Читаем без скачивания Мальчик, который хотел быть вертолетом - Вивиан Пейли

– Да, я про Майти Мауса рассказываю.

Саймон приспосабливает роли к фантазиям других детей. Он младше Джейсона и более требователен – в обычных бытовых ситуациях он разражается громким плачем, если его неправильно поняли. Но когда начинают крутиться колесики фантазии, он всегда готов найти компромисс или придумать аргумент поубедительнее.

– Майти Маус как будто плохой, понарошку, но на самом деле ты не плохой, но я про это не знаю, а потом знаю.

Пити доволен таким оборотом. Притворяться плохим, когда все знают, что ты на самом деле хороший, – что может быть лучше? Долг платежом красен, и Пити вставляет бельчонка в свою историю про Майти Мауса:

Майти Маус подумал, что дом загорелся. Это дом бельчонка. И он тогда толкает речку на дом, чтоб вода залила огонь.

Сцена, на которой мы разыгрываем наши истории, – огороженный пятачок в центре ковра в комнате для истории. Это «святая святых» в момент, когда разыгрываются истории: дети знают, что на сцену заходить нельзя, если ты не участвуешь в пьесе. Но Джейсон отказывается подчиняться этому правилу, и это всех очень огорчает. Он заводит мотор, как только начинается очередная история, и через минуту он уже носится по сцене. Вот и сейчас он изображает полет, когда мы пытаемся разыграть историю Саймона.

Я привычно задаю вопрос: – А в этой истории есть вертолет?

– Нет, – говорит Саймон.

– Тогда ты не должен выходить на сцену, Джейсон.

Все эту аргументацию Джейсон уже слышал раньше. Нельзя вмешиваться в историю, если автор не дал тебе в ней роли. Комментировать можно когда угодно, но нельзя вводить нового персонажа без разрешения.

Эту идею несложно понять в контролируемой обстановке, сопровождающей разыгрывание истории, – проще, чем в кукольном уголке, но в обоих случаях совершенно необходима драматургическая непротиворечивость, целостность. Это важнейший аспект социального контракта, отправная точка для решения большинства поведенческих проблем. Соответствуют ли твои действия тому, что происходит в этой сцене? Если нет, можешь ли ты убедить игроков изменить сценарий? А если они откажутся, согласишься ли ты на другую роль? Это и называется социализацией, что попросту означает (в любом возрасте), что ты вполне приемлемо играешь свою роль в соответствии с данным сценарием.

Я возвращаюсь к истории Саймона, и вновь Джейсон шумно вторгается на сцену.

– Саймон, в твоей истории есть вертолет? Белки видят вертолет? – Саймон едва меня слышит из-за шума, который поднял Джейсон.

– Нет… да, видят. Они слышат, как он там летает. А потом он приземляется. Прямо тут.

Джейсон замедляет ход и останавливается на обозначенном месте. – Бруруммм! Я выключил мотор, – говорит он.

Джейсон сознательно принял участие в истории другого ребенка. Почему же он отреагировал сейчас, а не тогда, когда дети играли в кубики и Саймон попросил его приземлиться на беличьей посадочной полосе?

Возможно, требуется гораздо больше таких ситуаций, чтобы возникло ощущение безопасности, позволяющее прислушаться к другим. Или же это ощущение возникает благодаря тому, что ребенок становится частью публики, перед которой разыгрывается история, и ему легче сосредоточиться в контролируемом пространстве, увидеть себя глазами своих сверстников. Как бы то ни было, сегодня Джейсон впервые услышал нас.

На следующий день я говорю Джейсону:

– Ты выключил мотор, когда Саймон попросил тебя приземлиться. Теперь ты знаешь, как надо рассказывать истории. Хочешь рассказать свою историю?

– Да.

Не похоже ли это на манипуляцию с моей стороны? Не думаю. Это просто догадка, а догадки – неотъемлемая часть профессии учителя. Ребенок, который способен услышать историю другого ребенка и отреагировать на нее, возможно, готов рассказать группе свою собственную историю.

Джейсон немедленно приступает к делу.

