Читаем без скачивания Вежливость королев - Надежда Первухина

И сейчас герцог Рено ехал именно к нему. В юдоль скорби, смерти и забвения.

К Уильяму Магнусу Гогейтису.

С делом государственной важности.

И, рассеянно глядя в окно кареты на схожие с лоскутьями траурных покрывал, влажные, еще не освободившиеся от снега луга, герцог Рено молил праведное небо, чтобы ученый еще был жив.

И находился в здравом уме и твердой памяти.

Герцогские кони встали так внезапно, что погрузившийся было в какую-то дорожную полудрему Главный Советник вскинулся, резко выдохнул, приходя в себя, и машинально тронул эфес своей боевой шпаги. Глянул в помутнелое окно кареты — почему остановка? Уж не разбойники ли щипачи из беглых каторжников решили сдуру, что смогут разжиться у почтенного и богатого господина парой кошельков с золотом?.. Ну, в таком случае разбойников можно только пожалеть.

Герцог наполовину вытянул шпагу из ножен, но тут в дверцу кареты деликатно постучали условным стуком.

— В чем дело, Кевин? — голосом, жестким от внезапного и постыдного для истинного воина страха, спросил герцог Рено.

Действительно, это был один из личных охранников герцога, Кевин, недавно принявший присягу. Второй охранник, рыцарь постарше, именем Костнер, о чем-то невнятно переругивался с кучером.

Дело заключалось вовсе не в разбойниках. Как объяснил созерену Кевин, остановка произошла по весьма прозаической, но не зависящей ни от кого из них причине.

Дорогу на каторгу начали строить еще при королеве Ариаль, которая в этом направлении народ отправляла целыми семьями и деревнями — без права возврата и переписки с оставшимися на воле близкими. Со времен безумной Ариаль каторга разрослась, дорога расширилась и разветвилась, но, поскольку каторжник — не работник, постепенно пришла в упадок. По отдельным участкам дороги еще можно было худо-бедно проехать с обозом или прогнать пешедралом новую партию заключенных, но колея, ведущая к Низине Плача, представляла собой (да еще по такой сырой да дождливой весне!) непролазное, отвратительное даже на вид месиво из суглинка и знаменитого тарсийского плывуна-галечника, что засасывает и коня и всадника, как омут.

Герцог вышел из кареты и вместе со своей свитой осмотрел местность. Осмотр не впечатлил. Во всяком случае, понятно, почему кони не пожелали идти дальше. Аристократическим ли коням увязать в грязи по самые подпруги?!

В туманной дали вырисовывались очертания Низины, бывшей на самом деле никакой не низиной, а целым небольшим городком, состоявшим из лабиринта бесконечных каменных казематов, в которых и томились особо опасные государственные преступники.

— Да, отсюда по такой дороге не сбежишь, — как бы про себя пробормотал герцог. — Только и туда не доберешься.

— А добираться еще добрых пять ариев. — На глаз отметил расстояние, отделявшее их от Низины, суровый воин Костнер. — Будь здесь хоть какие деревья либо кустарник, мой боевой топор за минуту нарубил бы щепы для настила, но…

— Щепа — это полумера, — непонятно высказался герцог и вдруг пронзительно, с какой-то затейливой вибрирующей нотой, так что земля под ногами дрогнула, засвистел.

Свита едва сдержалась, чтоб не зажать себе уши. Кони шарахнулись, чуть не опрокинув карету, а кучер принялся распекать во все корки злого черного гламура.

Герцог уже с минуту как прекратил свой странный свист, а земля все еще дрожала. И дрожь эта усиливалась. Наконец в близлежащей заброшенной кузне что-то грохнуло, зарычало, затопало, и взору государственных путешественников предстал последний Тарсийский Дракон.

Дракон выглядел непрезентабельно. А как еще можно выглядеть, ежели ты являешься пожизненным арестантом и питаешься исключительно горьким хлебом надежды и солью собственных слез?! Когда по указанию первой королевы, Филодоры Благочестивой, Тарсийское Ожерелье истребило всех своих драконов как животных не только опасных, но и, по утверждениям всех животноводческих наук, несуществующих. Этот дракон был еще весьма молод и мог прятаться то в Монарших горах, то среди карстовых пещер Золотой Госпожи, избегая тем самым охотничьих облав. Дракон пережил и Филодору Благочестивую, умершую от разжижения мозга, и еще двух королев, но неосмотрительно попался на глаза каким-то сельским детям. Закон о драконах никто не отменял, но уничтожать последнего представителя все-таки не стали, объявили опасным преступником и отправили на каторжные работы — пламя в кузне раздувать. Тем дракон и жил. И, естественно, Главный Советник прекрасно знал о его существовании. Дракон подполз к людям и выжидательно посмотрел в их слегка перепуганные лица. Глаза дракона гноились, с когтей отслаивались роговые пластины, а на чешуе кишели какие-то паразиты. Грозный зверь слабо шамкнул пастью, полной пеньков, оставшихся от сгнивших клыков. Из пасти пахнуло тухлятиной.

