Читаем без скачивания Карибский кризис - Федор Московцев

Однако, мы встретились раньше, чем я собрался приехать к нему в Ростов. Совершенно неожиданно Штейн приехал сам, и не один, а в компании Алёны — интересной шатенки в стильных очках, белой рубашке с двумя расстёгнутыми верхними пуговицами, серых брюках, лакированных туфлях на шпильках, в руках — модная сумочка. Я с ходу поставил точный диагноз: «интеллектуалка» и диагноз под вопросом: «дура-феминистка». В обоих случаях таких девиц водят в кофейни, чтобы поговорить о высоколобом авангарде. Больше ничего от них не добьёшься — такая, видимо, программа заложена. Штейн сказал, что эта симпатичная ростовчанка — бухгалтер-делопроизводитель, бизнес-секретарь, менеджер, заместитель, и бог весть кто ещё. Я кивнул — понятно, боевая подруга с широкими полномочиями. Работа — это напряженное развлечение.

Он принял Алёну на работу без согласования со мной, приволок её в Волгоград, чтобы провести ревизию, и перенести товарно-материальные ценности с Совинкома на новое ООО, зарегистрированное в Ростове (которое тоже назвали Совинкомом). Стремительно, от эпизода к эпизоду, нарастала осмысленность Штейна — от подспудных подозрений и слухов до конкретных свидетельских показаний о том, что я веду двойную игру. Скрывать которую я уже и не пытался, да и невозможно было это сделать на хорошо просматриваемой территории, которую представлял собой рынок медицинского оборудования Южного региона — как нельзя скрыть степной ветер от идущего степью человека. Силовые линии вокруг этого вопроса сгустились до предела. Запахло грозой.

На тот момент офис Совинкома находился уже в кардиоцентре — мне удалось договориться насчет аренды большого офисного помещения (70 кв метров) и склада (150 кв метров). Склад находился в цокольном этаже (я прозвал его бункером), там был достаточно приличный ремонт, я установил там офисную мебель и компьютеры — на будущее, предполагая, что штат будет расширяться и понадобятся дополнительные рабочие места. Туда-то и были отправлены сотрудники вместе с документами на время пребывания Штейна в Волгограде (я не сказал ему о существовании бункера). В офисе осталась только 55-летняя Надежда — символический бухгалтер, специально нанятая для того, чтобы с умным видом перелистывать перед Штейном только те документы, которые ему полагалось видеть. Я взял её в соответствии с её способностями — она была непроходимой тупицей и только и была способна, что, надев очки, перебирать бумаги.

До этого, когда наш офис был в другом месте, и у меня не было возможности удалить штат в отдельное помещение, как в кардиоцентре, Штейн в порыве ярости уволил нескольких сотрудников из-за различных недоразумений; в том числе одну девушку фактически по моей вине: ей было сказано, чтобы она говорила ему только то, что нужно, и ничего лишнего, но она во время пристрастного допроса стала путаться и в итоге встала в ступор и замолчала. Штейн вышел из себя, наорал на неё, довёл до слёз и уволил. Потом я извинился перед ней и выплатил ей щедрое выходное пособие, и, слава богу, она недопоняла всю ситуацию, не была в претензии по отношению ко мне и злилась только на Штейна. (хотя, положа руку на сердце, её заранее предупредили насчёт правил игры и если она согласилась с ними, то должна была их соблюдать, а в случае неприятностей пенять только на себя).

В этот раз мне было уже неудобно уговаривать сотрудников, чтобы они вместо работы бездействовали и разыгрывали дурачков перед взбалмошным и подозрительным Штейном, показывали бы липовые отчеты и ныли, будто у них не идут продажи, хватит, наигрались, поэтому я и отправил их в бункер, где они могли нормально работать и наши пути никоим образом не пересекались. А Штейну я сказал, будто уволил персонал, так как «никто не работает, а только тянет карман», чем несказанно его обрадовал.