– И вертолет. Турбореактивный. Он летает.

По-другому его история и не могла начаться. Редко можно с такой точностью предсказать, какой будет первая история, рассказанная ребенком. Из этого я делаю вывод, что Джейсон, забаррикадировавшийся за стенами аэропорта, – это и есть настоящий Джейсон. Лучше не вмешиваться и не корректировать такой цельный в своей подлинности образ себя. Пусть развивается по собственным законам.

В комнате для историй Джейсон с гудением носится вокруг ковра, в то время как я читаю его историю, и делает еще пару кругов, когда я уже закончила. Когда он останавливается, я спрашиваю: – Интересно, а вертолетик видит другие самолеты?

– Кого-то, – отвечает он.

– Кого-то – это кого?

– Кого-то как белка.

Саймон встает с места. – Это он про меня! Я самолет, да?

Джейсон кивает, и Саймон начинает гудеть, как вертолет, – уже хорошо нам всем знакомый звук. Задрав голову, маша руками, мальчики летают вместе, клином.

В подвижном, вечно изменяющемся процессе школьной социализации нет никакого заранее данного сценария, но Джейсон сам делает первые шаги. Он появился в классе со своим вертолетом, ярким, выпуклым образом-символом, и неустанно полировал его грани. Рев вертолета заглушал наши слова, а порой сердил и пугал тех, кто оказывался у него на пути. Но Джейсона нельзя не заметить: он создал захватывающий образ, с которым приходится считаться. Он отказывается раствориться в толпе незнакомых людей в незнакомом месте.

Те, кто никогда не выходит за рамки привычного для себя порядка жизни, возможно, слишком многое скрывают. Пока они не расскажут нам, о чем в действительности думают, они вряд ли сумеют услышать то, что мы можем им сказать. Шумные, однообразные фантазии детей принято считать бесполезными в педагогическом смысле; но вертолеты, котята, плащи супергероев и куклы Барби – это подспорье для сочинения и рассказывания историй, инструменты общения. Без них спектр того, к чему мы прислушиваемся и о чем готовы разговаривать, будет целиком определяться нашей «взрослой» точкой зрения. Если бы не беличье дупло, придуманное Саймоном, он бы до сих пор был плаксивым мальчиком, пришедшим в школу в сентябре. Благодаря своей фантазии он нашел безопасное убежище и теперь бурлит планами и идеями.

Джейсон хорошо понимает, как важны роли и маски. Прежде чем начать обращаться к Саймону по имени, он называл его «кто-то как белка». Фантазийные роли часто помогают в общении там, где взрослая голая реальность только пугает и сбивает с толку.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Rug time, или circle time – практика, используемая в британских и американских дошкольных учреждениях: учитель вместе с детьми садятся в круг на ковре и занимаются какой-то совместной деятельностью – например, поют, что-то обсуждают, играют и т. п. – Здесь и далее примеч. пер.

2

Здесь игра слов, которую трудно передать в переводе. Игра слов построена на созвучии, которое мы постарались сохранить, к сожалению, с потерей исходного смысла. В оригинале так: «Turn the bed so it won’t squeak. – And leak. Squeak and leak. And peek. – Only dads and moms can peek there», т. е. «чтобы кровать не скрипела. И не протекала. Скрипеть, протекать, подглядывать. Только папы и мамы могут там подглядывать».

3

В оригинале: red crayon – красный карандаш. См. след, примечание.

4

В оригинале важная игра слов, которую мы попытались сохранить по мере наших скромных возможностей. «“I'm the mother,” she says. “I growed big and I scardered the lion away by a red crayon.” “Scared the lion?” I offer to correct. “Scar-der-rered,” she insists and is off to the doll corner before I can ask why the lion is afraid of a red crayon». Очевидно, что в слове «scar-der-rered», на котором настаивает девочка, содержится слово «red», отсюда и связь с красным (red) карандашом.

5

Чтобы сохранить найденный вариант перевода, мы изменили фразу. В оригинале: «красный карандаш, которым она рассеянно чертила радугу».

6

О’Хара и Мидуэй – международные аэропорты в Чикаго.