Читаем без скачивания Вторая жена Пушкина - Юрий Дружников

-- Вы настоящий Пушкин или артист в гриме? -- с изумлением спросила у него идущая навстречу нимфетка с длинными ногами, растущими из подмышек.

Увидев это божественное создание, Александр Сергеевич потерял голову.

-- Мадемуазель! -- воскликнул он. -- Разумеется, я настоящий. Если позволите поцеловать вам ручку, вы в этом убедитесь. Вы -- прелесть, чистый ангел.

-- Зачем же ручку? -- нимфетка сделала глазки. -- Кто сейчас ручки целует? Поцелуйте лучше в губы.

И не дав Пушкину задуматься, бросилась к нему на шею. Пушкин обнял ее за тонкую талию и стал что-то шептать на ухо. Нимфетка обмякла, будто сейчас, здесь готова упасть с ним на пол.

Краска бросилась в лицо Диане. Господи, зачем я привела его сюда? Зачем он ожил? Ведь я его теряю! Мертвый, он был мой и больше ничей. Деревянное его тело принадлежало мне одной. И вот...

Вокруг стала собираться толпа. Диана возмутилась, вырвала Пушкина из объятий нимфетки и влепила ему пощечину. Руке стало больно: она ударилась о деревяшку. Слезы брызнули из глаз, дотекли до рта, она почувствовала на языке их соленый привкус.

Было утро, за окном на углу скрежетал трамвай. Пушкин лежал рядом и смотрел на свою girl- friend. Надо было вставать и бежать на работу.

9.

Сомнений нет, он любит только ее, Диану, принадлежит только ей. Но этого было мало ее жадному воображению, которое требовало и логики, исторической обоснованности, и, так сказать, легальности. Как биографические детали жизни Пушкина ни обходи, невозможно им противоречить: Наталья его жена, а Диана -- нет. Надо получить свое законное право быть рядом с ним. Ее совершенно не смущает, что он жил тогда, а она -- теперь, когда он уже умер. Важно другое: как же стать его законной женой?

В Вербное воскресенье Моргалкина пошла к заутрене в церковь к отцу Евлампию. Познакомились они еще в университете: вместе оказались на уборке картошки, и он Моргалкину по части Самиздата просвещал. Он же ее, как только все можно стало, крестил. В миру Евлампий был Евгением, а раньше советским экономистом, работал в Ленинградском управлении торговли, засыпался на взятках. Господь его просветил, укрыл в монастыре и послал в духовную академию.

Отстояв воскресную службу, Диана подошла к отцу Евлампию, сказала, что разговор у нее конфиденциальный. Он ее в сторону отвел, ухо наклонил. Она оглянулась, не слышит ли кто, и прошептала:

-- Мне надобно обвенчаться с одним человеком, но тайно, на дому, как делали иногда предки.

Евлампий тоже историю знал, но тут сразу остерег ее, перекрестив:

-- В церкви надобно, по закону, с бумагой из ЗАГСа.

-- Какие теперь законы? -- возразила она. -- Мы сперва Божеское одобрение хотим получить... И срочно надо, я заплачу, сколько скажешь. Знать никто не будет. Тут рядом.

Она долго его уговаривала, пока он по старой дружбе не согласился.

-- Когда?

-- Прямо сейчас.

-- Тогда быстрей, -- сказал он. -- А то у меня впереди обедня и начальство из епархии грозилось нагрянуть.

По дороге отец Евлампий молчал, только на часы то и дело поглядывал да рясу руками над лужами приподнимал. Моргалкина привела его домой. Она знала, что соседи все на садовые участки отбыли. Войдя в комнату, Евлампий спросил:

-- Ну, где твой жених, которому так приспичило?

Тяжелая зеленая штора закрывала свет в окне. Диана сперва молча зажгла две свечи, будто не слышала вопроса. Потом, раздвинув книги, вынула из шкафа почтовый конверт, извлекла две бумажки по сто долларов и протянула Евлампию. Деньги он опустил в карман рясы.

-- А жених-то? -- опять спросил он.

Деваться было некуда, она указала на Пушкина, прислоненного спиной к шкафу.

-- Да вот он.

Палец в рот от удивления положил отец Евлампий да чуть не откусил. Зажмурился, опять открыл глаза, поморгал, проверяя зрение, перекрестился, закряхтел и выдавил из себя:

-- Ты шутишь, девка! Не может того быть, чтобы серьезно...

Моргалкина уже надела фату, заранее приготовленную, молча встала рядом с Пушкиным, опустив очи в пол. Ждала.

Отец Евлампий, готовый выбросить деньги и бежать, сунул руку в карман. Пошелестел купюрами, посопел, размышляя. Не в деньгах дело. Деньги вернуть можно. Чудит она, несчастная раба Божия. Конечно, в данном случае не имеется полного умственного благополучия, но ведь Господь, в отличие от людей, всегда терпим и снисходителен к человеческим слабостям.

-- Боюсь я, -- вслух произнес отец Евлампий и опять осенил себя крестным знаменем. -- Вот ведь ситуация, прости меня Отче.

