Читаем без скачивания Убийцы, мошенники и анархисты. Мемуары начальника сыскной полиции Парижа 1880-х годов - Мари-Франсуа Горон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я припоминаю циркулировавшую тогда легенду, будто полиция сама выдумала это знаменитое преступление, как предлог для отвода глаз в те тревожные дни конца империи.
В архивах комиссариата мне не удалось добыть никаких новых данных. Должно быть, мой предшественник, служивший во времена империи, не обладал жилкой романиста: его донесение по делу Тропмана занимает не более полстранички и изложено сухо и сжато, точно рапорт полицейского агента. Однако эти бесплодные поиски косвенно привели к очень интересному результату. Они открыли мне одну истину, в которой с течением времени опыт окончательно заставил меня убедиться. Я говорю о бесполезности так называемых наружных примет. Все эти приметы, обыкновенно, до смешного неверны и неточны. Единственный убийца, задержанный по приметам, был Тропман, — но это были не его приметы…
Сначала полагали, что убийца всей семьи — старший сын, Жан Канк. Наружные приметы несчастного молодого человека, труп которого вскоре был найден, были разосланы по всем жандармским бригадам.
На Гаврской набережной некий бравый блюститель порядка, по имени Ферран, был занят чтением этого официального документа как раз в ту минуту, когда мимо него проходил робкой торопливой походкой какой-то молодой человек, направлявшийся к океанскому пароходу.
Жандарм посмотрел в листок с приметами, потом на подозрительного субъекта и сказал себе:
— Как знать, может быть, это тот самый и есть?
Затем, недолго думая, он подошел к незнакомцу и потребовал его бумаги. Испуганный Тропман не нашел ничего лучшего, как броситься в воду, откуда был благополучно извлечен.
Насколько мне известно, это единственный раз, когда приметы, хотя и случайно, на что-нибудь пригодились.
Есть масса основательных причин, в силу которых наружные приметы никогда не могут быть точны, за исключением, конечно, тех случаев, когда в распоряжении полиции имеются данные антропологических измерений.
Возьмем для примера такой заурядный случай: совершено преступление, личность убийцы неизвестна, но многие его видели и по их указаниям можно составить подробный перечень примет, по которому уже нетрудно будет задержать преступника.
Судебный следователь, комиссар и начальник сыскной полиции прежде всего вызывают привратницу, она видела убийцу и даже разговаривала с ним минут десять.
— Я, как сейчас, его вижу, — объявляет она, — это высокий брюнет, с большим толстым носом, с огромными усами и с такими черными глазами, что мне даже стало страшно.
Пристав все это тщательно записывает, привратницу благодарят и отпускают. Затем приглашают торговку фруктами, которая клянется, что «в десятитысячной толпе узнала бы негодяя, который приходил к ней за какой-то справкой». Затем она начинает описывать убийцу:
— Это невысокого роста шатен…
— Позвольте, — прерывает следователь, — привратница утверждает, что это высокий брюнет.
— Ну, нельзя сказать, чтобы он был высок, — заявляет торговка, — равно как нельзя назвать его брюнетом, это скорее темный шатен, с очень тонким носом.
— Нет-нет, — останавливает ее следователь, — привратница говорит, что у него большой и толстый нос.
— Никогда в жизни! — упрямо восклицает торговка. — Самое большее, что у него нос обыкновенных размеров.
— Но у него странные глаза, — замечает следователь в надежде получить полезное указание.
— Его глаза! — и торговка пожимает плечами. — Разве можно судить о его глазах, когда он носит синие очки!
Что прикажете делать правосудию? Следователь записывает во всех рубриках слово: умеренный и мысленно посылает к черту все приметы.
Теперь возьмем другой пример, именно случай с Артоном. Полиции отлично известна личность того, кого нужно задержать, но какие имеются указания о его наружности? Фотографическая карточка, снятая восемнадцать лет тому назад, и портрет, рисованный карандашом, но весьма отдаленного сходства.
Начинается та же церемония. Вызывают всех, кто знал беглеца, и их показания так же сбивчивы и неточны, как показания привратницы и торговки, которые видели анонимного убийцу. Дело в том, что точно обозначить приметы человека по памяти почти невозможно. Вот почему так называемая антропометрическая система Бертильона оказывает большие услуги полиции.
Когда мой предшественник, господин Фабр, который был моим товарищем и уже однажды уступил мне свое место при судебных делегациях, передал мне комиссарство в Пантене, я впервые почувствовал себя в известной мере самостоятельным, вздохнул с облегчением и ощутил искреннюю радость.
— Вам придется много работать в Пантене, — говорил мне господин Граньон, — эта местность изобилует всякого рода мошенниками, и я надеюсь, что вы восстановите там порядок.
Действительно, постороннему наблюдателю, направляющемуся из Парижа через Клиши в Пантен, попадается на глаза масса оборванцев, которые бродят или благодушествуют за столиками в грязных, подозрительного вида кабачках.
Незадолго перед тем, как я принял управление комиссариатом, население Пантена было напугано рядом вооруженных нападений и ночных грабежей. Я прежде всего направил свои усилия на борьбу с этим злом.
Я всегда был очень энергичен и для отдыха не нуждался в продолжительном сне. Первой моей заботой было организовать ночные патрули, которыми я сам руководил, так как мне нужно было наблюдать за двумя категориями субъектов, именно за сутенерами и карманниками, которыми в то время кишел квартал Пантен.
Впоследствии я посвящу специальную главу парижским сутенерам, быт которых основательно изучил, руководя делами сыскной полиции, а также парижским карманникам, операции которых во время бегов на ипподроме Отей и на железных дорогах причиняли мне немало хлопот.
Во втором часу ночи я и мои агенты, вооруженные прочными дубинами, отправлялись в обход. Мы направлялись от Обервилье к Пре-Сен-Жерве и поднимали дорогой всех бродяг, которых находили спящими в канавах. Скоро все эти ночные рыцари заметили, что для них уже не стало покоя в этой местности. Помню, как-то раз ночью мы были привлечены отчаянными криками. Оказалось, что грабители напали на одного пантенского мясника, избили его и обокрали. Мы подоспели как раз вовремя, чтобы помешать убийству, однако нам пришлось выдержать настоящую битву, так как разбойники отчаянно защищались, и нам удалось задержать только одного из них. Правда, на следующее утро, благодаря разоблачениям арестованного, я задержал всю шайку.
В то же время я организовал дневные облавы на карманников, так что через несколько недель число их значительно поредело.
Мои агенты и я нападали на них неожиданно, невзирая на сторожевых, расставленных повсюду и обязанных извещать о нашем приближении.
Тогда мошенники придумали другую уловку.
Целые дни сторожевой, стоявший на крепостном валу, наигрывал на кларнете