Итак, мы были вчетвером в офисе — Алёна и Надежда, два символических бухгалтера, и два компаньона, один из которых постепенно становился символическим. (настоящая главбух находилась со всеми остальными сотрудниками в бункере). Штейн поставил перед Алёной задачу: провести полный аудит фирмы, перенести складские остатки и прочие активы на новую структуру, зарегистрированную в Ростове, и перезаключить на неё же все договора с клиентами. По идее, этот день должен был стать последним днём моего единоличного владычества в нашем бизнесе, то есть по окончанию инвентаризации мы должны были пойти к главврачу и объявить, что новые сделки пойдут через ростовскую фирму и договор аренды также на неё перезаключается. Что было совершенно невозможно: у меня уже существовали определённые договорённости с ведущим хирургом, заведующим кардиохирургического отделения Игорем Быстровым, и с другими заведующими кардиоцентра, всё замыкалось на заместителе главврача, была запущена такая схема, разрушить которую означало навсегда испортить отношения с кардиоцентром (подробности этой схемы немного позже). Штейн изначально не вписывался в эту схему — и не только потому, что руководство кардиоцентра сделало ставку на меня, а не на него, и не потому, что «Боливар двоих не увезёт». Когда я пытался издалека пробивать его, зондировал почву, будет ли он работать таким образом (как мне было предложено руководством кардиоцентра), с ним случился припадок, он стал строить из себя чистоплюя и святошу, и мне стало ясно, что с ним каши не сваришь. Быстров это понял сразу и даже разговаривать на эту тему с Штейном не стал, и принялся окучивать меня.

Вот ситуация, которую я имел на момент визита Штейна и его боевой подруги. Ей были выданы документы Совинкома — только то, что ей полагалось видеть, а документы по основным сделкам находились в бункере. С моей стороны это было наглостью, но мне уже было безразлично. Я играл от ситуации, интуитивно, без четкого плана действий. Передо мной стояла задача: выпроводить эту парочку из Волгограда несолоно хлебавши. (если бы Штейн приехал один, как раньше, он бы принял отчёт в любом виде, так как не разбирался в документах вообще, что, конечно, было весьма странно, но что есть, то есть). С грамотным бухгалтером всё обстояло иначе, и я ждал, что скажет Алёна — точнее, я знал, что она скажет, просто прикидывал, в каком виде это прозвучит.

Пока «интеллектуалка» Алёна изучала разрозненные документы, Штейн, имея какие-то сведения о том, что я веду двойную игру, пытался меня разоблачить. И делал он это как-то неумело, цепляясь по мелочам, и не смея высказать всё начистоту. Так, он обнаружил среди прочих документов расходные накладные, выписанные на железнодорожную больницу, и обличающе заявил, что ничего не знает об этой сделке, то есть фактически обвинил меня в том, что я эту сделку от него сокрыл. Между тем, ему ежемесячно высылались примерно одинаковые отчеты, и как раз железнодорожная больница фигурировала почти постоянно. Но он, беря очередной документ, и даже не глядя на него, говорил, что ничего не знает об этих сделках, заводясь всё больше и больше. А «интеллектуалка» разжигала его страсть, находя неточности и нестыковки, и громко сообщая об этом — как школьный зубрила, которому нужно поскорее выдать информацию, пока не забыл. Она могла бы и не сидеть так долго — ей дали документы вразнобой, всего понемногу: немного банковских выписок, немного накладных, примерно одну двадцатую от всего документооборота, и совсем не дали бухгалтерскую базу 1С. Любой сведущий бухгалтер на её месте с ходу отказался бы принимать в таком виде бумаги, но она решила показать свои знания и готовила развёрнутый отчёт.

Так мы сидели вчетвером за длинным приставным столом, стоящим перпендикулярно директорскому. Время от времени звонил телефон, и я подходил к базе, установленной на другом конце кабинета, на секретарском столе, чтобы ответить.

— У тебя тут какие-то побочные дела, о которых я не знаю, — продолжил Штейн. — Ты мечешься, подбираешь мелкие заказы, скрываешь от меня, вместо того, чтобы двигаться в правильном направлении.

— Как бы это… не хватает выписок за целую неделю. — воодушевленно сообщила Алёна.

— Просмотри хотя бы документы, сверь с отчётами, — мягко возразил я.

Отсутствие всех необходимых документов — это не слухи и не домыслы. Не иллюзии и измышления. Перед Штейном был только факт — реальный и убедительный в своей реальности. Но факт, доведённый в самом существе своём до того предела, где он возрастает до трагедии невиданной силы, где сама сила этой трагедии возводит его в степень всеобщую и абсолютную.

— Не плюй в колодец, пригодится воды напиться, — произнёс он с лёгким дрожанием подбородка.

В ответ на эту поражающую новизной мысль я насильственно сделал приятное лицо, и, покопавшись в тумбочке, вынул оттуда несколько накладных, и передал Алёне. Хорошая пища для её аналитического ума.

Закончив, Алёна проверила исписанную ею бумагу — целых пять листов, внесла поправки, затем ещё раз проверила, и доложила своему работодателю о готовности к устному отчёту.