— Зачем нам это чудище, созерен? — созерцая дракона, воскликнул испуганный Кевин.

— Он перевезет нас в Низину, — спокойно ответил герцог, хотя обычно он не снисходил до объяснений своих поступков подчиненным.

— Дракон слаб, — проницательно заметил Костнер. — Его крылья напоминают старые рваные простыни. Он с места подняться не сможет.

— Сможет, — уверенно сказал герцог Рено и подошел к дракону вплотную. Тот чуть попятился и всхлипнул. Герцог извлек откуда-то из потайного кармана малый кинжал…

— Бить столь больную и жалкую тварь — все равно, что заставлять плясать безногого калеку, — прошептал почитатель рыцарской этики Костнер и брезгливо скривил губы под длинными усами.

Но герцог вовсе не собирался бить дракона. Кинжалом он резко и сильно полоснул себя по левой ладони и оросил своей кровью полуотверстую драконью пасть. Казалось, крови вытекло совсем немного, но с последним Тарсийским Драконом, едва его вываленного языка коснулись благородные алые капли, произошла разительная перемена.

Он мгновенно похорошел и налился силой. В глазах, окаймленных золотым ободом, вспыхнул бело-сиреневый огонь. Чешуя засеребрилась, как только что отчеканенные монетки. Из глотки раздался суровый рык, а когда дракон пошире открыл пасть, то казалось, что его новые отросшие клыки сверкают, словно расплавленное золото. С треском, похожим на треск рвущейся парусины, дракон раскрыл крылья. Они были грандиозны и переливались всеми цветами радуги.

Сверкающие глаза преданно посмотрели на герцога, а жуткий драконий язык ласково облизал окровавленную ладонь.

— Приказывай, господин, — прорычал восставший из забвения дракон.

— Отвези меня и моих слуг к вратам Низины Плача. Ты видишь, в каком состоянии дороги…

— Как будет угодно господину.

Герцог Рено, проявив поистине юношескую ловкость, взгромоздился на холку дракона и махнул рукой своим вассалам:

— Побыстрее, господа. Мое дело не терпит отлагательств.

Рыцари Кевин и Костнер, поминутно поминая про себя злых гламуров, кое-как пристроились меж крыльев, моля милостивое небо сохранить хотя бы их честь, если насчет их жизней наверху имеются другие планы… Но дракон взмыл ввысь и пошел над раскисшей дорогой так плавно, как летает не всякая птица. И это успокоило свиту герцога. А Костнер пришел в себя до такой степени, что шепотом рассказал юному Кевину, что их созерен оживил дракона древним, забытым способом. Что, мол, старый больной дракон оживет, наберется сил и помолодеет, если вкусит крови истинного аристократа и храбреца. И тогда станет верным его слугой. А ежели, допустим, напоить старого дракона кровью девственницы или женщины вообще, ничего хорошего не будет: превратится тогда дракон в страшный не убиваемый скелет ходячий и примется творить зло и непотребство…

Сам герцог вполуха слушал эти рыцарские байки и лишь крепче держался за кожистый выступ на холке своего крылатого транспорта. Про себя он уже решил, что пойдет на должностное преступление, но дракону этому помереть на каторге не даст, а заберет его к себе в замок. Благо замок герцогов Дюбелье-Рено находился в лесах, укрывавших его от посторонних глаз, а от непокорного Деметриуса отделялся еще и лагуной. И еще мучила герцога одна мысль. Придется замку Рено дать убежище не одному, а двум каторжникам.

При помощи дракона до Низины Главный Советник с охраной добрались за несколько минут. Дракон приземлился у врат тюрьмы, проржавевших, но достаточно крепких для того, чтобы выдержать не одно восстание каторжан.

— Что еще угодно господину? — склонив сверкающую голову, поинтересовался дракон.

— Ожидай меня и моих спутников здесь, — ответствовал герцог. — Да, и вот еще что… Носил ли ты когда-нибудь имя?

— О нет, господин. Мне его некому было дать.

— В таком случае нарекаю тебя именем. Имя тебе да будет… Диггер.

Дракон аж весь засветился:

— Благодарю тебя, мой господин! Это прекрасное древнее имя драконов… Я твой слуга навек!