-- Начинай, чего же ты?

-- А вот что... Ты, Моргалкина, на кресте поклянись: этого -- никому! Ни единой земной душе!

Диана кивнула. Он поднес к ней распятие. Она его поцеловала.

Отец Евлампий, все еще неуверенный, переступил через протест внутри себя и стал читать молитву, стараясь не глядеть на Пушкина. Перекрестил их обоих, спросил, согласна ли она стать женой (не сказал кого), и нарек их мужем и женой.

-- А кольца? -- спросила Диана, когда он повернулся уходить.

Глаза его расширились. Страх застыл в них или смущение, а может, то и другое вместе.

-- Обменяйтесь кольцами, -- торопливо пробормотал он. -- Обменяйтесь... Обменяйтесь... Прости, Господи, нас, грешных детей твоих...

Моргалкина открыла пожелтевшую коробочку и надела Пушкину на безымянный фанерный палец обручальное кольцо своего отца. Потом вынула второе, материно, и надела себе.

-- Ну, с Богом! А я побежал, -- у двери отец Евлампий оглянулся. -Смотри, дочь моя, помни о клятве. Никому! Кривая нынче жизнь...

Так Моргалкина стала второй законной женой Александра Сергеевича -Дианой Пушкиной.

Любовник он был первоклассный, божественный, лучший в мире, хотя предыдущего опыта для сравнения у мадам Пушкиной не имелось. Теперь она стала почти счастлива. Почти, ибо один дефект в их отношениях и теперь оставался, несмотря на жаркие ночи, когда она его обнимала, никак не преодоленным: она все-таки оставалась девственницей.

В следующее воскресенье утром она опять пошла в церковь просить Господа: сделай один-единственный раз исключение, верни к жизни раба твоего. Преврати деревянное тело в нормальное, чтобы дышал, чтобы сам обнимал. Оживи хотя б ненадолго. Хоть бы один-единственный раз не мне с ним, а ему со мной поговорить, чтобы сам признался, как любит меня. А то ведь все время только я говорю и за него, и за себя. Для меня он и так живой, конечно, абсолютно все у меня с ним замечательно. Вот только почему-то зачатия никак не происходит -- ни непорочного, ни порочного. Оживи мужа мово, Боженька, чтобы показал, как меня любит. И чтобы ребеночек почувствовался.

Уже начав молиться, она, однако, в испуге одумалась. Не захочет Бог оживить одного, ибо немедленно все смертные возжелают того же. Да и что получится, если сжалится Бог надо мной и Александр Сергеевич оживет, то есть превратится в телесного мужчину? Тогда ведь и вовсе контроля над ним не будет. Все-таки натура его известна. Как все живые мужики, поволочится за первой встречной юбкой. А мне станет врать или вообще исчезнет из дому, так что не дождешься. Нет уж, пускай остается фанерным, зато верным мне до гробовой доски. А обнять его я и сама могу, руки не отсохнут.

Она вышла из церкви, не домолившись. Из-за этого Пушкин не ожил.

Порой Диане казалось, что она вот-вот забеременеет от него или даже уже беременна, уже животик появился, кто-то топнул в нем ножкой, скоро рожать, а там мальчик пойдет в школу, -- ее и Пушкина сын. Но как она ни убеждала себя, беременности не получилось.

-- Тамар, -- сказала Диана шепотом, когда они остались вдвоем между экскурсиями. -- Поклянись матерью, что никому не скажешь!

-- Ты чего это? -- удивилась Тамара и с подозрением глянула на нее. -Банк грабить собралась?

-- Хуже, -- Диана еще понизила голос. -- Мне срочно забеременеть надо.

-- Вот те на!.. Ты что, мать моя, рехнулась? Все дрожат, чтобы не влипнуть, а ты наоборот. Прямо по твоему любимому поэту:

Берегитесь -- может быть,

Это новая Диана

Притаила нежну страсть -

И стыдливыми глазами

Ищет робко между вами,

Кто бы ей помог упасть.

-- А кто бы помог? -- Диана зацепилась за строку.

-- Я что -- сводня? Вон -- кобелей вокруг тьма тьмущая.

-- Да разве это мужики? Ни энергии, ни души. Ни дом построить, ни бабу соблазнить.

-- А ты чего хочешь? Какая жизнь, такие и мужики...

-- Вот и я о том же! Только он личность.

-- Кто?

-- Пушкин.

-- Ой, бабоньки, не могу больше! -- заголосила Тамара, хотя в комнате никого не было. -- Вот и беременей от Пушкина.

В глазах у Дианы стояли слезы. Тамара погладила ее по руке, взяла за плечи, встряхнула.

-- Ты вообще-то, Моргалкина, дурачишься или как? Если серьезно, то бери любого.

-- Любого? Может, поговоришь со своим Антоном? Он не согласится? Один раз только...

Тамара губу прикусила.

-- Нет, ты просто рехнулась! Вы только подумайте?! А меня куда? В мусоропровод спустить?

-- Не пугайся, я ведь только спросила, -- замахала на нее руками Диана.