, олицетворял главу всего мирового христианского сообщества. Так воспринимали этот институт в Константинополе, так мыслили и в Московской Руси. Петр же отбросил христианскую историческую модель, став и предикативно, и фактически только неограниченным владыкой. Вопреки всем каноническим нормам, Император начал превозноситься и как глава Церкви. Причем эту еретическую трактовку главный идеолог и клеврет первого Императора Феофан Прокопович обосновывал ссылками… на Империю Константина. В своем труде «Розыск о понтифексе», относящемся к 1721 году, Владыка писал: «В книжице об Императоре-понтифексе ясно показано, что Царь всему духовному есть судия и повелитель, а они, всякий чин и сам Патриарх, Царю суть подвластны и подсудны, как прочие подданные»[501].

Как уже говорилось, ничего подобного на самом деле не существовало. Трудно сказать, насколько данная трактовка отражала богословское и историческое невежество Прокоповича, а в какой явилась результатом верноподданнического «усердия», но одно несомненно: стараясь угодить своему патрону, Прокопович выдумывал «историческую традицию». По заключению современного ученого-богослова, «властной рукой Петра Церковь была отодвинута с авансцены национальной жизни. И сам он, и его преемники смотрели уже на Церковь не столько как на высочайшую святыню народа, воплощающую в себе весь смысл его существования, как это было на Руси искони, со времени ее Крещения, сколько как на одну из опор государства»[502].

Христианский модернизм Петра не мог не отразиться и на внешних проявлениях священнического царского служения.

В этой области он одновременно и учреждал нечто принципиально новое, и модифицировал устоявшиеся приемы. Претерпел изменения обряд венчания на царство, что проявилось при короновании супруги Императора Екатерины в мае 1724 года. Главное новшество состояло в том, что отныне Монарх начинал играть ключевую церемониальную роль. Если раньше венчальный убор на голову коронующегося возлагал митрополит или патриарх, то теперь эта функция перешла к Царю. Шапка Мономаха была исключена из обрядового действия, и Петр впервые водрузил на голову коронующемуся (коронующейся) императорскую корону, как то было принято на Западе.

Сама процедура, как и раньше, происходила в Успенском соборе, где впервые короновался не «царь всея Руси», а его жена, с которой Царь состоял в фактическом браке более десяти лет. Несмотря на эту причину, а может быть, благодаря ей, вся процедура была обставлена с небывалой для России пышностью. В кульминационный момент священнодействия, после того как Императрица произнесла Символ Веры, а архиерей прочитал молитву «Господи Боже наш, Царю-царствующих», Петру I поднесли императорскую мантию, и он «возложил ее на Императрицу», а затем, «возложил также и корону и вручил в руки Императрице державу и сам подводил Императрицу к царским вратам для священного миропомазания»[503]. Подобная процедура, как подчеркивает исследователь, «была беспрецедентным явлением на Руси»[504]. Единственный раз подобное произошло в мае 1606 года, когда была коронована Мария Мнишек, но и тогда ее короновал не Ажедмитрий, а Патриарх.

«Хотением» Петра I в России появилась чужеродная Царица не только в качестве супруги повелителя, но и после смерти Реформатора именно она, не только нерусская, но и неправославная по рождению, стала полновластной самодержицей. Такого в русской истории еще не случалось, и эта «новация» нанесла урон национальному восприятию Царского Престола как Богоосененного места.